The Economist: альянс России, Китая и Ирана вызывает тревогу, но не пугает США

У президента России Владимира Путина и его иранского коллеги Эбрахима Раиси есть несколько общих черт. Оба принадлежат к небольшой группе мировых лидеров, лично подвергшихся американским санкциям. Хотя и тот, и другой скорее домоседы, оба в последние годы бывали в Китае. Да и друг к другу тоже относятся все теплее. В декабре они встретились в Кремле, чтобы обсудить войну в Газе. 18 марта Раиси поспешил поздравить Путина с “убедительной” победой на выборах.

На протяжении истории Россия, Иран и Китай столь крепкой дружбой похвастать не могли. Империалисты по своей природе, они нередко вмешивались в дела соседей и соперничали за власть над торговыми путями Азии. Однако в последнее время действия Америки изменили привычную расстановку сил. В 2020 году, спустя два года после выхода из соглашения по ядерной программе Ирана, дядя Сэм снова ввел эмбарго. В январе этого года было объявлено о новых санкциях, призванных покарать Иран за поддержку ХАМАС и йеменских повстанцев-хуситов. Россия попала под западные санкции в 2022 году с началом спецоперации на Украине, и с тех пор они лишь ужесточаются. Китай же столкнулся с собственными ограничениями, которые грозят стать еще суровее, если президентом в ноябре станет Дональд Трамп. Сплотившись перед лицом общего врага, эта троица поклялась проводить общую внешнюю политику: поддерживать многополярный мир, где владычествовать Америке будет уже не суждено. В более крепких экономических связях они видят залог прочности своего нового альянса.

Китай посулил России “безграничное” партнерство, а в 2021 году подписал с Ираном “стратегическое соглашение” сроком на 25 лет на сумму свыше 400 миллиардов долларов. Все три страны состоят в одних и те же международных клубах вроде того же БРИКС. Двусторонняя торговля между ними растет, и разрабатываются планы беспошлинных блоков, новых платежных систем и торговых маршрутов в обход подконтрольных Западу территорий. Америке и ее союзникам это грозит обернуться кошмаром.Процветающая антизападная ось позволит противникам обходить санкции, выигрывать войны и привлекать на свою сторону других злокозненных игроков. Причем это согласие касается областей, где связи и так сильны, но при этом есть и сферы ограниченного сотрудничества и даже отдельные нерешенные вопросы. Какое же будущее ждет альянс через пять-десять лет?

Начнем с процветающего бизнеса. Китай — давнишний клиент нефтяных государств, в том числе Ирана и России. Но раньше эти две страны продавали немало нефти и в Европу, которая находится сравнительно недалеко как от российских месторождений, так и от Персидского залива. Но Европа с некоторых пор их избегает, и баррели по выгодным ценам начал скупать Китай. Приток нефти из западных портов России вырос до 500 000 баррелей в сутки (для сравнения, до конфликта объем не превышал 100 000 баррелей), отмечает Рид Л’Ансон из аналитической компании Kpler. В декабре импорт российской нефти в Китай вырос до 2,2 миллиона баррелей в сутки, составив 19% от общего объема. Для сравнения, два года назад он составлял всего 1,5 миллиона баррелей в сутки. Во второй половине прошлого года экспорт Ирана в Китай дошел до миллиона баррелей в сутки — на 150% больше, чем за аналогичный период 2021 года.

И если России западные санкции позволяют экспортировать свою нефть всем, кто не входит в “Семерку”, то против иранской энергетической отрасли действуют так называемые вторичные санкции, под которые подпадают и третьи страны. Однако с 2022 года администрация Байдена ослабила их правоприменение, закрыв глаза на некоторые нарушения, чтобы сбить цены. Результатом стал резкий рост китайского импорта — причем главную выгоду извлекли не китайские государственные компании, на которых рано или поздно могут обрушиться санкции, а более мелкие нефтеперерабатывающие заводы (так называемые “самовары”) без присутствия за рубежом. В качестве бонуса Китай получает из России еще и дешевый газ: импорт по трубопроводу “Сила Сибири” с началом российской спецоперации на Украине увеличился вдвое.

У России и Ирана нет другого выбора, кроме как продавать углеводороды Китаю. Против Пекина же действуют лишь ограничения на импорт западных технологий — ни финансовые запреты, ни торговые эмбарго ему не грозят. Таким образом он волен покупать нефть и у других стран — что и делает, получая ценное преимущество на переговорах. В результате Китай приобретает российскую и иранскую нефть со скидкой в 15–30 долларов к мировой цене, а затем перерабатывает дешевые углеводороды в более ценную продукцию. Производственная мощность нефтехимической промышленности Китая за последние два года выросла больше всех остальных стран, вместе взятых. Китай также наладил масштабное производство продуктов нефтепереработки.

Увеличить товарооборот между тремя странами не составило особого труда. Все хотят нефти — и танкером ее можно отправить куда угодно. Однако Китай последовательно стремится, чтобы зависимость от любого поставщика сырьевых товаров не превышала 15–20% от своей совокупной потребности, а это означает, что он уже близок к максимуму импорта из Ирана и России. Хотя объем торговли по-прежнему служит обеим странам спасательным кругом, выгода будет лишь в том случае, если они смогут тратить заработанную твердую валюту на импорт других товаров. Отсюда и стремление развивать другие виды торговли.

Экспорт Китая в Россию резко подскочил. Когда коронавирусные карантины чуть было не задушили экономику страны, Китай попытался компенсировать это, нарастив экспорт товаров обрабатывающей промышленности. Вместо обуви и футболок Пекин налаживает экспорт дорогостоящих товаров — в частности, машин и станков, для которых российский рынок стал своего рода полигоном. В прошлом году крупнейшим рынком для китайского автопрома стала не Европа с ее тягой к электромобилям, а Россия, закупив втрое больше бензиновых автомобилей, чем до начала украинского конфликта.

Опросы менеджеров по закупкам показывают, что иранским компаниям вечно не хватает “материалов-полуфабрикатов” — а в эту категорию попадают как высокотехнологические товары вроде компьютерных чипов, так и изделия попроще вроде пластиковых деталей. Это мешает развитию обрабатывающей промышленности Ирана, которая не менее обширна, чем и его нефтяной сектор. Однако Китай экспортирует в Иран очень мало запчастей и всего 300–500 автомобилей в месяц (для сравнения, даже соседний Ирак завозит порядка 3 000). Немногие из китайских экспортеров промтоваров с обширным присутствием на западных рынках готовы рискнуть возмездием Америки.

Теоретически расширение бизнеса с Россией может помочь Ирану: страны снабжают друг друга полезными товарами. С 2022 года Иран продает России беспилотники и системы вооружения, которые наносят ущерб Украине (Москва и Тегеран не раз опровергали эти утверждения как бездоказательные. – Прим. ИноСМИ). При этом поддержку неисламской стране Тегеран оказывает впервые после революции 1979 года. А в начале этого года Иран отправил в Россию танкерами миллион баррелей сырой нефти — еще один дебют. Более глубокие связи затрудняют санкции. Хотя Россия прекратила публиковать подробную статистику в 2023 году, данные о судоходстве в Каспийском море показывают лишь скромный рост с 2022 года, когда руководство страны задалось далеко идущей целью нарастить двустороннюю торговлю.

Ограниченный товарооборот между Ираном и Россией привел к тому, что у них нет общих банковских каналов и платежных систем. Несмотря на давление правительства, ни СПФС (российская альтернатива Swift, глобальной системе межбанковских сообщений), ни “Мир” (российский ответ американским платежным системам) так и не пустили корни в иранских банках. Шаги в сторону дедолларизации торговли привели к созданию биржи рубль-риал в августе 2022 года, но объемы сделок по-прежнему низки.

Чтобы выстоять против санкций в долгосрочной перспективе, Ирану и России нужны инвестиции — и в настоящее время это самая слабая область сотрудничества. Объем прямых иностранных инвестиций Китая в исламскую республику не меняется с 2014 года — хотя в другие развивающиеся экономики Пекин активно вкладывается. Сумма в три миллиарда долларов остается ничтожной для экономики калибра иранской. Сделки, заключенные в ходе последнего визита иранского президента в Пекин, оцениваются максимум в 10 миллиардов долларов — их легко затмевают те 50 миллиардов, что Китай в 2022 году посулил главному сопернику Тегерана Саудовской Аравии.

Хотя Китай по-прежнему участвует в российских проектах вроде “Арктик СПГ” по строительству мощностей по сжижению газа на севере страны, он не скупает активы, брошенные западными фирмами, и не поддерживает новые предприятия, отмечает аналитик Центра новой американской безопасности Рейчел Зиемба. Россия рассчитывала, что Китай профинансирует строительство трубопровода “Сила Сибири — 2”, который по завершению должен поставлять в Поднебесную 50 миллиардов кубометров газа — почти столько же, сколько крупнейший российский трубопровод “Северный поток” раньше качал в Европу. Однако без поддержки Пекина проект сейчас оказался в подвешенном состоянии.

Альянс уже добился выдающихся результатов: спас младших членов от краха после западного эмбарго. Но раскрыл ли он свой потенциал сполна? Ответ зависит оттого, преодолеют ли его члены внешние и внутренние препятствия.

На содействие сотрудничеству и трансграничным инвестициям сейчас направлен целый ряд форумов. В июле прошлого года Иран стал девятым членом Шанхайской организации сотрудничества — альянса безопасности под началом Китая, куда входит и Россия. В декабре он подписал соглашение о свободной торговле с Евразийским экономическим союзом уже под началом России, куда входит основная часть Средней Азии. А в январе присоединился к БРИКС — группе развивающихся рынков, куда входят как Китай, так и Россия.

Эти встречи дают троице больше возможностей для общения. На недавних саммитах иранские и российские министры возобновили переговоры о расширении Международного транспортного коридора “Север-Юг” протяженностью 7 200 км, который соединит Россию с Индийским океаном через Иран. В настоящее время российское зерно поступает на Ближний Восток через подконтрольный НАТО пролив Босфор. Новый проект, который представляет собой сложную сеть автомобильных и железных дорог и портов, превратит Иран в экспортный рынок для России.

Иранская и российская бюрократия имеют сравнительно скромный опыт сотрудничества, а объем необходимых инвестиций поистине грозный: Евразийский банк развития со штаб-квартирой в Москве оценил их в 26 миллиардов долларов только в Иране и России. Собрать такие средства в странах, которые не могут похвастаться особым дружелюбием к инвесторам, — непосильный труд и в лучшие времена, не говоря уже об эпохе санкций. Однако идея постепенно набирает обороты. 1 февраля представители обеих стран обсудили шаги по строительству железной дороги Решт-Астара стоимостью 1,6 миллиарда долларов, которая облегчит транзит грузов на севере Ирана. В прошлом году Россия впервые воспользовалась звеньями коридора “Север – Юг” для перевозки товаров в Иран по железной дороге.

Более серьезная проблема заключается в том, что экономики Ирана и России слишком похожи, чтобы быть естественными торговыми партнерами. Из 15 основных категорий экспортных товаров у них совпадают девять, а из 15 импортных — все десять. Лишь два из 15 самых востребованных товаров в России входят в число главных статей иранского экспорта. А там, где у Тегерана реальные пробелы в спросе, которые могла бы заполнить Москва — например, в автомобилях, электронике и машиностроении — сказываются ограниченные производственные мощности.

Поскольку выгода от торговли ограничена рядом санкций, отношения двух стран вместо партнерских рискуют стать конкурентными — особенно в экспорте энергоносителей. С тех пор, как Запад ввел эмбарго на российскую нефть, Москва соперничает с Тегераном за долю китайского импорта, что, в свою очередь, приводит к ценовой войне. И эту битву Иран проигрывает. Россия — крупный производитель нефти, и вторичные санкции на ее энергетику не распространяются. К тому же часть нефти можно экспортировать в Китай по трубопроводу, а это всегда дешевле.

Располагая таким преимуществом, Россия не заинтересована помогать союзникам. В начале конфликта сторонники Украины опасались, что Россия и Иран объединятся, чтобы эффективнее обходить санкции. Однако вместо этого Россия создала собственный “теневой” флот танкеров, не предоставив к нему доступ иранцам, говорит Йесар аль-Малеки из исследовательской организации Mees. Иран запрашивал у России средства и технологии для разработки гигантских месторождений газа, однако Москва ограничилась лишь скромной поддержкой.

В других областях конкурентом Ирана стал Китай. До недавнего времени обширная производственная база была залогом устойчивости исламской республики. Страна могла бы воспользоваться девальвацией валюты для продажи орехов и косметики, говорит Эсфандьяр Батмангхелидж из аналитического центра Bourse & Bazaar Foundation. Со временем Тегеран рассчитывал вскарабкаться вверх по стоимостной цепочке, добравшись до экспорта кондиционеров и, возможно, даже автомобилей. Однако Китай обратил эти надежды в прах. Постепенно смещаясь в сторону более дорогостоящего экспорта, он наводняет целевые рынки Ирана более доступными и качественными товарами.

Такое ощущение, что масштабно применять вторичные санкции у Запада нет особого желания. Но даже действующие меры чреваты головной болью и дальше. В декабре Америка пригрозила штрафами всем, кто имеет дело с российскими фирмами в таких отраслях, как строительство, производство и технологии. Они очень похожи на те, что вводились против Ирана в 2011 году и были приостановлены в 2015 году после подписания ядерной сделки. Но всего за несколько лет эти меры привели к резкому падению импорта Ирана из Китая. По некоторым данным, часть китайских банков уже рвут связи с российскими компаниями.

Хотя новые санкции и не затрагивают энергетический сектор России, они могут помешать ее нефтеторговле с другими клиентами, кроме Китая, если банки прекратят сотрудничество с энергетическим гигантом. В октябре Вашингтон также ввел санкции против 50 танкеров якобы за нарушение санкций. Около половины из них с тех пор перестали загружать российскую нефть. Все это одновременно придает экспорту в Китай важности и затрудняет его, неизбежно усиливая соперничество с Ираном. Америка может закрутить гайки еще больше, надавив на Малайзию, чтобы та пресекла контрабанду нефти в своих водах и перекрыла иранские потоки. Да и сам Китай тоже оказался на карандаше: в феврале ЕС объявил о санкциях против трех китайских фирм якобы за помощь России.

На данном этапе эта антизападная “Антанта” вызывает тревогу, но по-настоящему не пугает. Какое будущее ее ждет в ближайшие годы и десятилетия? Самый вероятный сценарий заключается в том, что этот союз останется лишь инструментом в интересах Китая, но настоящим партнерством так и не станет. Пекин будет пользоваться им до тех пор, пока сможет извлекать ситуативную выгоду, но давать ему хода не намерен. Поддерживать альтернативные торговые маршруты и платежные системы Китай не станет, не желая рисковать своим бизнесом на Западе.

Однако ситуация грозит измениться, если Америка — быть может, на втором сроке Трампа — попытается выдавить Китай с западных рынков. Если терять будет нечего, Китай не поскупится на ресурсы для формирования альтернативного блока и непременно попытается развивать отношения и расширять альянсы. Младшим партнерам это придется не по вкусу: это ведь их обрабатывающая промышленность пострадает, если Китай перенаправит свой экспорт. Пострадает и Америка: потребителям придется раскошелиться за импорт, а лидеры рано или поздно увидят первый серьезный вызов владычеству своей страны в глобальной торговой системе.