Если и существует что-то, что американцы любят больше дорогих тренажеров, бекона и широкого выбора, то это - инновации, пришедшее к нам из Кремниевой долины, из области венчурного капитала. Само понятие инновации проникло во все сферы человеческой деятельности в США и других странах мира – от поэзии до политики, от образования до сельского хозяйства.
Если вы хотите получить грант от Национального фонда поддержки искусств, знайте, что «инновационные проекты настойчиво приветствуются», если вам нужен грант в области дизайна, убедите всех в том, что вы намереваетесь применять «инновационные инструменты создания проектов», и даже не надейтесь, что ваш спектакль кто-нибудь профинансирует, если только ваша труппа не представляет собой качественно новый «прогрессивный инновационный театр».
Во время своей ежегодной речи перед Конгрессом в 2011 году президент Обама затронул тему инноваций 11 раз. В Кембридже, штат Массачусетс – в городе, где проживает огромное количество изобретателей всех сортов и мастей и имеется собственный «Центр инноваций» - в местных школах была введена «инновационная программа». 29 конференций TED отмечены ярлыком «инновации», а если в строку поиска Google ввести «Малькольм Глэдвелл» (Malcolm Gladwell) и «инновация», в ответ вы получите 2,37 миллиона ссылок. Одна из статей New York times от 8 марта носила название «В область производства эксклюзивных часов вновь возвращаются инновации».
Читайте также: Всемирный рейтинг инноваций 2012
Может показаться, что все эти примеры доказывают бессодержательность термина «инновация». «Инновационная программа» предусматривает изучение тех же самых предметов по тем же самым программам, что и прежде, только в новых сочетаниях и новых зданиях. Конференции TED и тезисы Глэдвелла все больше символизируют собой интеллектуальную пустоту. И ничто не свидетельствует о бессмысленности политических речей лучше, чем призыв к инновациям – особенно из уст Обамы, чьими главными достижениями стало закрепление в обществе антипатии его предшественника к гражданским свободам, а также склонности к развязыванию мировых конфликтов на фоне дальнейшей институционализации нашей системы здравоохранения, в которой мы все теперь вынуждены принимать участие. (Последнее, вероятнее всего, является наименьшим из всех зол, однако в этой системе определенно нет ничего инновационного.)
Тем не менее, термин «инновация» - далеко не бессмысленное слово. Оно имеет множество значений, даже если порой кажется, что некоторые их них стираются или маскируются. Это слово несет в себе отпечаток имперской силы.
Понятие инновации кажется таким привлекательным, видимо, отчасти потому, что оно хорошо вписывается в сферу бизнеса. Оно имеет огромное значение, если вам нужно продать свой новый продукт. Если вы выходите на рынок, на котором уже присутствует множество участников, вам необходимо предложить нечто, чего нет у остальных, или найти способ производить те же продукты, что и остальные, только с меньшими затратами. Если вы хотите, чтобы люди продолжали покупать вашу продукцию, вам необходимо время от времени ее обновлять.
Также по теме: «Золотой век Кремнеевой долины уже закончился, и сейчас мы танцуем на ее могиле»
Естественно, во всем есть оборотная сторона. Как подтверждают самоубийства на заводе Foxconn, спрос на инновации настолько высок, что фабрики и люди, работающие там, просто не справляются с напряжением, а это в свою очередь приводит к жутким результатам. А расследования, проведенные журналистами Morning Call на складах Amazon, доказали, что высоко инновационные техники исполнения заказов дорого обходятся ее сотрудникам.
Несмотря на это, инновация прочно закрепилась в мире разработок новых продуктов – если такой мир все еще существует – где она представляет собой нечто вроде панацеи от всех бед. Инновация вселяет надежду на решение там, где в противном случае его невозможно найти. Когда президент Барак Обама призывает к инновациям – или к их близким родственникам по имени «новые идеи» - этим призывом он успешно прикрывает тот факт, что у него таких идей попросту нет. Если бы они были, он обязательно рассказал бы об этом.
Рассмотрим трагическую иллюстрацию сказанного выше, взятую из мира политики: к примеру, на конкурсе под названием Avi Schaefer Peace Innovation Competition, который должен состояться в Гарвардском университете и победителю которого будет вручен чек на 1000 долларов, участники должны в кратком эссе объемом в 500 слов предложить «инновационные и креативные подходы для решения конфликта между израильтянами и палестинцами».
Стоит ли упоминать о том, что в одном из примеров, напечатанных на листовке с рекламой конкурса, значились «инновационные методы использования социальных сетей», как будто существует нечто, еще более банальное. В данном случае - как впрочем и всегда – людям внушается мысль, что инновация сама по себе уже является решением. Как только мы внедряем инновацию, все трудноразрешимые проблемы сразу исчезают.
Читайте также: Шпроты, э-талоны и инновации
Инновация подразумевает, что мы сталкиваемся с проблемой сейчас и отвечаем на нее верой в будущее. Возможно, это - к лучшему. Возможно, наиболее эффективные решения нынешних проблем еще пока не найдены. Однако поиск инноваций в процессе неконструктивных дискуссий – дело весьма сомнительное. Наши, на первый взгляд, непреодолимые разногласия отражают существующие различия в этических и идеологических взглядах. Дух инновации подразумевает, что эти различия, по сути, иллюзорны и что существует решение, которое обязательно устроит всех, если только мы сможем его найти и воплотить в жизнь.
Другими словами, будущие решения не просто лучше тех, которые мы можем предложить сейчас – они просто находятся за пределами границ конкурса. В них нет нормативного содержания, они просто работают, и мы все скоро это признаем.
Образование – область, в которой инновации – это не просто пустой звук, а непременное условие – может послужить наглядным примером. Инновации подарили нам чартерные школы, сдельно-прогрессивную оплату работы преподавателей, выход из профсоюзов, ваучеры, программу Teach for America и другие программы, которые обеспечивают постоянный приток молодых специалистов, денежные вознаграждения за достижения студентов, обучение на множестве языков и все более стандартизированные учебные планы, в рамках которых основное внимание уделяется математике, литературе и естественным науках за счет музыки, изобразительного искусства, домоводства и физической культуры.
Также по теме: Россия копает свою кремниевую долину
Большинство этих инноваций направлены на то, чтобы сократить разрыв в успеваемости, о котором свидетельствуют стандартизированные тесты, между белыми и цветными, богатыми и бедными. Тем не менее, мало кто отдает себе отчет в том, что этот разрыв является не самой болезнью, а скорее симптомом более серьезного заболевания. И это заболевание – системный расизм и бедность. Эти болезни нельзя излечить при помощи только инноваций в области образования. Пытаясь приблизиться к утопии посредством школьного образования, мы игнорируем настоящую проблему - проблему, которой, как предпочитают думать многие американцы, не существует.
Таким образом, в этой сфере инновация сама по себе уже является решением, не неся в себе никакого нормативного содержания: мы просто хотим выровнять цифры статистики. Неудивительно, что самые рекламируемые инновации в области образования являются по природе своей корпоративистскими и поддерживают рыночные методы решения проблем, которые не имеют никакого отношения к идеологии, как и сама рыночная система.
В искусстве дела обстоят точно так же, как и в сфере образования. Здесь инновации колонизируют другие ценности и смещают на второй план вопросы, которые мы всегда задавали об искусстве, вопросы, которые некоторые из нас – особенно те, кто пишет критические заметки – наивно считали неотъемлемой частью искусства. Споры о том, что есть красота и какова цель искусства, оттесняются на задний план. Если раньше искусство рассматривалось как инструмент политического самовыражения, вовлечения людей в жизнь общества или укрепления веры, то теперь стремление к инновациям делает искусство всего лишь сосудом для различного рода новшеств. Какую бы форму ни обрело это новшество, работу будут судить по ее количественным характеристикам, в соответствии с ее отличиями от того, что было раньше.
Читайте также: Россия тянется к звездам со своей собственной Кремниевой долиной
Новаторство может оказаться полезным критерием оценки успеха или неудачи творческой работы. Но оно не должно становиться единственным или даже главным критерием. Точно так же, как новизна не должна становиться самоцелью в сфере политики или образования. Возможно, решение палестино-израильского конфликта уже придумано давным-давно - демократия для всех людей, которые там живут. Возможно, решение разрыва в показателях успеваемости тоже придумано давным-давно - система социального обеспечения и доступные дошкольные образовательные учреждения, которые позволят справиться с порождаемыми бедностью проблемами в те пять лет, которые предшествуют детскому саду.
Но мы вовсе не хотим снова ввязываться в эти споры, разве не так? Мы предпочитаем думать, что все эти этические и идеологические конфликты, в конечном счете, не так уж и реальны, или что они реальны ровно настолько, насколько нам это позволяет наше воображение.
Будет ли наша вера в инновации вознаграждена? Принесет ли плоды наше стремление к новым идеям, с которыми мы сталкиваемся на конференциях TED, конкурсах Aspen Ideas Festival, Всемирном экономическом форуме, в речах Обамы и в бесчисленных конъюнктурных статьях? Возможно. Или, возможно, это стремление к инновациям будет выполнять ту же функцию, что и сейчас – давать нам ложную надежду на то, что однажды мы сможем победить истощение, отчаяние, скуку, себя.
