Верит ли еще кто-то в Европу как политическую силу?

Ряд партнеров Евросоюза решили принять участие в саммите БРИКС. По мнению председателя Европейского совета Шарля Мишеля, решение глав этих стран приехать в Казань несет в себе послание в адрес Запада. Какое место отведено Европе как субъекту геополитических процессов?

Atlantico (А): В этом году саммит БРИКС принимала российская Казань. Как пишет Financial Times, в его работе решили принять участие несколько государств-партнеров Евросоюза, в том числе Египет и Турция. Для Шарля Мишеля, президента Европейского совета, это желание "отметиться" в Казани за переговорами с Россией является посланием Западу. По вашему мнению, что это говорит о месте Европы как субъекта геополитических процессов? И кто, по-вашему, все еще считает ее таковой?

Гийом Лаган (ГЛ): БРИКС посылает сигнал Западу с 2003 года, то есть с момента своего создания, уже более двадцати лет. Суть его не изменилась. Она заключается в том, что в мире доминируют западные державы, включая европейские (в основном речь идет о Западной Европе), и США. Страны БРИКС полагают, что необходимо оспорить их глобальное господство, которое они считают несправедливым, поскольку оно представляет собой наследие европейского империализма и колониализма.

Изначально в БРИКС входили Бразилия, Россия, Индия и Китай, но теперь к формату присоединились и другие страны. В 2011 году в объединение вступила ЮАР, а на саммите в Казани в 2024 году объявили о присоединении к формату нескольких африканских стран, а также государств Ближнего Востока. Во всех случаях по-прежнему действует логика "дезападнизации" — в политической, экономической и даже культурной сферах. Именно исходя из нее некоторые государства стремятся избавиться от господства доллара в мировой экономике или, например, пересмотреть или даже пренебречь западными ценностями.

Все это, надо сказать, не очень ново. Такая логика существует с момента окончания колонизации, если не с первых деколонизационных движений, зародившихся в 1947 году с обретением Индией независимости. Она усилилась в 1960 годы, когда десятки новых государств вступили в ООН и многие из них, объединившись под названием "третий мир" или "неприсоединившиеся", решили бросить вызов феномену, который все они воспринимали как политическое, экономическое и культурное господство бывших колонизаторов. Многие из них просто стремятся заявить о себе, защитить свои интересы и не подчиняться кому бы то ни было, потому что они больше не хотят быть частью истории о господстве Севера над Югом.

Именно такого подхода придерживается нынешнее правительство Нарендры Моди, принимаясь переименовывать улицы и памятники, чтобы избавиться от британского колониального наследия. Интересно, что такие инициативы можно сравнить со своего рода "воукизмом" в нашем европейском или американском обществе. Это движение также ставит под сомнение ценности западного общества, которые, как считается, увековечивают "системный расизм" и разрушают планету... Здесь можно провести параллели.

Европа по определению имеет непростые отношения с геополитикой, поскольку, строго говоря, геополитика — это школа мысли о международных отношениях. Она была очень популярна в конце XIX века, но важно отметить, что в ее основе лежит политика силы (способность государств, которые тогда рассматривались как своего рода естественные образования, расширяющие или стремящиеся расширить свое жизненное пространство, защитить себя). Сам принцип европейской интеграции, основанной на идее о мирном межгосударственном сотрудничестве и впервые закрепленной в Римском договоре 1957 года, основан на отказе от геополитики.

Европа одновременно воплощает в себе две идеи: это и отказ от войны между государствами, и поиск мира. Развитие внутриевропейской торговли, построение политической Европы с продвижением прав человека и гражданина, Европейский суд по правам человека, Европарламент... В основе сегодняшней европейской политики лежит логика, далекая от постулатов геополитики. И все же, как это ни парадоксально, комиссия фон дер Ляйен определяет себя как геополитическую именно с учетом того факта, что мир меняется, а мы становимся свидетелями возврата к соперничеству между крупными державами.

Мне кажется очевидным, что Европа считает себя геополитическим образованием. Но значит ли это, что она действительно является таковой? Вопрос возникает в силу того, что само понятие геополитики подразумевает потенциальное применение вооруженной силы и разработку общей оборонной политики. С начала конфликта на Украине Европа стала демонстрировать большую степень готовности к преобразованиям в этих сферах, что само по себе нечто новое. Сейчас даже есть еврокомиссар по вопросам обороны, и можно лишь приветствовать попытку создать более геополитичный союз... но мы все еще далеки от того, какой может быть действительно геополитичная Европа, то есть государство с единой армией и дипломатией.

Доминик Моизи (ДМ): Суть послания [стран-партнеров ЕС], о котором мы говорим, в выражении недовольства Западом в целом. Это недовольство коренится в прошлом стран, входящих в сферу его влияния. Для них это способ упрекнуть европейские государства в их колониальном и имперском прошлом. Одним словом, они показывают, что не смирились с этой реальностью — и это одна из причин, по которой они решили поехать в Казань, хотя Кремль нарушил международное право, начав в 2022 году военную операцию на территории Украины. Они прекрасно понимают, что их присутствие в России, скорее всего, создаст Западу проблемы. Так что для них это возможность и спровоцировать Европу, и идти в ногу с меняющимся миром.

Следует также отметить, что со временем статус колониального прошлого европейских стран претерпел изменения. Еще несколько лет назад принадлежность к колониальным державам не вызывала такой реакции. Я склонен думать, что в данном конкретном случае течение времени скорее усиливает боль, чем облегчает ее. Это явление можно наблюдать и в других сферах, и израильско-палестинский конфликт — довольно очевидный тому пример, причем для обеих сторон. Мне удалось подробно рассмотреть этот феномен в моей последней книге "Триумф эмоций". Именно этим объясняется появление определенных типов дискурса, в частности, по колониальному вопросу, во Франции и США.

В целом можно сказать, что Вашингтон, стремящийся видеть Европу в роли своего главного союзника и все активнее участвующий в обеспечении ее безопасности, продолжают считать ее геополитическим образованием. То же самое относится и к региону, который я бы назвал азиатским Западом, то есть к Японии, Южной Корее, а также Австралии и Новой Зеландии. Короче, все те, кто признает важность демократических ценностей, их определяющий характер, рассматривают Европу как потенциально важного игрока. Фундаментальный вопрос в том, что имеет значение при описании Европы как актора: ее прошлое? Или же ее настоящее и будущее? В одном случае важна история, в другом — сегодняшняя политическая культура.

А: — В какой степени Европа может считаться крупным игроком в геополитическом плане? Не обрекает ли ее раскол в международной политике на статус второстепенного игрока?

ДМ: — В мире, где сейчас все меньше Америки и больше Китая, а также все более агрессивная Россия, теоретически должно быть и больше Европы. То же самое верно и для Азии: в мире, где гораздо больше Китая и меньше Америки, должны быть более тесные связи и гораздо большее единство между такими странами, как Япония и Южная Корея.

Во втором сценарии этого просто не происходит. В первом случае в Европе мы наблюдаем распад этого союза вследствие роста популизма. В этой связи интересно отметить, что большинство стран, желающих победы Дональда Трампа на следующих президентских выборах в США, не хотят сильной Европы. Те, кто желает победы Камале Харрис, часто одновременно с этим хотят, чтобы Европа стала сильнее, чем она есть сегодня. Все это, как мне кажется, связано с тем, какое место мы отводим ценностям в нашем представлении о геополитике. Сторонники демократических ценностей в целом более благосклонны к Европе, воплощающей идею демократии, основанной на международных стандартах — даже если сейчас она разделена.

Естественно, сейчас ЕС очень тяжело пытаться взять на себя какую-то значимую геополитическую роль. Конечно, это связано с тем, что две его традиционные опоры, Франция и Германия, отдалились друг от друга. Обе они переживают серьезные внутренние кризисы, и одним из симптомов является рост влияния ультраправых сил. Я говорю о глубоком расколе, поляризации, которая не сильно отличается от того, что мы наблюдаем в Америке. Все это поднимает другой вопрос: как мы можем надеяться на легитимность и серьезное отношение к себе со стороны внешних игроков, если внутри все уже не так как раньше? Именно эта дилемма стоит сегодня перед президентом Макроном.

ГЛ: — Это правда, что Европа не является полноценным игроком в международных отношениях. У нее нет единого оборонного потенциала, нет единой дипломатии, она очень поляризирована. У генерала де Голля было забавное выражение, высмеивающее неспособность Европы в этом отношении: он говорил о попытке сделать омлет из яиц, сваренных вкрутую...

Это, конечно, не означает, что вместе с водой нужно выплеснуть и ребенка. ЕС, не будем об этом забывать, остается значительной экономической державой, обладающей монополией на торговые отношения среди всех своих государств-членов, и поэтому она имеет большой вес в международных отношениях. Именно Европа ведет переговоры о заключении соглашений о свободной торговле, наподобие договора с МЕРКОСУР, который сейчас обсуждается и который, как мы надеемся, все-таки будет подписан, несмотря на противодействие Франции. Европа — это также крупная финансовая держава с собственной валютой, которая обладает определенными достоинствами, позволяющими ей иметь вес на международной арене, и в рейтинге резервных валют стоит в одном ряду с долларом.

Идея и логика, которые лежали в основе строительства Европы с момента зарождения европейской идеи, сохраняются и сегодня. Вместе мы сильнее, чем поодиночке, даже если нам приходится учиться идти на компромисс и преодолевать всякие потенциальные разногласия.

А: — А как насчет зависимости от США? Может ли Европа претендовать на главную геополитическую роль, если ее считают зависимой от своего основного союзника? В какой степени нынешние президентские выборы могут перетасовать карты?

ДМ: — Европа может претендовать на такую роль, оставаясь союзником США. Для этого нам необходимо организовать своего рода разделение труда. Европа может брать на себя все более важную роль в своем непосредственном окружении, будь то в пределах самого союза, Средиземноморье или Африке, в то время как США могут оставить себе более глобальную роль, в большей степени ориентированную на Азию и своего главного соперника — Китай. Европа может выступать единым фронтом с США, но одновременно с этим и представлять собой самостоятельную геополитическую единицу. Однако необходимо понимать, что мы не сможем стать образцом, если перестанем быть активным игроком [в мировых процессах].

Что касается геополитики, я склонен думать, что избрание Дональда Трампа не принесет Европе ничего хорошего. Некоторые утверждают обратное, объясняя, что его победа станет необходимым стимулом для возникновения более геополитичного Европейского союза, потому что у нас не будет другого выбора. При этом упускается из виду тот факт, что его избрание зацементирует уже существующие разногласия в Европе и может оказать крайне негативное влияние на Европейский союз как таковой.

ГЛ: Вы подытожили позицию Франции по этому вопросу, которая заключается в том, что Европа обязательно должна обладать стратегической автономией, что она должна быть в состоянии освободиться от любого вида зависимости от США. Это, несомненно, благородное устремление, но нужно понимать, что в реальности мы столкнемся с двумя серьезными препятствиями. Первое заключается в том, что, вопреки мнению французов, нельзя путать Францию с ЕС. Другим европейским странам трудно смириться с тем, что Париж вправе говорить от имени всей Европы, чего они себе не позволяют, поскольку помнят, что в демографическом, экономическом и политическом плане располагают меньшим весом.

Второе препятствие связано с тем, что сейчас нет жизнеспособной альтернативы гарантиям, предлагаемым Вашингтоном. США — единственная страна, способная дать мировые гарантии безопасности, что автоматически влечет за собой глобальное доминирование. Мне кажется, что на отношения между различными сторонами по этому вопросу очень сильно влияет перспектива создания автономной ядерной обороны. Франция — единственное государство-член Европейского союза, не зависящее от американской мощи. Однако она не в состоянии предоставить своим соседям и партнерам то, что могут предложить Соединенные Штаты. Это важная тема для размышлений, но в отсутствие какой-либо альтернативы зависимость от США представляется единственным жизнеспособным решением.

Что касается последствий американских президентских выборов [для судьбы Европы], то здесь есть две школы мысли. Европейские государства считают, что они не США, и стремятся, где только возможно, подчеркнуть разницу. На самом деле их позиции сильно отличаются от американских по целому ряду вопросов, включая, например, борьбу с изменениями климата или поддержку Израиля. Однако, если взглянуть на нас из Пекина, Москвы или многих столиц стран Юга, мы все еще "западники", или даже вассалы США. Если американцы изберут Трампа и тот наконец-то воплотит в жизнь свое обещание отказаться от ответственности за коллективную оборону стран-членов НАТО, можно предположить, что это вызовет реакцию других стран или, по крайней мере, приведет к какому-то кризису. Однако мы должны быть крайне осторожны: Трамп зарекомендовал себя как очень непредсказуемый политик, кроме того, очевидно, что европейцы просто не смогут обойтись без американской поддержки. Более вероятно, что США и ЕС будут стремиться укреплять свои отношения на основе двусторонних соглашений между государствами.

А: — В какой степени появление новых геополитических центров способствует ослаблению влияния Европы?

ГЛ: — Появление крупных держав, соперничающих с Западом (типичный пример — страны БРИКС), автоматически способствует ослаблению Европы, поскольку они обходят ее не только в демографическом и военном отношении, но и в плане ценностей. А Европа маргинализируется. В этом случае есть два варианта реакции.

С одной стороны, мы можем подтвердить статус Европы как самостоятельной геополитической державы, но для этого необходимо положить конец разделению среди европейских государств, что является непростой задачей... тем более что некоторые страны географической Европы не входят в политический союз, например, Норвегия или Исландия. Эмманюэль Макрон пытался добиться такого результата, в частности, выступив с проектом Европейского политического сообщества, но перспективы остаются туманными.

С другой стороны, можно попытаться укрепить связи с нашими американскими союзниками. В нынешней ситуации, в условиях активизации китайско-американского соперничества, не исключено, что США попросят Европу четко выбрать свою сторону (особенно в случае победы Трампа). Наиболее вероятный исход — большинство европейских стран решит присоединиться к Вашигтону.

ДМ: — Как я и говорил ранее: вы не можете быть образцом, если вы больше не активный игрок. Однако произошедшее в Казани весьма интересно. Хотя Россия объективно изолирована в Европе, она только что продемонстрировала, что в целом в мире изолирован именно Запад. Более того, приезд генсека ООН Антониу Гутерриша, тоже не останется без последствий. Он неминуемо придает легитимности этому мероприятию, а вместе с ним и его организатору — Владимиру Путину. Посылаемый таким образом сигнал особенно двусмыслен, хотя представитель ООН и приехал, чтобы выразить критику российской военной операции на Украине. Кто-то может возразить, что в лице Антониу Гутерриша ООН играет роль резонаторного ящика, вместилища недовольства глобального юга западным миром.