Голландский художник Винсент ван Гог (Vincent van Gogh) и французский Поль Гоген (Paul Gauguin) в конце 1888 года, в Арле на юге Франции пережили самые бурные за всю историю искусства отношения. Всего лишь в течение девяти недель они обменивались полотнами и идеями, работали без отдыха, их связь была настолько интенсивной, что Ван Гог, предчувствуя разлуку, отрезал себе ухо. Как попытка, пытающаяся отразить в произведениях искусства это исступление, в Амстердаме открылась выставка "Ван Гог и Гоген. Мастерская на Юге, состоящая из 122 полотен". В Чикаго, в Art Institute, где она проходила до того, экспозицию посетило около 700000 человек.
Хватило двух месяцев напряженного и прерванного сожительства для того, чтобы оба художника оставили неизгладимый след в творчестве друг друга. Все начиналось с наилучших предзнаменований и обоюдного подарка: двух автопортретов, где оба изобразили то положение, что они готовы были занять в созданном ими обществе обновителей искусства. Ван Гог представил себя в виде буддистского монаха, готового отдаться творчеству в своем маленьком арлезианском раю. Голландец был помощником пастора-методиста и относился к искусству с воистину религиозным трепетом. У него не было желания идеализировать действительность, он лишь попытался вылепить ее освобожденной. Его первое амбициозное творение Едоки картофеля, уже в 1885 году смешивало реализм с мистицизмом.
Гоген таким не был. Он хотел провести какое-то время на юге Франции со своим другом-художником, который перед ним преклонялся, но Гоген продолжал искать свое место под Солнцем. Арле, провинциальный городок, был всего лишь остановкой в поисках единственного прекрасного рая, который этот человек нашел так далеко - на Таити. На своем автопортрете он изобразил себя в виде Жана Вальжана, персонажа произведения Виктора Гюго (Victor Hugo). Ван Гог был неприятно удивлен, что его идол превратился в некое подобие невинного дикаря, без малейшего признака отдачи их общей цели, но его воодушевление не пропало.
Лишь только появившись в Арле в феврале 1888 года, он начал обмениваться с Гогеном письмами. Хороший писатель, очень одаренный в эпистолярном жанре, что видно на примере его переписки с братом Тео (Theo), брабантский художник рассказал своему другу, что нашел прекрасное место. Речь шла о Желтом доме: две спальни, мастерская и кухонька, снятые в наем в здании на площади Ламартин. В знак дружбы и потому что надежда дала ему новые силы, Ван Гог писал без устали, украшая стены. Неизвестно, оценил ли Гоген попытку обрадовать его, но цветами, что украшали комнаты были сияющие подсолнухи.
Версии
Выставка в Амстердаме, также как и предыдущая в Чикаго, впервые собрала вместе три версии этого натюрморта. Одна из них была куплена в 1987 году за 44,5 миллиона евро японской страховой компанией Yasuda Fire and Marine Insurance Company.
Посещение амстердамской экспозиции немедленно убеждает в том, что встреча двух художников могла закончиться лишь битвой титанов. Ван Гог писал естественно, с такой энергией, которая в конце концов ранила Гогена: ему требовалось время для того, чтобы заставить работать свою фантазию, и он не испытывал необходимости каждым своим мазком вникать в суть человеческой трагедии. Преклонение, которые испытывал перед ним Ван Гог, заставляло его нередко пересматривать в поисках ошибок свою технику письма. Не говоря уже о предметах, становившихся темами картин обоих. Ночное кафе Ван Гога написано интенсивным красным, пол желтоватый, но даже так оно воспроизводит то странное ощущение пустоты, которая бывает в станционных кафе. Гоген также написал это кафе, и его легкая кисть превратила бестелесные тени, какими выглядят посетители на холсте его друга, в земных персонажей.
Несмотря на совместную работу и споры, подогретые абсентом, о пользе искусства, разногласия между двумя художниками привели к невыносимости жизни вместе. Окончание того, что начиналось как прекрасная идиллия, полная надежд и творческих восторгов, оказалось написанным темными, и даже кровавыми тонами. В ту ночь, когда Ван Гог отрезал себе ухо, стало ясно, что Гоген был больше не в состоянии выносить поклонения этого мечтателя. Он хотел продолжать свой путь, а напряженный, моральный и художественный, союз с голландцем был для него тяжкой ношей.
