Почему Запад продолжит проигрывать в Африке

Когда исламистские силы совершили серию военных переворотов в Центральной Африке — Нигере, Мали, Буркина-Фасо — в средствах массовой информации возникли два нарратива. Пророссийский видит народный бунт против французского неоколониализма, связанного с местными коррумпированными элитами, а западные СМИ — аспекты крупномасштабного заговора по созданию в Центральной Африке антизападной и антилиберальной империи. В определенной степени правы обе стороны.

Это правда, что до настоящего времени Франция осуществляла ненавязчивое (но не всегда) неоколониальное правление бывшими колониями в Западной и Центральной Африке. Предоставив им независимость в 1960-х годах, она продолжила оказывать экономическое, политическое и военное влияние. Из всех бывших колониальных держав крупнейшее военное присутствие в Африке принадлежит именно Франции, вынуждая местных во всем отдавать предпочтение французским интересам и компаниям. Она в числе прочего, навязала бывшим колониям валютную зону франка в рамках Африканского экономического сообщества (АЭС).

Однако ясно, что “антиколониальные” восстания в Центральной Африке еще хуже французского неоколониализма. Они сулят ей будущее несостоявшихся государств, таких как Зимбабве и Мьянма: авторитарное военное правление; экономический регресс к новым рекордным показателям бедности, которые выгодны только новой коррумпированной элите; идеологический фундаментализм вкупе с противодействием “колониальным” влияниям, таким как права гомосексуалистов. Подлинные лидеры движения за освобождение, такие как Томас Санкара (Thomas Sankara) из Буркина-Фасо, остались далеко в прошлом. Как так вышло, что бо́льшая часть Африки оказалась перед отчаянным выбором меж двух зол в лице западного неоколониализма или фальшивого авторитарного антиколониализма? Недавний военный переворот в Габоне символизировал мятеж против обоих, в результате чего своего кресла лишился президент Али Бонго, знавший, что на этот раз французская армия вряд ли вмешается.

Хватит ли нам духа признать простую истину, что все дело в отсутствии народной поддержки? Последние правопопулистские протесты если чему нас и научили, так это тому, что пришло время перефразировать знаменитое высказывание Авраама Линкольна: “Можно все время дурачить некоторых, можно некоторое время дурачить всех, но нельзя все время дурачить всех”. Нынешняя версия должна звучать так: “Иногда все могут избегать того, чтобы их дурачили; некоторые способны на такое постоянно, но не все сразу.”

Любое подлинное освободительное участие народа случается редко и продолжается недолго, причем речь необязательно должна идти о западной демократии. Вспомните, как в период китайской культурной революции Мао Цзэдун посылал тысячи интеллектуалов в совхозы учиться у простых фермеров, возведенных им в ранг “субъектов, которым положено знать”. Можно возразить, что интеллектуалам хоть и было полезно поближе познакомиться с реалиями жизни в сельской местности, это не помогло им приобрести более глубоких знаний об обществе в целом.

Как объяснить, что нет ни одной привилегированной группы, которая обладала бы подлинным пониманием народа? Действовать нужно в два этапа. Во-первых, следует развеять миф о меритократии: каково бы ни было ваше социальное положение при рождении, общество должно предоставлять достаточно возможностей и мобильности, чтобы талант соответствовал усилиям, необходимыми для достижения различных высот. В книге 2017 года "Против меритократии" (Against Meritocracy,) Джо Литтлер (Jo Littler) продемонстрировала, что она является ключевым средством легитимации современной неолиберальной культуры и лишь порождает новые формы социального разделения, поскольку одну из ключевых ролей продолжают играть класс, раса и гендер. К этим трем факторам добавим еще один — случайность. В книге "Успех и удача. Фактор везения и миф меритократии" (Success and Luck: Good Fortune and the Myth of Meritocracy, 2016) Роберт Фрэнк (Robert Frank) не умаляет важность упорного труда, но обращает внимание на то, что в успехе отдельного человека огромную роль играет именно шанс (удача).

Какова тогда альтернатива, если богатство и социальная власть индивида не отражают его достоинств? Для большинства критиков меритократии альтернативой является доверие к большинству обычных людей без особых заслуг: как бы ими ни манипулировали и ни внедряли в повседневную идеологию, как бы им ни промывали мозги религиозным и этническим фундаментализмом, в долгосрочной перспективе возобладает их спонтанное чувство справедливости. Короче говоря, критики меритократии склонны отстаивать ту или иную версию высказывания Линкольна.

К сожалению, реалии современного мира вынуждают нас отказаться и от этого доверия к людям. Как может обычный человек небольшого достатка решить действовать, если на него непрерывным потоком сыплются противоречивые репортажи о глобальном потеплении и спорах между учеными мужами? Должен ли он сражаться за меры, способные еще глубже вогнать его в нищету? Как можно винить этого человека за то, что в иммигрантах он видит угрозу привычному образу жизни? Можно ли винить его за появление в рамках столь ограниченного мировоззрения идеи о том, что он каким-то образом причастен к неоколониальной эксплуатации стран Третьего мира? Список можно продолжать бесконечно: можем ли мы винить простого человека за то, что он запутался в дискуссиях о личных местоимениях “он/она/они”, которыми изобилуют средства массовой информации? И разве большинство из нас, включая интеллектуальную элиту, не запутались в этих сетях, утратив способность достигать того, что философ Фредрик Джеймсон (Fredric Jameson) назвал верным “когнитивным отображением” ситуации? Вот почему решение заключается не в стремлении к “истинной” меритократии: те, кто действительно заслужил успех, станут превалировать лишь после тотальной реорганизации социального порядка.

Если точнее, дело не столько в том, что большинству заморочили головы, сколько в том, что им все равно: их заботит главным образом невозмутимое продолжение относительно стабильной повседневной жизни. Большинство не хочет настоящей демократии, где они действительно смогут принимать решения: им достаточно ее видимости в виде свободы голоса, но на “правильный” выбор при этом указывает некое уполномоченное лицо. Большинство приходит в замешательство, когда чувствует, что не получает четких указаний, а ситуация, в которой надлежит принимать решение, парадоксальным образом начинает восприниматься как кризис демократии, угроза стабильности системы. (Это справедливо не только для бывших французских колоний, но и для демократии в целом.) Однако, когда так называемое молчаливое большинство начинает беспокоиться, чувствует себя жертвой и исходит неподдельной яростью, зачастую все становится намного хуже. Люди хотят принимать решения и быть услышанными, но при этом — как демонстрирует непрекращающаяся волна правого популизма по всему миру — позволяют манипулировать собой и становятся жертвами теорий заговора.

Является ли это правило универсальным? К счастью, нет. Исключения непредсказуемы, но случаются нечасто; туман рассеивается, воцаряется ясность, и большинство оправданно мобилизуется. Такие моменты есть история в чистом виде — моменты, когда годы пролетают за неделю.

Возвращаясь к отправной точке, есть ли шанс, что такой момент наступит в Центральной Африке? Разумеется, не в результате наших (европейских) усилий по просвещению африканцев. Что мы можем сделать сейчас, так это выступить против нашего собственного неоколониализма, подпитывающего ложный фундаменталистский антиколониализм. Предстоит еще многое сделать, и не в последнюю очередь — отказаться от одного из важнейших табу и восстановить планирование. Крупномасштабное обязательное планирование, а не просто расплывчатую “координацию” или “сотрудничество”. Группам государств придется создавать конфедерации с органами законодательной и исполнительной власти для введения мер, касающихся окружающей среды, массовых перемещений людей, военных интервенций и использования искусственного интеллекта. Утопия? Да, но другого способа противостоять кризисам, которые представляют угрозу выживанию человечества, попросту нет.