«Маленькая война» в Грузии ставит большие вопросы

Была ли августовская 2008 года война между Россией и Грузией борьбой за мелкие области, проявившие сепаратистские тенденции? Или она представляла собой нечто большее?

По мнению Рональда Асмуса (Ronald Asmus), исполнительного директора трансатлантического представительства американского Фонда Германа Маршалла в Брюсселе и автора недавно опубликованной книги, "A Little War That Shook The World: Georgia, Russia and the Future of the West" («Маленькая война, которая потрясла мир: Грузия, Россия и будущее Запада»), - верно, скорее, последнее.

Как сказал Асмус в интервью Джеймсу Кирчику (James Kirchick) из RFE/RL, лидерам Европы и Соединённых Штатов Америки ещё только предстоит полностью осознать всё значение этой войны.

RFE/RL: В чём значение этой маленькой страны на далёком Кавказе для Соединённых Штатов Америки?

Рональд Асмус: Смысл этой войны связан с правилами игры при обеспечении европейской безопасности.  Как мне кажется, большинство американцев, в том числе, вероятно, и люди вроде меня, пять лет назад полагали, что нам почти удалось после «холодной войны» выстроить структуру европейской безопасности, делавшую невозможной войну в Европе и позволявшую Соединённым Штатам сместить центр своих стратегических интересов от Европы к новым горячим точкам на Среднем Востоке.

И ключевым моментом тут стал пражский [2002 НАТО] саммит, на котором мы совершили так называемый «большой взрыв», раздвинув границы блока НАТО, за счёт стран Центральной и Восточной Европы, до Балтийского и Чёрного морей.

Эта война, как мне кажется, показала, что Россия больше не верит в эти правила, основанные, помимо прочего, на праве стран на самостоятельный выбор своего пути и своих союзников.

В своей книге я пытаюсь показать, что в основе войны лежали не этнические причины, не поведение Абхазии или Южной Осетии. Это война была вызвана устремлённостью Грузии в сторону Запада и решимостью России остановить её движение в этом направлении.  

- Если бы у Грузии в тот момент был другой руководитель, человек, в меньшей степени ориентированный на Запад, но при этом не столь «горячая голова», - могли бы события развёртываться иначе?

- Мне кажется, личности [грузинского президента] Михаила Саакашвили придаётся слишком большое значение. Россияне ненавидели [бывшего президента Грузии Эдуарда] Шеварднадзе так же, как, если не больше, чем они ненавидят Саакашвили. Пять лет назад Миша [Саакашвили] номинировался на Нобелевскую премию мира и был героем. Сейчас многие считают его «козлом».

Проблема не в нём. Не будь его, будь на его месте любой другой лидер, столь же решительно устремленный в сторону Запада, мы имели бы тот же конфликт. Это был не конфликт личностей. Это был конфликт стремлений, геополитических интересов, и, уже в последнюю очередь, личности [российского премьер-министра Владимира] Путина и Саакашвили, возможно, добавили туда дополнительные 10,15,20 процентов драматизма.

Но дело не в этом. Так что и без всякого Саакашвили, если 80, 75 процентов грузин хотят примкнуть к Западу, глубинный конфликт остаётся неразрешённым.

Различия между США и Европой

- Что бы вы ответили критикам, которые утверждают, что Грузия могла втянуть НАТО и Соединённые Штаты в войну с Россией, а риск при вступлении Грузии в НАТО перевешивает возможные преимущества этого шага?

- Тот же аргумент использовали и в отношении прибалтийских стран, Западного Берлина, Западной Германии. Этому аргументу лет сорок-пятьдесят.

Наши споры и разногласия с некоторыми из европейских союзников в тот период, сводились к следующему: должны ли мы встать на сторону грузин, тем самым придав им уверенности, обеспечив их безопасность, сделав их более спокойными, надёжными и предсказуемыми, или, встав на их сторону, мы лишь поощрим их к совершению таких поступков, которые нам представляются нежелательными.

Я твердо придерживаюсь первой позиции и, по моему мнению, мы не в достаточной мере встаём на их сторону. Однако многие другие, включая министров иностранных дел и руководителей ряда европейских стран, склонны придерживаться второй позиции. И в этом - одна из многих причин того, почему у Запада никогда не было единого подхода к грузино-российской проблеме.

Позвольте напомнить: может быть, грузины и первыми нанесли удар в ответ на то, что они расценили как российское вторжение. Но ведь конфликт был начат на грузинской территории.

- Вы высказываете мнение, что у европейцев и американцев на Кавказе меньше интересов, чем на Балканах. Как вы думаете, с чем это связано?

- В начале девяностых мы (американцы и шведы) проявили настойчивость, требуя вывода российских войск из стран Балтики. Если бы мы этого не сделали, прибалты не смогли бы через десять лет  присоединиться к НАТО.

Но мы не настояли на выводе российских войск из Грузии. Если быть до конца честными, мы не в такой мере были этим озабочены. В момент, когда встал вопрос о разрешении замороженных конфликтов, наши миротворческие силы были в значительной мере ослаблены, лишены Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и ООН своих полномочий и влияния на Южном Кавказе.  

Балканам мы уделяли больше внимания, мы укрепили тогда свои позиции, позаботились о том, чтобы там были задействованы наши лучшие консультанты, дипломаты и представители, искусные в ведении переговоров. Прекращение существующих конфликтов и предупреждение новых войн на Балканах, установление мира на Балканах входило в число стратегических приоритетов Запада.

Россия возвращается в своё ближайшее зарубежье

-  Существует отчетливое расхождение между некоторыми европейскими державами и Соединёнными Штатами Америки в вопросе о членстве Грузии в НАТО и о вхождении её в состав Европейского сообщества. Насколько этот разрыв преодолим?

- Сегодня не надо далеко ходить, чтобы найти людей, которые признают, что готовы принять некую версию – современную версию - сферы влияния России на Южном Кавказе. Что ж, нам следует удовлетвориться только самыми базовыми положениями, лежащими в основе новой системы европейской безопасности, и применять все эти чудесные принципы [парижской] хартии [1990 года] в Центральной и Восточной Европе, применять их на Балканах, но признать их неприменимость на Южном Кавказе - или серьёзно считать, что они относятся ко всей области ОБСЕ?

И если мы останемся  верны этим принципам, то как это повлияет на нашу сегодняшнюю политику в кавказском регионе? Грузины не имеют права присоединяться к НАТО, но, по нашему убеждению, имеют право на свободу, независимости и суверенитет и на то, чтобы не входить ни в какую сферу влияния.

И я не устаю напоминать, что одной из причин, побудивших нас составить именно такую Парижскую хартию [один из ключевых документов, устанавливающий условия европейской безопасности после «холодной войны»], какой она получилась, было убеждение, сформировавшееся у нас к концу «холодной войны», при той России, какой она тогда была, всяческие сферы влияния не приводят к стабильности, а лишь усугубляют нестабильность.

-  Вы не могли бы провести параллель с Кыргызстаном, где пять лет назад произошла «цветная» революция, окончившаяся неудачей; сейчас отношение к русским в этой стране самое положительное. Каковы, по вашему мнению, последствия этого события для позиций России в «ближнем зарубежье», и меняется ли имидж России в бывшем советском пространстве?

- Я полагаю, Россия вполне  чётко представляет себе свою стратегию. Она ведёт себя активно и наступательно, мы занимаем оборонительную позицию. Думаю, вам это заметно на примере Украины, думаю, вам это заметно на примере Грузии, заметно и на примере Кыргызстана.

Как мне кажется, мы должны перестроиться, обсудить, чего мы действительно хотим, что мы действительно думаем о принципах,  которые пытаемся сформулировать на протяжении последних двадцати лет. Если отставить пока в сторону вопросы расширения ЕС и НАТО, отложить их на ближайшее будущее, то реально в настоящий момент речь идёт о независимости и суверенитете этих стран и о том, имеет ли кто-то из них в реальности право самостоятельно примкнуть к Западу. Споры ведутся вокруг того, готовы ли они это сделать и хотим ли мы принять их.

Мы вернулись к некоторым основным вопросам. Чем ближе к границам России, тем большую чувствительность она проявляет. Но ведь это и есть проверка нашей убеждённости в универсальности заявленных нами ценностей и принципов.