Нетерпимость Москвы к мусульманам России заставляет их уходить в подполье. Получается, что город порождает более радикальную форму ислама?

Москва — Поскольку исламский календарь на 10 дней короче западного, массовое жертвоприношение баранов во время мусульманского праздника курбан-байрам зачастую становится для жителей Москвы неожиданностью. В прошлом году он был в октябре. В позапрошлом — в ноябре. В 2006 году на этот ритуал никто не обратил особого внимания, потому что он совпал с Новым Годом. Но в основном москвичи осознают, что наступил курбан-байрам, когда государственное телевидение показывает, как рогатых животных продают прямо с грузовиков и режут прямо на улице. Или, что бывает редко, но получает большую огласку, когда ничего не подозревающие жители находят лужи бараньей крови прямо на своих парковках и в песочницах на дворовых игровых площадках после курбан-байрама.

После этого город несколько дней испытывает приступы ксенофобии и жалуется на угрозу собственному существованию. Но со временем все неизбежно забывают о произошедшем, о своих мусульманских соседях и начинают думать и волноваться о чем-то другом. Но в эти праздничные дни москвичи ненавидят мусульман, ненавидят открыто и не стесняются грязных выражений в их адрес.

Местные власти ничего особо не делают для устранения такого враждебного отношения, а иногда в результате своей официальной политики даже усугубляют напряженность. В Москве 2 миллиона жителей-мусульман и до 2 миллионов приезжих мусульманских гастарбайтеров. В рамках государственной дискриминационной политики город разрешил построить всего четыре мечети, каждая из которых вмещает не более 10000 человек (Русская православная церковь, у которой только в Москве 650 мест религиозного поклонения, продвигает планы строительства в городе еще 200 храмов, действуя на основе программы «Церковь шаговой доступности». Нигде в Москве призывами к намазу не разрешено тревожить немусульманское население. Поэтому нет никаких шансов на то, что город предоставит мусульманским верующим места общественного пользования для ритуального жертвоприношения. Московские мусульмане вынуждены молиться на открытом воздухе, что порой весьма затруднительно и создает помехи.

На прошлой неделе напряженность вновь дала о себе знать, и на сей раз повод дал мужчина из мусульманского Дагестана, который 27 июля проломил голову сотруднику полиции. (Видеозапись нападения на YouTube набрала около миллиона просмотров.) Полиция в ответ провела по всему городу серию рейдов с целью «декриминализации» открытых рынков, арестовав при этом около 3000 рабочих-мигрантов, многие из которых мусульмане. На севере российской столицы даже создали временный палаточный лагерь с переносными туалетами для задержанных. Между тем, неонацистские группировки Санкт-Петербурга воспользовались рейдами полиции как оправданием для проведения собственных налетов. При помощи бейсбольных бит они громили овощные прилавки продавцов-мигрантов. То же самое неонацисты обещают сделать в Москве.



Как и большинство других городов в центре России, Москва на протяжении нескольких лет проявляет особую неприветливость по отношению к фундаменталистской форме ислама салафизму, сторонники которого хотят возродить средневековые халифаты и принять законы шариата. Это самое быстрорастущее движение самой быстрорастущей религии в мире. Поэтому проблемы Москвы нельзя назвать уникальными. Аналогичная напряженность прослеживалась в 2009 году в Швейцарии, когда в результате общенационального референдума было запрещено строить минареты в обход швейцарской конституции. Такая напряженность дала о себе знать и в 2011 году во время громкой ссоры по поводу строительства центра исламской общины неподалеку от места разрушения Башен-близнецов. Подобные столкновения происходят во многих местах, где бок о бок живут мусульмане и не мусульмане.

Но странность московских событий заключается в том, как в такой ситуации решило действовать государство. 1 марта мэр Москвы Сергей Собянин во время радиоинтервью подтвердил, что планов строительства новых мечетей в Москве нет, потому что молящиеся в мечетях мусульмане жителями столицы не являются. «Это далеко не граждане и даже не жители Москвы», — заявил он радиостанции «Эхо Москвы». «Это гастарбайтеры», — добавил он, использовав термин из немецкого языка, закрепившийся в русском как слово уничижительного значения. «Среди жителей Москвы мусульман всего 10 процентов, и строить по всей стране мечети для любого, кому захочется, это, пожалуй, слишком».

Проблема в основном заключается в том, что мечети слишком малы, и в курбан-байрам, а также в другие праздники верующие занимают все близлежащие территории.

Когда я отправился в мечеть послушать службу, в Москве шел сильный дождь. Из-за нехватки места в мечети люди были вынуждены расстилать молельные коврики на мокром асфальте на улице, причем зачастую прямо в лужах. (Зимой они делают это в снегу, на льду и в холодной грязи, дрожа от холода и кланяясь в сторону Мекки.) В эту пятницу повсюду присутствовала полиция, а неподалеку припарковались два грузовика, заполненные бойцами ОМОНа. В конце службы полицейский заметил, что у одного из верующих из-за пояса торчит рукоять пистолета. Мужчину допросил сотрудник спецслужб в штатском, которому было настолько неловко, что человек с оружием прошел через металлоискатель, что он просто вернул ему оружие и устроил нагоняй не заметившим его полицейским. Остальные собрались вокруг и наблюдали за таким редким проявлением послаблений в городской политике нетерпимости. 31 мая Собянина попросили дать комментарий по поводу московских мусульман. Он сказал: «Люди, которые не очень хорошо говорят по-русски, у которых совершенно иная культура, в другой стране живут лучше. Поэтому мы не приветствуем их адаптацию в Москве».

Для американского уха это явное проявление фанатизма и ханжества, которое заставило бы политика уйти в отставку, или по крайней мере, извиниться за свои слова. Но американские уши настроены на другую волну, где слово «толерантность» не заставляет людей кривиться от недовольства. В России никогда не было движения за гражданские права. Но там на протяжении 200 лет спорадически возникала война с мусульманами Северного Кавказа. Эту полоску горной земли русские захватили в 19-м веке, и по сей день ведут войну за сохранение контроля над ней. Последняя война была в 1990-е годы с Чечней. Эти войны дают о себе знать и сегодня, в виде полномасштабного повстанческого движения на Северном Кавказе, а также террористических нападений по всей России, включая теракт с участием смертника в аэропорту Домодедово в 2011 году, когда погибли, по меньшей мере, 37 человек. В этом теракте был найден дагестанский след. В сочетании с культурными раздражающими факторами, такими как забой баранов на курбан-байрам, неудивительно, что москвичи испытывают недоверие, а то и открытую ненависть к мусульманам. (Русские порой называют это явлением бытовым расизмом, то есть, делом домашним, обычным. Такое название звучит очень странно, даже эксцентрично.)

Так что публичная позиция мэра по поводу мечетей это в равной степени продукт популизма и ограниченности. В сентябре мэру предстоят выборы, и его главный соперник, лидер оппозиции Алексей Навальный также делает громкие заявления о необходимости сдерживать исламизацию Москвы. Оба они понимают, что московскому электорату новые мечети в городе не нужны, и многие москвичи даже не хотят жить в одном городе с молящимися мусульманами. Мои русские друзья часто спорят со мной на эту тему, и я обнаружил, что все они без исключения, даже феминистки, молодые городские жители с высшим образованием и высокими доходами, политические активисты и журналисты левого толка говорят как библейские консерваторы с юга и среднего запада США, когда разговор заходит об исламе. (Наиболее распространена жалоба на то, что кавказцы танцуют свой традиционный танец лезгинку на Красной площади. Мусульманские юноши любят время от времени заниматься таким танцами, причем не просто ради веселья, но и для выражения того, что их культура тоже является частью этого многонационального города и его наследия. Но русские от этого приходят просто в неописуемую ярость.)

Конечно, проблема в том, что у мусульман в Москве нет безопасного и спокойного убежища, нет места, где они могут собраться и укрыться. И пока они вынуждены приезжать в столицу страны в поисках работы и на учебу, мусульманам, и особенно салафитам, приходится исповедовать свою религию в подпольных мечетях. Обычно их называют молельнями, и хотя официальному подсчету такие молельни не поддаются, оценочно их в городе несколько сотен. Здесь не редкость наиболее радикальные толкования ислама, многие верующие исповедуют салафизм, который в России находится по сути дела под запретом. На Северном Кавказе салафитские мечети почти повсюду запрещены, дабы российским спецслужбам было легче вести наблюдение и слежку. Они предпочитают, чтобы салафиты собирались где-нибудь в одном месте, где за ними легко будет следить. (Нельзя сказать, что такая слежка всегда предотвращает акты террора: самая большая в России салафитская мечеть находится на улице Котрова в столице Дагестана Махачкале. Именно туда в прошлом году ходил молиться подозреваемый в осуществлении взрыва на Бостонском марафоне Тамерлан Царнаев, когда он провел полгода Дагестане, посещая родственников и местных исламистов.)

По пятницам сотни салафитов приходят в подпольные московские мечети, самая большая из которых носит название «Дар уль-Аркам». Это одноэтажное здание размером с небольшой частный дом, стоящее посреди мрачного индустриального пейзажа в окружении свалок старых автомашин, авторемонтных мастерских и ржавых гаражей. От улицы мечеть отгорожена бетонным забором, по верху которого пущена колючая проволока. Единственный путь туда и оттуда — через узкую металлическую дверь. Снаружи мечеть невозможно отличить от других зданий; там нет ни минаретов, ни полумесяцев. Человеку со стороны трудно будет отыскать это место, даже имея его адрес и карту.

Но когда я отправился туда в пятницу, эта мечеть была весьма примечательна, поскольку туда прибывали толпы мусульман, чтобы принять участие в проповеди. Они шли к мечети от автобусных остановок и из переулков группами по десять-двенадцать человек. В итоге собралось примерно две тысячи мусульман, и в основном это были молодые мужчины в возрасте от 25 до 35 лет. Многие были в спортивных брюках и футболках с надписями на английском типа «Ислам это образ жизни» или «Времена меняются».

Примерно половина собравшихся были типичными салафитами. Эти люди коротко стригут бороды и усы, но оставляют расти кончик своей бороды, как это делают амиши. Люди начали собираться примерно к полудню, когда группа добровольцев во дворе надувала большую белую палатку, чтобы разместить там растущую толпу. Наружная часть палатки была грязная, и ее не мешало бы помыть. На деревянном полу палатки были простые пластиковые коврики для молитвы. Рядом установили нечто вроде полевой кухни, где добровольцы готовили в чане дымящийся плов — традиционное блюдо из риса и мяса, которое подают во всех мусульманских районах бывшего Советского Союза.

В тот день с проповедью выступал специально приехавший мусульманский проповедник шейх Идрис (полное имя Идрис абу Абдурахман аш-Шишани). Он говорил о бессмысленности заучивания Корана наизусть без попыток вести себя и жить как пророк Мухаммед. (Это основа салафизма, который придает особое значение необходимости для мусульман подражать пророку во всем, в чем только возможно.) Комнату и окружающее ее пространство плотно заполнили сотни мужчин. Их было так много, что многим пришлось слушать проповедь во дворе. Палатка снаружи была заполнена почти полностью. Проповедь завершилась практическим советом. «Приходя в нашу мечеть — я имею в виду нашу молельную комнату, — быстро поправился шейх Идрис, — не забывайте, пожалуйста, свои документы. Мы все знаем, что может случиться».

Он имел в виду инцидент 26 апреля, когда прибывшие на нескольких автобусах российские войска провели налет на «Дар уль-Аркам». На протяжении нескольких часов они держали тысячи верующих внутри мечети и во дворе, пока полиция проверяла у всех поголовно документы. Согласно заявлению ФСБ (это ведомство ранее носило название КГБ), 140 верующих были задержаны по подозрению в причастности к радикальным исламистским группировкам.

Среди прихожан этой мечети, заявила ФСБ, было четыре человека, признанных виновными в попытке подрыва пассажирского поезда Москва-Санкт-Петербург в июле 2011 года. (ФСБ нашла и обезвредила бомбу еще до ее подрыва, и предполагаемые преступники сегодня отбывают наказание от 15 до 18 лет.) После рейда полиции в «Дар уль-Аркаме» государственные телеканалы и информагентства распространили информацию о том, что в Москве задержана группа «исламских экстремистов». Для молодого имама мечети Мухаммада Басыра Гасанова репортажи прессы о проведенном рейде — это самый болезненный момент. «Это исламофобия, которая в России является политической козырной картой, — сказал он мне. — Мы не можем с этим бороться». Поэтому после рейда полиции мечеть закрылась на пару недель, а ее руководители попытались получить гарантии защиты. В этих целях они обратились в Совет муфтиев — разрешенную государством организацию, которая представляет всех мусульман России.

Но салафитов Совет муфтиев не представляет. Этот совет придерживается ветви ислама, носящей название суфизм, чья строгая иерархия превращает суфистов в удобных партнеров государства, но не других ответвлений ислама. Председатель совета шейх Равиль Гайнутдин регулярно встречается с президентом Владимиром Путиным, обсуждая интересы российских мусульман и подобно всем остальным лидерам суфизма, подчеркивая важность духовных лиц и имамов в направлении религии, поскольку они, согласно канонам суфистов, являются олицетворением веры на земле.

Хотя аналогия здесь далека от идеала, суфисты в данном отношении ближе к католикам, по крайней мере, в том, что у них есть духовенство, претендующее на то, что оно представляет веру. В отличие от них, салафиты чем-то напоминают протестантов: они осуждают такого рода посредничество и призывают к прямой связи между верующими и их Богом, на которую никак не влияют взгляды духовенства. (Салафитам особенно ненавистна традиция суфистов молиться на могилах суфистских святых и мистиков, поскольку они считают данный ритуал идолопоклонническим.) Каковы бы ни были идеологические последствия, в современной России государству легче контролировать суфистов через их руководство.

Дабы исключить повторный рейд в мечети, Гасанову надо было заручиться поддержкой Совета муфтиев. «Нам необходимо гарантировать безопасность наших верующих», — сказал он мне. То была весьма деликатная игра. В обмен на защиту Совет муфтиев обычно требует лояльности, а если мечеть типа «Дар уль-Аркам» не желает интегрироваться в официальные структуры, она остается в серой зоне с точки зрения права, в полной власти российской полиции и спецслужб.

«Эти неофициальные молельные комнаты уже являются нарушением канонов ислама, — говорит заместитель председателя Совета муфтиев Рушан Аббясов. — Они не имеют права читать там проповеди без утверждения муфтиев. Они уже нарушители, причем не только российского закона, но и ислама. Если они хотят представлять веру, они должны прийти к нам, и мы должны их изучить, понять их взгляды, их учения и так далее. Мы должны отправить к ним имама. Им надо официально зарегистрировать свою организацию. Они должны урегулировать свои отношения с местными властями, с полицией. Если они следуют таким принципам, никаких рейдов у них не будет. Все будет честно и открыто».

Но это подобно требованию к протестантам поклясться в верности папе римскому, зарегистрироваться в Ватикане и принять католического священника в качестве пастыря своего прихода. Нет нужды говорить о том, что это для салафитов неприемлемо, как и некоторые проповеди, которые можно услышать в немногочисленных официальных мечетях Москвы, которые полностью принадлежат суфистам.

В прошлую пятницу в ходе самой масштабной суфистской проповеди, которую передавали через громкоговорители на всю округу вплоть до проспекта Мира, прозвучал следующий сигнал. «Благословенный путь в этом мире требует непоколебимого подчинения закону и покорности во всех делах», — вещал суфистский проповедник бесстрастным голосом. Верующие, а это были в основном мужчины из Центральной Азии, но не с Кавказа, бесстрастно слушали все это, сидя на тротуарах и в близлежащих переулках. В прилегающем к мечети здании Совета муфтиев находится просторный кабинет Аббясова, выходящий окнами на строительные краны, поставленные здесь для реконструкции. Когда проходил рейд в «Дар уль-Аркаме», сказал он мне, у его руководства не было иного выхода, и оно обратилось в совет за помощью. «Они не входят в нашу юрисдикцию, — сказал Аббясов. — Поэтому они прибежали к нам и попросили о духовной защите. Сейчас мы находимся на стадии переговоров».

Как бы ни закончились эти переговоры, такая форма выкручивания рук в религии может иметь для российских салафитов только одно последствие. Они будут уходить еще глубже в подполье. Если их мечеть уступит требованиям Совета муфтиев, многие верующие найдут другое место для молитв. Скорее всего, это будет молельня размером поменьше, находящаяся подальше от взоров властей и поближе к радикальным проповедникам, читающим свои наставления в тайных городских молельных домах. Если «Дар уль-Аркам» откажется сдаться и уступить, преследования полиции продолжатся, пока мечеть не будет вынуждена закрыться. «Мы оказались в очень затруднительном положении», — говорит имам Гасанов.

Он думал, что после рейда его прихожане испугаются и уйдут в другие места. Но они никуда не ушли. «Такое радостно наблюдать, — сказал он мне, глядя на ряды обуви, оставленной у входа. — Число прихожан такое же, как и до рейда...от двух до трех тысяч в день пятничной молитвы». Снаружи молодежь после службы медитировала или стояла в очереди за тарелкой плова.

Среди них был один обращенный в ислам русский, представившийся как Мухаммад. Он сидел на табуретке в тени палатки, а его светло-рыжая борода выделялась на фоне других единоверцев. Мы разговорились, и он повторил то, что я уже сотни раз слышал от других салафитов: «Написанные в конституции права не распространяются на мусульман. Поэтому мы полагаемся на законы ислама и защиту Аллаха». Я отметил, что из-за этого полиция может еще раз прийти с проверкой или вообще закрыть молельню. Мухаммад пожал плечами. «Вера живет здесь, — показал он пальцем себе на грудь. — Ее нельзя выгнать».