С распадом СССР, который произошел более чем десять лет назад, почила и «многонациональная советская литература», которая, начиная с 1934 года, была вынуждена в условиях диктата социалистического реализма придерживаться официальных постулатов партийности, народности и отображения («действительности в ее революционном развитии»). Советская литература распрощалась быстро и с треском, давление, оказывавшееся на нее, потеряло силу, Союз советских писателей, как и государственные издательства, то есть те институты, которые на протяжении десятилетий монопольно управляли литературным процессом, оказались в состоянии кризиса. За одну ночь все авторы вернули себе свою «творческую свободу». Правда, не имея больше никаких гарантий получения гонораров или привилегий, они столь же быстро перестроились на необычные условия свободного литературного рынка.
Удивительная оборотистость
Некоторые бывшие советские писатели не смогли перестроиться и, несмотря на свою прежнюю популярность, превратились за короткий срок в литературных маргиналов, если вообще не оказались забытыми. С другой стороны, подпирающее среднее и молодое поколения писателей с удивительной оборотистостью адаптировались как к новым экономическим правилам игры, так и к международным стандартам современной беллетристики. Успешная литературная продукция, получившая определение хорошо понятного российского неологизма «массолит», широким фронтом пошла также в западное зарубежье. Она сумела эффективно показать все прежде считавшиеся предосудительными или даже запрещенными темы в диапазоне между эротикой и эзотерикой. При этом главный интерес отдается криминальному, фантастическому и историческому материалу. Более притязательная литература, прежде всего, лирика, сталкивается с такими же трудностями, как и везде, и все больше и больше отступает в неподвластную коммерции нишу «самиздата», который точно так же, пусть и совершенно по другим причинам, уже использовался в советские времена.
Присуждение литературных премий и скандалы, как и сами популярные авторы бестселлеров, дают понять, сколь далеко российский литературный процесс зашел в западном направлении. Самый высокий рейтинг имеют здесь авторы - начиная c Акунина, Донцовой, Маканина и Марининой и кончая Пелевиным и Алексом Орловым, - которые учились у Эко (Eco), Пилчера (Pilcher), Манкелла (Mankell) или Зюскинда (Sueskind), вместе с которыми они занимают теперь в России ведущие позиции по шкале успеха. По этому поводу с исключительно циничной откровенностью от лица многих высказался в одном из своих интервью Михаил Веллер: «Я никогда не был писателем, был совершенно обычным человеком. Этот совершенно обычный человек хотел писать, чтобы зарабатывать деньги на жизнь. Это все». Что касается положения постсоветской литературы, далее говорится: «Раньше в качестве основных были предписаны розовые тона. Теперь их заменили черные. Оптимизм перелицевался в пессимизм┘ Социалистический реализм превратился в «постлитературу». Ему Веллер противопоставляет «очень простые и занятные» тексты, которые должны быть «понятными и интересными для каждого» - «легко читаемыми, развлекательными, быть противопоставлением нынешней жизни, которая так трудна, так неопределенна, полна забот и страхов». Хорошая книга должна держать в напряжении: «Чтение должно быть наркотиком и не требовать напряжения».
Это наивное и соответственно широко распространенное понимание литературы стало с начала года предметом широкой критической дискуссии, инициированной московской «Литературной газетой», которая вплоть до сегодняшнего дня, поддержанная литературными газетами «Книжное обозрение» и «Экслибрис», неделю за неделей получает все новую питательную почву. В материалах дискуссионного характера, появившихся до сих пор, вполне очевидно доминируют тексты, заполненные жалобами и обвинениями. Обвинениями в «вестернизации» и «макдонализации» российской литературной сцены, с чем, якобы, связаны упадок в образовании и падение морали, молчание «ведущих» и «указывающих путь» авторов, а в худшем случае, «смерть литературы». При этом нередко делается ссылка на старые добрые советские времена, так как тогда еще можно было понять, за что или против чего выступали писатели, тогда, как сегодня господствующее положение занимают законы рынка и продукция беллетристики.
В последнее время мощно и агрессивно намечается «консервативная революция», в ходе которой делается попытка вытеснить всеми средствами западный литературный импорт и его российских адептов, будь то с помощью публичного уничтожения книг или спекулятивных судебных процессов во имя «чистой, непродажной» художественной культуры, которая одновременно должна быть «аутентичной русской». Этот новый консерватизм пропагандируют не только широко известные старые авторы, такие, как Распутин, Солженицын или Васильев, но также молодые, ангажированные, скорее, политически, чем литературно, активисты из окружения путинской партии «Единство». «Мы безжалостно и беспощадно раздавим и уничтожим врага» - можно было недавно прочитать на плакате национал-большевиков. Под врагом подразумевались западный либерализм и материализм, представленные в образе Микки-Мауса со змеиным языком и окровавленными лапами.
Призыв к введению цензуры
Сюда вписывается возражение журналиста Александра Минкина, который считает, что далеко заходящая культурная терпимость сравнима со «СПИДом или раковым заболеванием», она, чтобы смертельно заразить, «пускает свои метастазы повсюду» - вокруг государства и общества. «Где цензура?» - с таким угрожающим и одновременно взывающим о помощи призывом обратился в своем интервью на целую полосу в «Литературной газете» один из самых популярных, как и прежде, авторов России Валентин Распутин. Свой призыв он увязывает с требованием снова подчинить российскую культуру государству, так как только таким образом можно защитить ее от излишней коммерциализации и излишней свободы: «Лишь только мы отдали нашу культуру, будто впрыснув наркотик, на откуп коммерции, она превратилась в источник разрушения». Иначе же следует говорить: «Писатель имеет для общества только одну пользу - он оберегает в читателе добродетельные человеческую и гражданскую опоры. И эта польза не имеет ничего общего с рыночной экономикой».
То, что художественно взыскательная литература в России - и не только там - действительно оказалась в кризисе, признают также критики либерального толка. Но не только исключительно по причине разлагающего влияния «загнивающего Запада», но и из-за того, что литература как искусство оказалась под возрастающим конформистским давлением средств массовой информации в ситуации радикальных системных изменений во всем мире. «Литература как миф, как придание смысла и как художественное освоение мира отслужила свое, она исчезает, - считает писатель Дмитрий Галковский, а практикующий автор Игорь Яркевич добавляет: «Именно потому, что мы успешно догнали Запад, и потому, что там в нашем понимании нет писателей, их скоро не будет больше и у нас. Что будет, так это языковые услуги для повседневного потребления: сериалы, рекламные тексты, всякие модные вещи». Лев Аннинский - старый мастер по части литературной критики - может в утешение продолжающейся и далеко незавершенной дискуссии, по крайне мере, лапидарно сказать: «То, что вдруг стало возможным говорить о смерти литературы, это обнадеживающий симптом».
