Пока мировое внимание было приковано к кризису в Крыму, в Киеве формировалась новая политика пост-майдановской Украины. Спустя почти десятилетие после Оранжевой революции 2004 года у Украины появился второй шанс отойти от постсоветской олигархии. Однако существует и серьёзный риск того, что не так давно ставшие популярными крайне правые националистические группы могут обрести устойчивое влияние, подорвав украинские перспективы развития более демократического и равноправного общества.
Некоторые наблюдатели предостерегали, что сейчас, непосредственно после аннексии Россией Крыма, и в условиях непрерывной и неустанной кампании антиукраинской пропаганды, фокусирование на ультраправых равносильно провалу усилий по поддержке нового киевского правительства на его пути от Москвы к Евросоюзу. Такие утверждения не обязательно сигнализируют о принципиальной симпатии к праворадикалам – на самом деле, они часто даже содержат в себе обещание заняться националистической угрозой, но позже.
В соответствии с этим прагматичным мнением, текущие угрозы репрессивного режима и внешней агрессии должны иметь приоритет перед относительно менее срочным вопросом крайне правой риторики и намерений. На деле эта последовательность угроз и ответов на них подразумевает как минимум временное сплочение - или, что хуже, намеренное решение избавить крайне правых, которые как-никак сыграли свою роль в свержении пророссийского клептократа Януковича, от публичной критики.
Эта позиция, хоть и исходит из добрых намерений, ущербна по нескольким соображениям. Во-первых, если ультраправых нужно беречь до тех пор, пока Владимир Путин не прекратит свою текущую кампанию против Украины, российский президент сможет бесконечно мешать нам реагировать на правую угрозу и, тем самым, способствовать определению направления, в котором будет двигаться демократия Украины. На самом деле, стоящая за этим логика «или/или» ошибочна: по сути, прямо сейчас украинской демократии нужна поддержка не только в ее противостоянии с Путиным, но и в смысле праворадикальных политиков. Нет серьезных причин полагать, что мы можем одновременно разбираться лишь с одной угрозой. Украина должна разбираться с обеими угрозами одновременно, поскольку у страны нет возможности медлить. Ультраправые политики прямо сейчас наращивают свое влияние и символический капитал, разумно используя как успех революции на Майдане, так и российскую угрозу суверенитету страны.
В этих условиях возвращение к истории и наследию украинского этнического национализма имеет для сопротивления идеологической схеме «или/или» ключевое значение. Поскольку украинские ультраправые избрали самовосприятие и символизм, подчеркивающие то, что они в долгу у авторитарного этнического национализма Степана Бандеры и Организации украинских националистов, история становится очень актуальной.
Нам сообщали, что украинские евреи стали мишенью Бандеры и ОУН, потому что считались советскими партизанами, а потому - сочувствующими главному врагу украинских националистов. Заявленный энтузиазм украинских евреев в отношении советского правления нам подают как исчерпывающее объяснение националистического насилия украинцев в отношении евреев после нападения фашистов в 1941 году. Однако нам известно следующее: вопреки существованию идеи об особых отношениях евреев и советской власти, многие евреи не радовались перспективе советского господства. Еще большее количество лиц этой национальности позднее пострадали от советских нападок на еврейскую религию, образ жизни, идентичность, а также от депортаций и других форм репрессий. Это просто был стереотип, а не реальность – о том, что евреи выигрывали от советского вторжения. Стереотип подпитывался не реальным опытом советской оккупации, а фильтрацией его через более старую парадигму «жидобольшевизма», то есть предрассудка об особых отношениях между советским коммунизмом и евреями.
В соответствии с этим подходом, украинский этнический национализм воспринимается просто как «движение национального освобождения», которое почему-то трагически кончилось столкновением с евреями. В соответствии с этой ошибочной точкой зрения, обстоятельства военного времени и внешние силы все объясняют. При этом мы знаем – как факт, а не вопрос толкования, – что у украинского национализма есть своя развитая форма антисемитизма, появление которой очевидно предшествовало Второй мировой войне. Этот антисемитизм отличался от нацистского антисемитизма, но он не был всего-навсего оппортунистическим или случайным.
Этот эндогенный антисемитизм берет свое начало в радикализации, имевшей место в 1930-е годы. К середине 30-х годов ОУН развила свой собственный антисемитизм, в классической жидобольшевистской манере увязав евреев, как марионеток Москвы, с большевизмом. Более того, этот антисемитизм носил также расовый характер. Лидеры националистов представляли евреев как вредоносных «паразитов», чужеродных лазутчиков на украинском национальном теле. Велись дискуссии на тему наиболее эффективных методов изгнания евреев с Украины. Методы включали в себя массовое насилие – повторюсь, задолго до войны. В 1938-ом главный идеолог ОУН рассматривал варианты изоляции и голода.
Хотя война принесла с собой беспрецедентные возможности и обострение ситуации, не имеет смысла закрывать глаза на собственные довоенные склонности ОУН. Совпадения с нацистской идеологией очевидно сыграли свою роль: если бы они были более различимы, обострение украинских настроений против евреев в военное время не было бы ни таким непринужденным, ни таким стремительным. К 1941 году уже раздавались призывы националистов истребить украинское еврейство. Листовки того года недвусмысленны и жестоки: «Народ! Знай! Москва, Польша, венгры, евреи – это твои враги. Уничтожай их!» Националисты сыграли важную роль в волне погромов 1941 года, которые унесли жизни десятков тысяч евреев.
В то же самое время надежды националистов на создание на Украине нацистского государства-сателлита и тесное сотрудничество с Германией рухнули, потому что германское руководство отказалось от такой политики. Однако националистическое массовое насилие и антисемитизм сохранились: в 43-44 годах украинские националисты организовали скоординированную и предумышленную этническую чистку и волну массовых убийств поляков. Фактически, многие из украинцев, которые участвовали в нападениях на поляков в 1943-м, ранее служили наемниками немцев, участвуя в массовых убийствах евреев. Призывы защитить Украину от «жидобольшевизма» также продолжались. Внутренние националистические директивы, которые иногда постановляли, что евреи не являются основной «проблемой», были совершенно четкими в том, что это так лишь в связи с тем фактом, что большая часть евреев были уже мертвы.
Заявление о том, что ОУН следует считать «типичным» национал-освободительным движением – наравне с ИРА и «Бандой Штерна» – ложно еще в одном аспекте: в идеологическом смысле ОУН открыто стремилась к этнически однородному фюрерскому государству, Украине под своим тоталитарным контролем. Ее руководство придерживалось биологизированного этнического национализма и не просто стремилось проводить, а проводило массовые убийства тех, кто считался чуждым национальному организму. До 1934 года ее политические террористы тренировались усташами в Италии Муссолини; в 1940 их обучало гестапо в оккупированной Польше.
Для более целесообразного исторического сравнения – ближайшими «родственниками» ОУН были не ирландская ИРА или алжирский Фронт национального освобождения, а скорее хорватские усташи и другие европейские межвоенные и военные протофашистские и фашистские движения. У этих движений и украинского национализма фактически был общий центрально- и восточноевропейский географический и политический контекст, а также один исторический период. Сравнения могут быть полезны. Однако «ребрендинг» украинского национализма времен Второй мировой войны путем изъятия его из него фактических исторических условий и отнесение его к категории национально-освободительных движений сродни тем, что присущи Британской Империи и послевоенному «третьему миру», - неверная аналогия, которая скорее сбивает с толку, чем облегчает понимание.
Мы совсем не симпатизируем бывшему режиму Януковича или нападению Путина на Украину. Мы поддерживаем демократические цели украинской революции, но не националистические принципы сочувствующих ей ультраправых. Мы верим, что большинство украинцев, которые выступали против уголовной клептократии Януковича, хотят установить в своей стране либеральную демократию, потому не видим причин быть менее точными и критичными в том, что касается абсолютно реального наследия украинского этнического национализма.
На сегодняшний день праворадикалы составляют меньшинство, однако меньшинство с реальным влиянием; их присутствие используется Путиным для искажения событий на Украине, представления их фашистским захватом власти, что являет собой пропагандистский вздор. В то же самое время демократическое политическое будущее Украины также требует честной и открытой оценки наследия украинского этнического национализма и сопротивления попыткам прославления его или сокрытия его абсолютно реальных авторитаризма и этнического насилия.
