Конфликт на Украине и возвращение США в Realpolitik

Соревнование великих держав вернулось. Трансатлантический альянс должен соответствующим образом пересмотреть большую стратегию и уменьшить идеалистические амбиции в пользу "прагматичного реализма". На протяжении всего украинского кризиса идеологическая путеводная звезда Запада — продвижение демократии — направляла государственную политику западных стран, а НАТО поддерживала и поощряла стремление Киева присоединиться к западному альянсу. Но российский президент Владимир Путин, не желая, чтобы Украина вышла из-под власти России и превратилась в демократию, "пристегнутую" к Западу, начал спецоперацию. <...>

Реакция Запада — вооружение Украины, введение санкций против России, укрепление восточного фланга НАТО с одновременным принятием в него Финляндии и Швеции — полностью оправдана. Тем не менее возмущение по поводу того, что Россия избивает Украину, угрожает затмить необходимость извлечения трезвых уроков из этого конфликта. Возможно, самым важным из них является то, что мир возвращается к правилам "силовой политики", требующей, чтобы идеологические амбиции чаще уступали место стратегическим реалиям, чтобы обеспечить процесс, в котором цели Запада будут соответствовать его возможностям. Эта корректировка означает, что Западу нужно будет больше сосредоточиться на защите, а не на расширении демократического сообщества. До сих пор, объединив свои ценности со своей мощью, он насильно направил дугу истории от практики реальной политики к идеалам свободы, прав человека и миру. Но теперь трансатлантическое сообщество должно умерить свои идеалистические амбиции и проявлять больше стратегического прагматизм, чтобы успешно ориентироваться в мире, который только что вернулся к "гоббсовскому реализму" (Томас Гоббс — английский философ, один из основателей современной политической философии, теории общественного договора и теории государственного суверенитета. Отстаивал приоритет реальных ценностей человеческой жизни над идеалистическими амбициями, связанными с насилием — Прим. ИноСМИ).

Формирующийся менее "правильный" и более конкурентный мир естественным образом укрепит трансатлантическое единство — точно так же, как угроза, исходящая от Советского Союза, способствовала сплочению НАТО во время холодной войны. Ведь политические недуги, преследующие Запад, не исчезли. Российской спецоперации на Украине, наряду с перспективой новой холодной войны, недостаточно, чтобы вылечить Соединенные Штаты и Европу от нелиберализма и политической слабости. И действительно, она вызвала сильные побочные эффекты для западной экономики, которые могут еще больше ослабить политический центризм. Соответственно, перед Америкой и Европой стоит двойная задача: они должны прежде всего продолжать наводить порядок у себя дома, даже когда они вместе противостоят России.

Это несоответствие между высокими амбициями и стратегической реальностью не является чем-то новым, особенно для Соединенных Штатов. С первых дней существования республики американцы поняли, что их цель заключается не только в обеспечении безопасности, но и в распространении либеральной демократии дома и за рубежом. Как писал Томас Пейн (Англо-американский писатель, философ, публицист, прозванный "крёстным отцом США". Автор фундаментального труда "Права человека" — 1737-1809. — Прим. ИноСМИ.) в 1776 году, "в наших силах начать мир заново. Положения, подобного нынешнему, не бывало со дней Ноя и доныне".

Пейн, конечно, преувеличивал, но последующие поколения американцев принимали близко к сердцу призвание нации к исключительности. И с весьма впечатляющими результатами. Благодаря силе своего примера, а также своим многочисленным усилиям за рубежом, включая Первую мировую войну, Вторую мировую войну и холодную войну, Соединенные Штаты преуспели в расширении влияния либеральной демократии в мире. Во время основания США республик на планете было очень мало. Сегодня более половины стран мира являются полными или частичными демократиями. Соединенные Штаты сыграли ведущую роль в осуществлении этой трансформации.

Но эти идеологические устремления Соединенных Штатов временами приводили к чрезмерным действиям, порождая результаты, которые ставили под угрозу идеалистические амбиции нации. Поколение основателей США было настроено создать обширную республику, которая простиралась бы до побережья Тихого океана — цель, которую нация достигла к середине XIX века. Большая часть экспансии Соединенных Штатов на запад происходила под возвышенным знаменем "Манифеста судьбы", которое обеспечивало идеологическое оправдание расширения границ, а также моральное прикрытие для попрания прав коренных американцев и одностороннее начала войны против Мексики, которая привела к аннексии Соединенными Штатами половина территории этой страны. Американо-мексиканская война и сопутствовавшая ей экспансия вернулась Соединенным Штатам бумерангом, усилив раскол по проблеме рабства и подтолкнув Север и Юг к гражданской войне.

Президент Уильям Мак-Кинли в 1898 году начал войну, чтобы изгнать Испанию с Кубы — одной из ее немногих оставшихся колоний в западном полушарии — настаивая на том, что американцы должны действовать "во имя человечества". Тем не менее победа в испано-американской войне превратила сами Соединенные Штаты в имперскую державу, поскольку они установили контроль над всеми испанскими владениями в Карибском бассейне и Тихом океане, включая Филиппины. "Нам ничего не оставалось делать, кроме как завоевать их всех, обучить, возвысить, цивилизовать и христианизировать", — утверждал Мак-Кинли в то время, когда американские войска оккупировали Филиппины. В результате народного восстания против американского вторжения погибли около 4000 американских солдат и сотни тысяч филиппинских бойцов и мирных жителей. Соединенные Штаты держали Филиппины под свои прямым правлением до 1946 года.

Готовя страну к вступлению в Первую мировую войну, президент Вудро Вильсон заявил перед конгрессом, что "мир должен быть безопасным для демократии". После того, как вооруженные силы США помогли положить конец войне, он сыграл ведущую роль в переговорах о создании Лиги Наций, глобальном органе, который должен был сохранять мир посредством коллективных действий, разрешения споров и разоружения. Но такие идеалистические амбиции оказались чрезмерными даже для американцев. Сенат отменил членство США в Лиге. Идеологический перегиб Вильсона расчистил путь упорному изоляционизму Соединенных Штатов в межвоенную эпоху.

Незадолго до начала вторжения США в Ирак в 2003 году президент Джордж Буш-младший заявил: "Мы верим в то, что иракский народ заслуживает человеческой свободы и способен на нее... они могут подать всему Ближнему Востоку пример жизнеспособной, мирной и самоуправляющейся нации". Результат войны в Ираке был совсем другим: страдания по всему региону и межконфессиональный конфликт, готовый продолжаться из поколения в поколение. Что касается Афганистана, то тот же Буш заявлял в 2004 году: "Сейчас страна меняется. Есть права женщин. Есть равенство перед законом. Теперь благодаря Соединенным Штатам и нашей коалиции освободителей девочки ходят в школу, многие впервые". Но два десятилетия изнурительных усилий США по установлению стабильности и демократии в Афганистане с позором не увенчались успехом: вывод американских войск прошлым летом сменился правлением талибов* и гуманитарным кошмаром. Во всех этих исторических эпизодах благородные амбиции Америки приводили к ужасным последствиям.

Украинский вопрос также выявил неизбежное противоречие между высокими амбициями и геополитическими реалиями. Эти противоречия по большей части затушевывались на фоне биполярности холодной войны, когда геополитическая целесообразность руководила американской стратегией сдерживания. Ялтинское соглашение, заключенное Франклином Рузвельтом, Уинстоном Черчиллем и Иосифом Сталиным в конце Второй мировой войны, было окончательным реалистическим компромиссом, оставившим большую часть Восточной Европы под советским господством. Рузвельт и Черчилль мудро уступили тогда принципу прагматизма, предоставив Советской России буферную зону на ее западном фланге. Такая стратегическая сдержанность окупилась с лихвой. Она способствовала существованию международной стабильности в течение долгих десятилетий холодной войны, одновременно дав Западу время для проведения терпеливой политики сдерживания, которая в конечном итоге привела к падению Берлинской стены и распаду Советского Союза.

Расширение НАТО на восток началось в 1990-х годах, в эпоху однополярности, когда Вашингтон был уверен, что триумф американской мощи и целей приведет к универсализации демократии, капитализма и либерального международного порядка, основанного на существующих правилах. Администрация Клинтона приняла к действию грандиозную стратегию "демократического расширения", ключевым элементом которой было открытие дверей НАТО для новых европейских демократий и официальный прием в лоно Запада государств уже не существовавшего Варшавского договора.

Расширение НАТО на восток способствовало как психологическим, так и стратегическим достижениям. Запад воспользовался возможностью изменить Ялту: основные члены НАТО смогли восстановить свой моральный авторитет, объединив под знаменами альянса новые демократические государства Европы. Необходимость соблюдения политических стандартов для вступления в западный альянс помогла провести демократические преобразования в более чем дюжине стран, которые долгое время страдали от коммунистического правления. Открытие дверей НАТО также обеспечило стратегическую глубину альянса и увеличило его совокупную военную мощь. Гарантия коллективной обороны, которую дает членство, послужила сильным сдерживающим фактором против российского авантюризма. <...> И вот даже Финляндия и Швеция отказались от десятилетий нейтралитета, чтобы воспользоваться этой гарантией.

Но, несмотря на все эти принципиальные и практические преимущества, расширение НАТО имело и существенный стратегический недостаток: оно заложило основу для структуры глобальной безопасности после окончания холодной войны, исключающей Россию и приближающей самый грозный в мире военный союз к ее границам. По этой причине администрация Клинтона изначально запустила программу "Партнерство ради мира" — некий демпфер безопасности, который позволил всем европейским государствам сотрудничать с НАТО, не проводя новых разделительных линий. Но эта альтернатива отпала сама собой в начале января 1994 года, когда президент Клинтон заявил в Праге, что "вопрос больше не в том, примет ли НАТО новых членов, а в том, когда и как она это сделает". Первая волна расширения распространила членство в альянсе на Чешскую Республику, Венгрию и Польшу в 1999 году, после чего последовали четыре дополнительных этапа расширения. На данный момент в НАТО принято пятнадцать стран (с населением около 100 миллионов человек), которые ранее находились в сфере влияния России.

Кремль с самого начала возражал против расширения НАТО. Еще в 1993 году президент России Борис Ельцин предупредил, что россияне всех политических убеждений "без сомнения воспримут это как своего рода неоизоляцию нашей страны, диаметрально противоположную ее естественному вхождению в евроатлантическое пространство". Во время личной встречи с президентом Клинтоном в 1995 году Ельцин был более прямолинеен:

"Я не вижу ничего, кроме унижения для России, если вы продолжите это... Зачем вы хотите это сделать? Нам нужна новая структура общеевропейской безопасности, а не старые схемы! ... Для меня согласиться на расширение границ НАТО в сторону границ России — это было бы предательством с моей стороны русского народа".

Недовольство Москвы расширением альянса только усилилось, когда в 1999 году к власти пришел Путин, который обратил вспять заигрывания Ельцина с более либеральным типом правления. На Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году Путин заявил, что расширение НАТО "представляет собой серьезную провокацию", и спросил: "Почему во время этого расширения необходимо размещать военную инфраструктуру у наших границ?"

Вскоре Россия начала предпринимать конкретные усилия, чтобы остановить дальнейшее расширение альянса. В 2008 году, после того, как НАТО пообещало, что Грузия и Украина "станут членами НАТО", в дела Грузии вмешалась Россия. В 2012 году Москва якобы пыталась организовать переворот в Черногории, чтобы заблокировать ее вступление в альянс, а позже работала над предотвращением членства в нем Северной Македонии. Эти усилия Москвы на Балканах оказались безрезультатными. Черногория присоединилась к альянсу в 2017 году, а Северная Македония последовала ее примеру в 2020 году. Теперь Путин вошел на Украину, отчасти для того, чтобы заблокировать ее путь в НАТО. В своем обращении к нации от 24 февраля о начале специальной военной операции, Путин указал на "фундаментальные угрозы, которые создают для России безответственные западные политики... Я имею в виду расширение НАТО на восток, которое перемещает свою военную инфраструктуру все ближе к российской границе".

Соединенные Штаты отвергли возражения России. В то время как Кремль с тревогой наблюдал за продвижением НАТО, Вашингтон предлагал рассматривать расширение альянса на восток в первую очередь через позитивную призму исключительной миссии Америки в мире. Расширение альянса, по его утверждениям, было связано только с распространением американских ценностей и устранением геополитических разделительных линий, а не с проведением новых.

Начав политику открытых дверей НАТО, президент Клинтон заявил, что ее расширение "сотрет искусственную линию в Европе, проведенную Сталиным в конце Второй мировой войны". Мадлен Олбрайт, его госсекретарь, подтвердила, что "НАТО — это оборонительный союз, который... не считает ни одно государство своим противником". Она пояснила, что целью расширения альянса является построение "цельной и свободной" Европы, отметив, что "НАТО не представляет опасности для России". Это линия, которую Вашингтон так с тех пор и продолжает занимать, в том числе и тогда, когда речь заходит о потенциальном членстве Украины в альянсе. По мере нарастания кризиса вокруг Украины президент Джо Байден настаивал на том, что "США и НАТО не представляют угрозы для России. Украина не угрожает России". Госсекретарь Энтони Блинкен вторил своему президенту: "НАТО сама по себе является оборонительным альянсом... И идея о том, что Украина представляет угрозу для России или, если уж на то пошло, что НАТО представляет угрозу для России, глубоко ошибочна и неверна". Союзники Америки в основном говорили то же самое. Йенс Столтенберг, генеральный секретарь НАТО, подтверждал, что "НАТО не представляет угрозы для России".

А Россия смотрела на вещи совсем по-другому — и не без оснований. География и геополитика очень тесно связаны между собой. Крупные державы, вне зависимости от их идеологических взглядов, не любят, когда другие крупные державы слишком глубоко обосновываются с ними по соседству. У России есть понятные и законные опасения по поводу своей безопасности в связи с тем, что НАТО прочно утверждается прямо по другую сторону ее границы с Украиной протяженностью более 1500 километров. НАТО вполне может быть и оборонительным союзом, но она использует совокупную военную мощь своих многочисленных членов, которую Россия по понятным причинам не хочет видеть вблизи своей территории.

По иронии судьбы, протесты Москвы в значительной степени полностью совпадали с политикой самой Америки, которая давно стремилась не допустить других крупных держав к своим границам. Соединенные Штаты потратили большую часть XIX века, вытесняя Великобританию, Францию, Россию и Испанию из Западного полушария. После этого Вашингтон регулярно прибегал к военному вмешательству, чтобы удержать свою власть на Американском континенте. Осуществление гегемонии в Западном полушарии продолжалось и во время холодной войны, когда Соединенные Штаты были полны решимости вытеснить Советский Союз и его идеологических сторонников из Латинской Америки. Когда в 1962 году Москва разместила ракеты на Кубе, Соединенные Штаты выдвинули ультиматум, который поставил сверхдержавы на грань ядерной войны. После того, как Россия недавно намекнула, что может снова отправить свои вооруженные силы в Латинскую Америку, официальный представитель Госдепартамента Нед Прайс ответил: "Если мы увидим какое-либо движение в этом направлении, мы ответим быстро и решительно". Учитывая собственный "послужной список", Вашингтону следовало бы с гораздо большим пониманием отнестись к возражениям Москвы против вступления Украины в НАТО.

Почти три десятилетия НАТО и Россия говорили, не слыша друг друга. Как саркастически заметил министр иностранных дел России Сергей Лавров, "у нас идет разговор немого с глухим. Как будто мы слушаем, но не слышимм друг друга".

Российская спецоперация на Украине ясно показывает, что этот разрыв между Россией и Западом наконец вырвался наружу, и это произошло по ряду причин. Москва восприняла вступление в НАТО ряда стран, простирающихся от Балтии до Балкан, как свою стратегическую неудачу и политическое оскорбление. Украина, в частности, представляется в российском воображении чем-то намного большим, чем просто крупным соседним государством. По словам самого Путина, "русские и украинцы — один народ, а Киев — мать городов русских". Особенно горькой пилюлей стал уход Украинской православной церкви от РПЦ в 2019 году. Ведь украинская церковь находилась в подчинении московского патриарха с 1686 года.

Но сегодня Россия гораздо более способна дать отпор всем нападкам Запада, чем в начале эпохи после окончания холодной войны, чему способствовал ее экономический и военный подъем и тесное партнерство с Китаем.

Тем не менее, начав СВО на Украине, Кремль допустил и несколько серьезных просчетов. Он сильно недооценил готовность и способность украинцев дать отпор <...>. Зато Москва переоценила и многочисленные источники слабости Запада — Брексит, хаотичный уход США и коалиции из Афганистана, пандемия COVID-19, инфляция, продолжающаяся социальная и политическая поляризация и популизм — что привело к недооценке силы и размаха возможной реакции Запада на СВО. По мнению Путина, сочетание российской силы и западной слабости создало подходящий момент, чтобы бросить Западу перчатку на Украине. Но российский лидер ошибся: Запад продемонстрировал стойкость, активно вооружая Украину и вводя жесткие санкции против России.

Но по иронии судьбы, все это как раз помогает пролить свет на то, почему Путин пошел на решение своих проблем с помощью военной операции, а не дипломатии. Действительно, у него была возможность уладить возражения против членства Украины в НАТО за столом переговоров. В прошлом году президент Байден признал, что "еще неизвестно, присоединится ли Украина к альянсу". Среди дипломатического шквала, предшествовавшего СВО, президент Франции Эммануэль Макрон выдвинул идею "финляндизации" Украины — фактического ее нейтралитета. Тогда же распространились предложения об официальном моратории на дальнейшее расширение Североатлантического альянса. Президент Украины Владимир Зеленский признал, что перспектива вступления Украины в НАТО может быть всего лишь "мечтой". Его посол в Соединенном Королевстве указал, что Киев хочет быть "гибким в попытках найти наилучший выход", и что одним из вариантов будет отказ Украины от заявки на членство в НАТО. Кремль мог бы воспользоваться этими зацепками, но вместо этого предпочел военное решение.

"Сага" о расширении НАТО обнажает разрыв между идеологическими устремлениями Запада и геополитическими реалиями, который постоянно увеличивается с 1990-х годов. В бурное десятилетие после окончания "холодной войны" Соединенные Штаты и их союзники были уверены, что торжество их мощи и целей расчистят путь для распространения демократии. Что, в конечном счете, будет способствовать и расширению НАТО.

Но с самого начала западный внешнеполитический истеблишмент позволил идеологическим принципам затушевать геополитические недостатки расширения НАТО. Да, членство в НАТО должно быть открыто для всех стран, соответствующих требованиям альянса. И все страны должны иметь возможность осуществлять свое суверенное право выбирать свои союзы по своему усмотрению. И, да, решение Москвы о военной спецоперации на Украине отчасти было продиктовано фантазиями о восстановлении геополитического веса России советских времен, путинской озабоченностью по поводу зарождающейся в России "цветной революции" и его навязчивыми идеями о неразрывных цивилизационных связях между Россией и Украиной.

Однако именно Запад допустил ошибку, продолжая игнорировать возражения России против продолжающегося расширения НАТО. Тем временем политика открытых дверей НАТО побудила страны Восточной Европы слишком сильно "навострить свои стратегические лыжи". В то время как вступление в альянс действительно поощряло новых членов и потенциальных кандидатов на проведение демократических реформ, открытая дверь в НАТО также побуждала их и к излишне рискованному поведению. В 2008 году, вскоре после того, как НАТО проигнорировала возражения России и пообещала возможное членство Грузии и Украине, президент Грузии Михаил Саакашвили начал наступление на пророссийских сепаратистов в Южной Осетии, с которыми страна спорадически воевала в течение многих лет. Россия отреагировала незамедлительно, взяв под свой контроль две большие территории Грузии — Южную Осетию и Абхазию. Саакашвили думал, что Запад прикроет его спину, но просчитался и проиграл.

Аналогичным образом НАТО перестаралась, подтолкнув Украину всеми силами изыскивать пути в альянс. Революция на Майдане 2014 года свергла промосковский режим и направила Украину по западному курсу <...>. Открытая дверь НАТО манила, побудив украинцев в 2019 году закрепить свои устремления в НАТО в своей конституции — шаг, который вызвал новые тревожные звонки в Кремле. Учитывая близость Украины к России и опустошение, которое могли ей принести возможные военные действия Москвы, Украине было бы лучше перестраховаться, тихо построить стабильную демократию, сохраняя при этом нейтральный статус, который она приняла, когда вышла из Советского Союза.

И действительно, потенциальное возвращение Украины к нейтралитету занимало видное место в спорадических переговорах между Киевом и Москвой о прекращении конфликта.

НАТО мудро избегает прямого участия в нынешних боевых действиях, чтобы предотвратить военный конфликт с Россией. Но нежелание альянса защищать Украину в военном отношении обнажило и тревожное несоответствие между заявленной целью НАТО сделать страну своим членом и ее мнением о том, что защита Украины не стоит таких затрат. По сути, Соединенные Штаты и их союзники, даже вводя жесткие санкции против России и отправляя оружие Украине, показали, что не считают защиту страны жизненно важным вопросом с точки зрения их интересов. Но если это так, то почему члены НАТО хотели предоставить Украине гарантию безопасности, которая обязывала бы их открыто воевать в ее защиту?

НАТО следует распространять гарантии безопасности только на те страны, которые имеют неотъемлемое стратегическое значение для Соединенных Штатов и их союзников. И напротив — альянс не должен искусственно назначать страны стратегически важными, чтобы только предоставить им такие гарантии. В мире, который быстро возвращается к логике силовой политики, в которой противники имеют возможность регулярно на практике проверять обязательства США, НАТО не может позволить себе расточительство в раздаче таких гарантий. Стратегическое благоразумие требует отличать жизненно важные интересы от второстепенных и управлять государством соответственно.

Стратегическая мудрость также требует, чтобы Запад подготовился к возобновлению продолжительного военизированного соперничества с Россией. В свете тесного партнерства, возникшего между Москвой и Пекином, и собственных геополитических амбиций Китая новая холодная война, которая сейчас все больше обретает форму, вполне может столкнуть Запад с китайско-российским блоком, простирающимся от западной части Тихого океана до Восточной Европы. Как и в прошлой холодной войне, столкновение соперничающих блоков может означать экономический и геополитический раскол в мире. Серьезный глобальный эффект от санкций, введенных против России, подчеркивает мрачную сторону существующей глобализации, потенциально убеждая как Китай, так и западные демократии в том, что экономическая взаимозависимость сопряжена со значительным риском для каждой из сторон. Китай может дистанцироваться от мировых рынков и финансовых систем, в то время как Соединенные Штаты и Европа могут предпочесть увеличить темпы и масштабы усилий по отделению от китайских инвестиций, технологий и цепочек поставок. Мир может вступить в затяжную и дорогостоящую эру де-глобализации.

Возвращение двухблочного мира, играющего по правилам реальной политики, означает, что Западу придется свернуть свои усилия по расширению либерального порядка и вместо этого вернуться к стратегии "терпеливого сдерживания", направленной на сохранение геополитической стабильности и недопущение войны между сверхдержавами. Новый стратегический консерватизм должен стремиться к установлению стабильного баланса сил и надежного сдерживания на европейском и азиатско-тихоокеанском театрах военных действий. И у Соединенных Штатов есть сценарий для этого мира: тот самый, который позволил им одержать победу в первой холодной войне.

Чего у Вашингтона нет, так это свободы маневра во внесении геополитического раскол в мир, который сегодня гораздо более взаимозависим, чем мир, существовавший во времена прошлой холодной войны. Даже противостоя автократиям, Западу придется переступать через идеологические разделительные линии, чтобы решать глобальные проблемы, включая проблемы изменения климата, предотвращения распространения ядерного оружия и обеспечения контроля над вооружениями, надзора за международной торговлей, управления киберсферой, мировой миграцией и обеспечением здоровья человечества. Стратегический прагматизм должен смягчать идеологические разногласия.

Вашингтону также не хватает стратегического видения для действий в эпоху, когда Запад сталкивается с внутренними угрозами либеральной демократии, которые по крайней мере столь же, если не более сильны, чем внешние угрозы, исходящие от России и Китая. Во время холодной войны Запад был политически здоров. Либеральные демократии по обе стороны Атлантики наслаждались идеологической умеренностью и центризмом, подкрепленными всеобщим процветанием. Стабильный и целеустремленный бренд большой стратегии США опирался на прочную политическую основу и пользовался поддержкой обеих американских политических партий.

Но сегодня Запад политически болен, а антилиберальный популизм живет и здравствует по обе стороны Атлантики. В Соединенных Штатах двухпартийный договор, лежащий в основе американского государственного управления, рухнул. Точно так же рухнул в США и национальный политический центр. Идеологическая умеренность и центризм уступили место резкой поляризации общества на фоне затянувшейся экономической нестабильности и зияющего неравенства. Военный конфликт на Украине делу явно не помог. Амбициозная программа Байдена по внутреннему обновлению, уже свернутая из-за возникшего тупика в Конгрессе, еще больше пострадала в результате того, что Вашингтон сосредоточил внимание на украинских делах. А высокие темпы инфляции, отчасти вызванные экономическими потрясениями, вызванными тем же конфликтом, разжигают общественное недовольство, что, вероятно, будет стоить демократам контроля над Конгрессом в предстоящие ноябрьские промежуточные выборы.

В Европе политический центр пока держится и даже ширится. Основные левоцентристские и правоцентристские партии уступили позиции партиям, выступающим против действующего европейского истеблишмента. Нелиберальные популисты продолжают управлять Венгрией и Польшей, а их политические попутчики обладают широким влиянием в большинстве стран-членов Европейского Союза (ЕС). Центристское правительство Италии рухнуло в июле, и крайние правые вполне могут усилиться в преддверии национальных выборов. Великобритания совершила ошеломляющий акт самоизоляции и членовредительства, выйдя из ЕС — Лондон по-прежнему вовлечен в непростые переговоры с Брюсселем по условиям Брексита. Экономический ущерб, вызванный инфляцией, стремительным ростом цен на энергоносители и их потенциальной нехваткой, усугубляемый санкциями Запада в отношении России, может в конечном итоге подорвать политический центр континента и ослабить европейскую и трансатлантическую солидарность.

Прежде, чем Соединенные Штаты и их союзники задумаются над планами внесения напряженности в китайско-российском блоке, они должны добиться уверенного устранения внутренних противоречий и недостатков на самом Западе. Это правда, что во время прошлой холодной войны та дисциплинированность, которую советская угроза порождала в американской политике, помогала приглушить межпартийные конфликты в области политики внешней. Точно так же нынешняя перспектива новой эры милитаризованного соперничества с Россией и Китаем требует возрождения в Америке двухпартийного сотрудничества по вопросам управления государством.

Однако этот возможный возврат к межпартийному единогласию, скорее всего, будет недолгим — как это было после террористических атак 11 сентября 2001 года. Американцам не следует тешить себя иллюзиями, что усиление напряженности в мире само по себе восстановит политическое здоровье страны, особенно в условиях самого высокого уровня инфляции в США за последние сорок лет. Точно так же, несмотря на то, что Европа продемонстрировала впечатляющее единство и решимость в отношении российской спецоперации на Украине, она, несомненно, столкнется с новыми политическими вызовами, поскольку испытывает тяжелое бремя от большого наплыва украинских беженцев и огромных экономических проблем, в том числе "отрыва от материнской груди" российских энергоносителей.

Таким образом, обеим сторонам Атлантики предстоит тяжелая работа, если они хотят навести порядок в своих собственных домах и укрепить мировое место либерального порядка. Учитывая возможность возвращения широкого недовольства политикой администрации в Соединенных Штатах, команде Байдена срочно необходимо продолжить продвижение прежде всего внутренней повестки дня. Инвестиции в инфраструктуру, образование, высокие технологии, здравоохранение, решения по климату и экологии и другие внутренние программы — лучший способ смягчить недовольство электората и оживить больной политический центр страны. Европейская программа обновления должна включать экономическую реструктуризацию и внутренние инвестиции, реформу иммиграционной политики и пограничного контроля, а также увеличение расходов и укрепление европейского суверенитета во внешней и оборонной политике.

Украинский конфликт знаменует собой возвращение к жизни более реалистичного мира, требующего, чтобы идеалистические либеральные амбиции Запада уступили место холодным стратегическим реалиям. Несмотря на то, что война, безусловно, помогла возродить Запад и его сплоченность, многочисленные внутренние угрозы либеральной демократии, которые существовали и до украинского конфликта, требуют все более безотлагательного внимания. И ничем иным, как иронией судьбы не явилась бы ситуация, если бы Западу удалось добиться поражения Путина на Украине только для того, чтобы увидеть, как потом либеральные демократии уступят повсюду победу внутреннему врагу.