Nové slovo: воинственная риторика Европы грозит ей гибельными последствиями

Политическую деятельность образуют два основных элемента: политическая риторика и политические поступки. Несомненно, связь между ними разная. Например, риторика может поддерживать или маскировать действия. То есть риторика может быть одной, а поступки другими, хотя обычно предполагается, что что политик говорит, то и делает (и наоборот). Итак, политические высказывания, выступления, словесные декларации ("меморандум") могут определенным образом соотноситься с политическими действиями. Однако на практике в политике решающую роль играют "внериторические" действия, то есть реальные политические решения, шаги, поручения, распоряжения, приказы, организационные меры, институциональные изменения и так далее, которые политики делают и отдают, чтобы тем самым влиять на жизни граждан и менять их жизнь.

Мы уже давно слышим небывалую политическую риторику, какой не звучало с конца Второй мировой войны и конца холодной войны. Ведутся откровенные рассуждения о войне и о необходимости к ней готовиться. Дело не только в том, какое место в политике и СМИ отводится альянсу НАТО, но и в заявлениях непосредственно самих политиков "мэйнстрима", то есть тех, кто сейчас стоит у власти. А они говорят преимущественно о войне, а не о мире, хотя преподносят это, например, оперируя такими понятиями, как "оборона и безопасность".

Целью политической риторики может быть что угодно. Скажем, убедить граждан в определенной (своей) правде, то есть своей интерпретации вещей и событий, или запугать граждан, или, напротив, склонить их к той или иной мысли и так далее. Хотя чаще всего подобные вещи прикрывают понятием "информированность". Простому человеку трудно разобраться в этой риторике (свою роль тут играет недоверие к политикам), и остается только гадать (или спрашивать), является ли воинственная политическая риторика балабольством или продолжением реальной воинственной политики риторическими средствами. Можно ли считать намерения и планы политиков в их риторике? А можно ли считать намерения в их поступках? Политики, разумеется, стараются сделать свою риторику как можно цветистее, привлекательнее, поскольку тогда, как они считают, она станет более эффективной.

Один из примеров политической риторики — выступления на недавней конференции "Глобсек" в Праге, в том числе председателя Европейской комиссии Урсулы фон дер Ляйен (далее в кавычках я привожу цитаты из ее выступления). 30 августа мы имели возможность услышать, что теперь наконец узнали, что "мир нельзя считать чем-то само собой разумеющимся" и что "наивно было думать, что мир достигнут раз и навсегда" (неужто намек на невозможность идеи Канта о вечном мире?).

Обыватель может невольно спросить: если мир не само собой разумеющееся, то, выходит, война и есть то, что само собой разумеется? Для политиков, по-видимому, так оно и есть. Политики, которые бы перестали рассчитывать на войну как продолжение своей политики другими (самыми худшими) средствами, наверное, еще не родились. То есть я имею в виду, что политики, которые по-прежнему рассчитывают на войну как на реальный, пусть и не лучший, вариант, еще не вымерли. Для этих политиков также само собой разумеется реагировать на войну только войной и заявлять (как на "Глобсеке"), что "путь к миру ведет через вооружение". Получается, что грезить о вечном мире могут философы-мечтатели, так как война есть то, что у homo sapiens в генах? Или это лишь реликт времен холодной войны, когда действовало "правило сдерживания": "если хочет мира, готовься к войне", то есть вооружайся?

Поэтому политики этого сорта, для которых не мир, а война само собой разумеющееся, не могут понять своих немногих коллег, в том числе из Европейского cоюза, которые якобы "возлагают ответственность за войну не на агрессора, а на его жертву". Это считается одним из самых весомых аргументов в данной воинственной риторике. Ведь ясно же, кто начал специальную военную операцию, кто якобы агрессор и кто защищается. Для многих с этого не только начинается, но и заканчивается любая дискуссия о мире. Все остальные в лучшем случае трагически ошибаются, а в худшем стоят на "неправильной стороне истории". Кроме того, недостаточно осудить удар и агрессора риторически, декларативно, на словах. Нужно его показательно наказать, а еще лучше — полностью уничтожить, чтобы отбить у него раз и навсегда агрессивные имперские замашки, которые в противном случае (в случае его победы) далеко его завести (дальше его собственных границ). Ведь все должны понимать, кто ведет несправедливую агрессивную войну, а кто справедливо обороняется. Все должны понимать, на чьей стороне "правда истории", кто на ней стоит и будет стоять "столько, сколько потребуется". Иными словами, пока эта справедливая сторона не добьется военной победы или политической победы в виде смены режима на стороне агрессора. Поэтому, по мнению этих политиков, требовать мира или хотя бы перемирия в сложившейся ситуации не что иное, как "синоним капитуляции". Но "ни в одном языке суверенитет не является синонимом оккупации". Выходит, "те, кто выступает за прекращение помощи Украине, ратуют не за мир. Они ратуют за отступление и порабощение Украины".

Из этой риторики ясно, что те, кто, напротив, выступает за военную помощь Украине, тоже ратуют не за мир, а за продолжение войны вплоть до воображаемого победного конца, поскольку уверены, что право и справедливость должны (наконец) победить. Так рассуждают те, кто уверен, что на силу нужно отвечать только и только (еще бóльшей) силой и что первое применение силы должно быть справедливо наказано, то есть агрессора нужно разбить наголову. До тех пор "нет времени на разговоры" и на "прекращение боев". Позиция у этих политиков такая: "мир — это просто лишь отсутствие войны". Мир — "компромисс, который делает войну невозможной и ненужной", а "если мы хотим подлинный мир, то должны всерьез пересмотреть основы европейской архитектуры безопасности".

Тут обыватель, которому адресована эта риторика как официальная доктрина Европейского союза, может восторженно воскликнуть: "Да-да, так и есть!" Но в данном случае, по мнению этих политиков, "война станет невозможной и ненужной" только тогда, когда "мы победим", то есть, когда "мы уничтожим неприятеля". Мир может (и должен) являться исключительно следствием выигранной войны. Согласно этой "логике", мы будем вести войну, пока не одолеем врага во что бы то ни стало.

Несмотря на всю изощренность этой риторики, ее абсурдность, а главное, абсурдность политических действий, которые эта риторика представляет, должна быть очевидна. Любая эскалация любого конфликта, согласно логике здравого смысла (или логике политического реализма), имеет свои пределы. Даже шахматисты привыкли соглашаться на "позиционную ничью", если считают, что перевес невозможен, а не только когда у них остаются одни короли. В политической терминологии это означает "замороженный конфликт", который далее решается другими, невоенными средствами. Некоторые политики, в том числе в ЕС, не так давно заявляли, что у "российско-украинского конфликта нет военного решения" или что "военное решение политически неверно".

Первоначально Европа не вмешивалась в вооруженный конфликт между Россией и Украиной, поэтому некоторые политики могли заявлять, что их это "не касается, потому что это двусторонний локальный конфликт" или "глобальный конфликт между державами". Некоторые государства Европейского союза (Германия, Франция) даже с самого начала участвовали в поисках политического решения проблемы (Минские договоренности), которое, однако, не увенчалось успехом. Тогда почему же затем Европейский союз, у которого была возможность с расстояния и с холодной головой выполнять роль посредника между двумя сторонами конфликта, сошел с пути дипломатии и поиска политических средств "компромисса, который делает военный конфликт невозможным и ненужным"? Почему же Европа решила безусловно военными средствами поддерживать одну из сторон? Ответ лучше всего известен тем, кто делал и делает это во главе Европейского союза.

Этот вариант по-прежнему остается, но действительно требует "в корне пересмотреть основы европейской архитектуры безопасности", то есть изменить не только риторику, но и, главное, реальную политику Европейского союза. Это означает пересмотреть подход к данному конфликту, занять позицию того, кому нужен мир в Европе, как и мирные отношения с ее соседями. Это значит занять собственную, аутентичную и суверенную европейскую позицию, которая не может быть односторонне проукраинской и слепо антироссийской. Это не значит оставить "русских и украинцев разбираться самим" или плестись в хвосте НАТО, координированного США. Европа уже много вложила в этот конфликт и просто так отступить не может.

Перспектива Европы не война с Россией и уж тем более не мировая война. Перспектива для Европы и не новый железный занавес на востоке или даже уничтожение России. Перспективно для Европы только мирное сосуществование с таким непохожим на нее соседом — Россией. Политическая, культурная, цивилизационная и ценностная непохожесть, конечно, могут послужить причиной вражды, но основа мудрой и правильной политики — научиться жить с неприятелем бок о бок, искать и найти с ним общий язык, а не устранять его любой ценой. Чем скорее европейские политики это поймут, тем лучше.