Многие грузины, бежавшие из Абхазии во время войны 1992-93 годов, живут сегодня в примитивных центрах, разбросанных по всей стране. Строя свои жизни, они сталкиваются с огромными трудностями. Но в их взглядах и устремлениях есть некоторые удивительные неожиданности, говорит Магдалена Фричова Гроно

Многие из 200 с лишним  тысяч грузин, бежавших из Абхазии во время грузино-абхазской войны 1992-93 годов, до недавнего времени жили в полуразвалившихся зданиях, использовавшихся в качестве импровизированных центров для беженцев. Но гостиницы советской эпохи и другие сооружения, где нашли приют эти люди, включены в планы грузинского правительства и президента страны Михаила Саакашвили по модернизации Тбилиси.

Перестройка столицы вынудила этих внутренних беженцев переселяться еще раз, причем зачастую они вынуждены присоединяться к своим соотечественникам, живущим в «центрах коллективного поселения» в отдаленных уголках Грузии. Несмотря на намерения правительства решить их проблемы, условия жизни в таких центрах зачастую убогие, а многие из числа перемещенных лиц чувствуют себя людьми второго сорта, лишенными всяких прав.

Две неправительственные организации – Conciliation Resources и Caucasus Research Resource Centre – провели недавно исследование, изучив жизнь и устремления вынужденных переселенцев из Абхазии, которые размещаются в таких коллективных центрах. Спустя почти двадцать лет после войны в Абхазии это стало первой попыткой лучше понять трудности и проблемы внутренних перемещенных лиц путем анализа их представлений о конфликте и отношения к нему, а также к возвращению в Абхазию и к поискам справедливости. Это исследование опровергает целый ряд сложившихся стереотипов в отношении беженцев, а также содержит важные уроки для политических руководителей. В данной статье я рассматриваю лишь отдельные наиболее интересные моменты и выводы.

Жизнь в стыде и позоре

«Молодые люди, живущие в коллективном центре, если вдруг у них появляется автомобиль, порой паркуют его в нескольких кварталах от центра, чтобы окружающие не подумали, будто они живут в нем. И о какой интеграции можно говорить?» Эти слова грузинского специалиста по внутренним перемещенным лицам Нино Каландаришвили показывают, какой стыд многие молодые грузины из числа беженцев испытывают из-за своего положения.

Исследование показывает, что большинство этих внутренних беженцев ощущает себя частью грузинского общества, однако 27% говорят, что чувствуют дискриминацию из-за своего статуса. Почти столько же людей дают ответы, не позволяющие сделать окончательный вывод о их ощущениях. Их неинтегрированность в грузинском обществе это давняя и до сих пор неразрешенная проблема. Прежде всего, позиция грузинских властей такова, что все беженцы должны вернуться, и поэтому они противятся интеграции. Дело в том, что если согласиться на нее, то влившиеся в общество беженцы могут и не захотеть востребовать свое право на возвращение в Абхазию. А это, в свою очередь, не соответствует и даже противоречит грузинским утверждениям о том, что Абхазия остается частью суверенной Грузии.

Надо сказать, что отношение грузинских властей к интеграции несколько улучшилось после 2006 года, а затем улучшилось еще больше после августовской войны 2008 года с Россией, которая вызвала новый приток беженцев из Южной Осетии и Абхазии.

Но сделать предстоит еще очень много. Всего 5% беженцев полностью согласно с тем, что грузинское правительство серьезно относится к их проблемам. Большинство опрошенных беженцев не удовлетворены своими условиями жизни, а отсутствие работы и возможностей найти ее вызывает глубокое отчаяние и недовольство (менее 20% опрошенных сказали, что у них есть работа и что они получают за нее зарплату). Много жалоб на жилье – зачастую несколько поколений одной семьи вынуждены ютиться в одной комнате. Одна женщина рассказала мне: «Хуже всего с молодежью; как можно ждать, что они будут устраивать свои семьи на глазах у родителей, дедушек и бабушек?»

В такой ситуации парадоксально то, что у них большая вера в правительство. Более двух третей респондентов говорят, что доверяют Михаилу Саакашвили. А доверие беженцев к различным ветвям власти в среднем на 10-30% выше, чем у обычных грузинских граждан, опрошенных по тем же вопросам. Такие результаты часто типичны для меньшинств, но они показывают, что можно добиться многого, если власти будут проявлять большую готовность прислушиваться к голосу беженцев и реагировать на их запросы.

Вопрос о возвращении

Повседневная жизнь беженцев в коллективных центрах поделена на борьбу за выживание и мечты о возвращении. А мечты эти очень сильны. Но мало кто думает о том, что можно сделать на практике – ведь прошло почти двадцать лет с тех пор, как они бежали в 1992-93 годах после хаотичного окончания войны. За эти двадцать лет грузинское и абхазское общества еще больше отдалились и изолировались друг от друга, чему способствовали мощные политические противоречия, усиленные активной пропагандой.

Грузины бросились в объятия Запада, в то время как абхазцы получают доступ к внешнему миру почти исключительно через Россию, через ее средства массовой информации и культуру. Результаты такого культурного и политического раздвоения поражают, и больше всего это заметно иностранцам. Даже общий в прошлом русский язык не является больше языком межнационального общения, поскольку хорошо говорить на нем может все меньше и меньше молодых грузин.

В грузино-абхазском контексте политические дебаты о возвращении беженцев находятся в таком же тупике, как и окончательный статус Абхазии. Тбилиси утверждает, что абхазцы провели этнические чистки, и настаивает на возвращении в Абхазию всех перемещенных грузин. Абхазцы эту точку зрения отвергают и опасаются, что массовое возвращение грузин, ранее проживавших в Абхазии, может привести к нарушению нынешнего, весьма хрупкого демографического баланса, отбросив их к довоенной ситуации, когда грузины составляли большинство населения.

Но за этими утверждениями и позами сторон, а также за положениями международных законов о том, что все внутренние перемещенные лица имеют неотъемлемое право на безопасное и достойное возвращение, скрывается более сложная действительность. В частности, на вопрос о том, все ли беженцы хотят воспользоваться этим правом и на каких условиях, ответы звучат весьма неожиданные и показательные.

Данные опроса показывают, что почти 90% захотят вернуться только в том случае, если Абхазия будет под властью Грузии. Около 10% готовы подумать о возвращении, если политический статус Абхазии будет определяться вне грузинских границ (это ее нынешний статус с признанием Абхазии большей частью государств за исключением Грузии, или вхождение Абхазии в состав России). Важнейшим предварительным условием своего возвращения беженцы называют определение статуса Абхазии в пределах грузинских границ, наличие безопасности, образование на грузинском языке и гарантии прав грузин в Абхазии.

В связи с этим становится ясно, насколько важны взгляды беженцев на то, когда Абхазию можно будет «реинтегрировать» в состав Грузии. Четверть опрошенных считает, что это может произойти в течение следующих десяти лет; а почти половина не знает вообще, когда это будет возможно. Похоже, большинство беженцев признают, что реинтеграция Абхазии, а следовательно, и их возвращение в ближайшей и среднесрочной перспективе нереально.

Кроме политических тупиков есть и три практических сдерживающих момента. Во-первых, рассказы о возвращении часто основаны на воспоминаниях о том, что люди оставили в Абхазии. При этом их старые дома являются краеугольным камнем таких воспоминаний. Но исследование показывает, что 75-85% людей просто не смогут вернуться в свои дома, если возможность для возвращения появится прямо сегодня. Дело в том, что половина жилищ разрушена, а еще четверть занята другими людьми. Судьба остальных домов неизвестна.

Во-вторых, почти 20% беженцев говорят, что принимали участие в боевых действиях во время войны (а 41% говорит, что воевали члены их семей). Абхазцы давно уже заявляют, что они против возвращения на постоянное жительство тех, кто в прошлом воевал, а в некоторых случаях и членов их семей.

В-третьих, в результате  войны и двух десятилетий изоляции межэтнические отношения разрушены и испорчены. Беженцы с осторожным оптимизмом говорят об отношениях с абхазцами как с народом, но только меньшая их часть считает, что и абхазцы в ответ проявят дружелюбие.

Все эти факты действительности отсутствуют в текущих общественных и политических дискуссиях в Грузии. Это вызывает сожаление, так как лучшее понимание взглядов и мнений беженцев может привести к более прагматичному поиску возможных вариантов политических действий на будущее.

Перспектива возвращения в настоящее время может быть лишь теоретической, но такие дебаты помогут подготовить почву на тот момент, когда это будет возможно. Это также поможет сузить разрыв между нынешней действительностью в жизни беженцев и их мечтами о возвращении в свои старые дома. Что это означает на практике, мне объяснила активистка по имени Лиана, когда она говорила о важной обязанности помогать своим детям преодолеть забытье в стремлении вернуться в то место, которое они даже не помнят. Открытые дебаты в обществе могут помочь разным поколениям беженцев, таким как Лиана и ее дети.

Предстоящий путь

Перемещенные из Абхазии грузины в отличие от большинства своих соотечественников на себе испытали разрушительные последствия войны с Абхазией. Широко распространенное мнение о том, что они настроены воинственно, является ошибочным. Эти беженцы в целом не принадлежат к лагерю ястребов: 59% отвергают применение силы в качестве инструмента разрешения конфликтов (хотя четверть не исключает этого как последней меры воздействия). Это очень важный сигнал как для грузинской, так и для абхазской стороны.

Беженцы очень прагматично относятся к разрешению конфликтов. Как показали результаты опроса, они в целом считают, что сегодня конфликт раздувается Россией или интересами геополитики. Большинство высказывается за разрешение конфликтных ситуаций на местном уровне, скажем, через восстановление контактов между грузинами и абхазцами, через усилия по примирению, и даже через возобновление диалога между Тбилиси и Сухуми. Большая часть поддерживает последний вариант, включая подписание соглашения о неприменении силы – лучше с самой Абхазией, чем с Москвой.

Абхазцам говорить с беженцами трудно. Но как показывает опрос, беженцы это мощный ресурс для построения мира. Они точно настроены на грузино-абхазскую динамику и знают ее гораздо лучше, чем собственно грузины. Их опыт это урок, показывающий, как дорого обходится война и насколько ценен мир. Если грузинское государство предано делу мира в регионе, оно должно лучше понять своих перемещенных грузин и ответить на их законные требования.

Об авторе: Магдалена Фричова Гроно (Magdalena Frichova Grono) десять лет работала над проблемой этого конфликта и над вопросами урегулирования на Южном Кавказе; она также была директором кавказского проекта в Международной группе по предотвращению кризисов (International Crisis Group).