Среди политических лиц Афганистана Ашраф Гани — фигура уникальная. В отличие от большинства других политических фигур этот человек, который из экономиста переквалифицировался в политика, не связан с моджахедами. Бывший сотрудник Всемирного Банка получил широкую известность после 2001 года, когда он оставил надежную профессию ученого и экономиста в США ради того, чтобы присоединиться к временному правительству родной страны. Благодаря Гани, занявшему пост министра финансов, в стране произошли масштабные экономические изменения, в том числе была введена новая валюта.
Ашрафу Гани достались бразды правления в нелегкий для страны момент: проблемы в экономике, большая часть международных войск должна покинуть страну, а Талибан пытается перехватить инициативу у избранного правительства.
Корреспондент The Diplomat Санжай Кумар побеседовал с Гани после выборов и до того, как он официально вступил в должность, о его взгляде на новый Афганистан. В данной беседе, которая охватила многие сферы, Гани изложил свою позицию по поводу будущего его страны (это интервью было взято до подписания соглашения о формировании правительства национального единства — прим. The Diplomat).
— Чем Вы намерены заняться в первую очередь, когда официально вступите в должность президента?
— В первый день я назначу верховного главнокомандующего. Это конституционная обязанность, и каждые восемь часов мне должен поступать отчет. Дальше надо будет созвать государственный экономический совет, чтобы обсудить проблему безработицы в стране. Чтобы мы могли продвигаться вперед, члены совета каждую неделю должны будут встречаться с бизнесменами и другими заинтересованными лицами. Потом нужно проверить работу министерств во всех провинциях, этим я уже занимался раньше. Это задача совещательного толка. В течение 30 дней мы оптимизируем работу этих министерств.
В процессе мы планируем изменить суть нашего правительства. 40% госбюджета будет отдано напрямую местным властям, тем самым мы предотвратим хождение денег в системе по кругу, [как это происходит сейчас]. Мы собираемся привлечь к этим масштабным процессам жителей столицы, что будет означать участие народа в жизни страны. Сначала надо будет разобраться с дорожными проблемами, потом с жильем, ну а потом уже с рабочими местами.
— Как Вы будете создавать рабочие места?
— Мы поставим деньги себе на службу. [Деньги из частного сектора] не использовались из-за коррупции и недостаточной безопасности. Афганских бизнесменов часто похищают, поэтому они тратят миллионы долларов на личную безопасность. Мы собираемся создать единое ведомство, которое будет заниматься всей общественной землей. Будет создан закон, согласно которому вся земля будет равномерно распределена с соответствии с законом для создания рабочих мест. Я лично прослежу за этим.
Во-вторых, у нас есть деньги, предоставленные международным сообществом. У нас не было возможности использовать все средства, которые дали нам другие страны. Я разработаю план и стратегию для использования этих денег на всеобщее благо.
Пример социальной модели можно взять у Запада. При этом нам нужно будет выработать свою экономическую модель, учитывающую, что у Афганистана нет выхода к морю. Наша конечная цель — сделать страну транзитным центром региона, а для этого нужно создать определенные условия.
Опираясь на местные ресурсы, мы дополним это иностранной помощью и кардинально изменим экономику Афганистана.
— Как Вы собираетесь преобразовывать страну без нормальной системы безопасности?
— Я не считаю безопасность непременным условием для всего. В Кабуле царит беспорядок не потому, что там небезопасно, он гораздо спокойнее Карачи в Пакистане. [Проблема заключается] в некомпетентности. У городских властей - совсем не те права и возможности, какие должны быть. Везде царит коррупция. Но любой город в Афганистане - гораздо безопаснее, чем в Пакистане. Мы можем двигаться вперед. У нас достаточно сил, чтобы защитить основную кольцевую дорогу, которая опоясывает Афганистан. То, что нам необходимо, — это прозрачность. Если ее нет, некоторые спецслужбы сами по себе становятся источником опасности. Почему горят грузовики, если у нас на дорогах тысячи представителей спецслужб? Мы должны справиться с коррупцией, так как именно она лишает нас безопасности и питает преступность. И для борьбы с ней необходимо заручиться поддержкой народа.
— Как Вы собираетесь разобраться с повстанцами? Какова стратегия относительно Талибана?
— Раньше, во время нападений со стороны Талибана, ситуация была другой. Во-первых, когда в стране находится огромное количество международных войск, все были заняты вопросами войны, а не мира. Во-вторых, в регионе была другая обстановка. Вооруженным силам в нашем районе предоставляли убежища, не считаясь с международными законами и нормами поведения. В-третьих, по мере того, как развивалась коррупция, силу стали применять все более и более безрассудно. Конечно, были и ответные действия. Много людей тогда пострадали.
Сейчас другая ситуация. Во-первых, после того, как в январе 2013 года президент США Барак Обама заявил, что нет необходимости в политическом вмешательстве в наши дела, и что Талибан и Аль-Каида — это разные вещи, изменились международные перспективы. Во-вторых, успех системы, в рамках которых мы сами занимаемся вопросами безопасности, гарантировал, что все в мире поняли, что присутствие международных войск в Афганистане — это не то, что нужно Западу. Теперь никто не может сказать, что они останутся здесь на длительный срок или же будут использованы для воплощения каких-то тайных замыслов. В Афганистане остается лишь небольшое количество международных войск.
В-третьих, изменился и сам регион. В Пакистане теперь новое правительство. Впервые в истории избранное правительство отслужило весь свой срок, и передача власти прошла в довольно демократичной манере. Новое правительство понимает, что страна столкнулась с огромными экономическими проблемами. Оно также осознает, что с помощью экстремизма нельзя запугивать соседей и ограничивать их действия.
И последнее. Судя по результатам этих выборов, сильно изменился афганский народ. Мы увидели, что никакие угрозы не смогли помешать людям участвовать в избирательном процессе. В 2009 году им угрожали, и они боялись, но теперь они [не склоняются перед лицом риска]. Во время предвыборной гонки я выступал в Пактии, Джелалабаде, Логаре, Хосте, Гильменде, Кандагаре. Во всех этих районах влияние талибов принимается как должное. Но люди бросили страху вызов. Афганцы больше не боятся. Народ понимает, что нужны перемены. Никакое меньшинство не может угрожать всему обществу, держа в заложниках надежду на мир.
Мы предлагаем повстанцам мир. Если они откажутся, то им придется нести ответственность.
— Будете ли Вы подписывать двустороннее соглашение о безопасности с США, и позволите ли Вы остаться в стране небольшой части международных войск?
— Ответ на оба вопроса — да. Как один из инициаторов данного соглашения, я прочитал каждое его слово. С чем-то я был не согласен, поэтому решительно настаивал на изменениях. Окончательный проект соглашения значительно отличается от того, что мы видели два года назад. Нынешнее соглашение уважает наш суверенитет, по сути, оно является его гарантом. Впервые в истории вопросы присутствия международных войск и их использования будут решаться по законам Афганистана. Сейчас этим занимается Совет Безопасности ООН. Я считаю, что двустороннее соглашение отвечает нашим интересам так же, как и результаты саммита НАТО в Чикаго в 2012, потому что нашим силам безопасности в течение следующих десяти лет действительно потребуется поддержка.
— Уходящий в отставку президент Хамид Карзай критиковал правительство США и часто повторял, что он не доверяет намерениям Америки. Что Вы думаете по этому поводу, и каков Ваш взгляд на США?
— Президент Карзай взял бразды правления в трудный период, ситуация тогда была другой. Вопросы, которые он поднимал, нельзя было решить без разногласий. Я буду выстраивать отношения с Вашингтоном в той же манере, в какой я разрешал вопросы безопасности. Будет «спокойная дипломатия», не будет скандалов, протестов, критических выступлений и так далее. То, что объединяет нас, — это взаимная опасность и взаимный интерес. Взаимные угрозы свидетельствуют о том, что «наша и ваша» безопасность связаны. А это означает, что есть прочный фундамент для отношений. Америку к нам привела не благотворительность, а опасность. Обе стороны заинтересованы в том, чтобы Афганистан стал стабильной, процветающей, свободной от коррупции и продуктивной страной. Если опираться на это, то у нас есть возможность построить партнерские отношения не только с США, но и с любой другой страной, которая понесла человеческие и материальные жертвы в Афганистане. Это будут отношения, построенные на искреннем и взаимном доверии. Вы видели, что общество и особенно Лойя-джирга (Совет старейшин Афганистана — прим. ред.) согласны на такие отношения. Общее мнение свидетельствует о том, что с экстремизмом, правым или левым, должно быть покончено.
— По Вашему мнению, какую роль будет играть Хамид Карзай после того, как покинет пост президента?
— Хамид Карзай — первый лидер за 5000 лет истории нашей страны, чей авторитет был признан Конституцией. И это делает его исторической фигурой, независимо от других его достижений. Я бы хотел создать так называемое «ведомство лидера нации», где он был бы главным, у него будет свой штат, бюджет, а также право голоса по региональным, государственным и международным вопросам. И я, конечно же, буду спрашивать его совета.
Он будет для меня больше, чем просто советник. Передача власти в мусульманском мире вообще и в Афганистане, в частности, всегда была проблемой. Впервые в нашей истории мы сталкиваемся с вопросом преемственности. Я хочу быть уверен, что мы чтим наших бывших лидеров, а значит верим в наше будущее. Лидеры страны должны чувствовать, что их помнят и чтят, чувствовать себя в безопасности, принимать участие в жизни страны в качестве «старейшин».
— Как бы Вы описали наследие Хамида Карзая?
— Его наследие определит история. Нужно лишь время.
— Как вы намерены бороться с коррупцией, которая съедает правительство изнутри?
— В течение тех трех лет, что я был министром финансов Афганистана, я боролся с коррупцией. Наша валюта обесценилась, и я был инициатором денежной реформы. Раньше при появлении любой суммы денег политическая элита тут же делила ее между собой. Я упорядочил государственные доходы, сделал так, чтобы все стали равны перед законом. Я создал электронную систему платежей. Была проведена таможенная реформа. Я создал телекоммуникации и основу для армии. И все это за три коротких года. Мне выпала честь поучаствовать практически в каждом проекте страны. Я ушел в отставку в 2004 году, так как чувствовал, что элита не одобрит мой антикоррупционный план. Сейчас, став президентом, я получу это согласие. Люди проголосовали за меня частично из-за моего проекта по борьбе с коррупцией, и я обещаю им «очистить» правительство.
— Некоторые ставят под сомнение Ваш выбор генерала Абдул-Рашида Дустума в качестве вице-президента, так как он известен как нарушитель прав человека и довольно неоднозначная личность.
— Мир требует примирения с народом. В истории есть различные способы примириться с прошлым. Германия предпочла впасть в «историческую амнезию», Южная Африка выбрала правду и процесс примирения, Руанда — другой способ. Очень важно так называемое «правосудие переходного периода». Генерал Дустум — единственный человек, который попросил прощения у народа. Если вы собираетесь строить «мир», то с теми, против кого воевали. Мы хотим мира с Талибаном? Как же это произойдет, если мы не покажем готовности принять их? Генерал Дустум — лидер массового политического движения, что доказывает процент афганцев, проголосовавших за него в 2004 году. Я понимаю надежды людей, которые голосовали за Дустума, так как он сумел воодушевить тех, кто чувствовал себя забытым. Наше национальное единство требует, чтобы мы брали себе в напарники [того], кого дает нам история, а не [того, кто подходит] нашим идеологическим желаниям. Если мы хотим прийти к согласию, мы должны покончить с экстремизмом.
— Что Вы думаете об этнических конфликтах в Вашей стране?
— Этническая принадлежность — это определенный фактор, но он - лишь один из многих. В нашей стране около миллиона внутренне перемещенных лиц, и их жизнь уже не определяется в соответствии с этнической принадлежностью. Также у нас пять миллионов беженцев, которые составляют пятую или шестую часть от всего населения. Бедность тоже не определяется этническим признаком. Подавляющее большинство молодых афганцев можно охарактеризовать по их желаниям и стремлениям. Да, в политике страны до этих выборов стала преобладать этническая составляющая, но это не значит, что устремления людей напрямую зависят от их принадлежности к определенной этнической группе.
— Как Вы определяете роль женщин в обществе?
— Проблема женщин в Афганистане тоже не определяется их этнической принадлежностью. Каждый говорит о женщинах, как о сестрах, дочерях, матерях и женах, но они - в первую очередь, женщины, и я хочу работать с ними именно как с женщинами. У них есть право голоса. Из афганских женщин получились бы замечательные политики. У них больше прав на то, чтобы влиться в политическую жизнь страны, чем у кого-либо. И они не нуждаются в том, чтоб их представляли мужчины или иностранки: они могут говорить сами за себя.
— Какую роль будет играть Ваша жена, когда вы официально станете президентом? Она много выступала во время Вашей политической кампании.
— Моя жена гораздо умнее меня, и надеюсь, что она будет продолжать давать мне советы, как она это делала на протяжении 38 лет нашего брака.
