«Направо или налево?» - спросил он меня, глядя на подходящий пригородный поезд. Стоявшие рядом люди начали занимать позиции рядом с дверями на платформу, и у каждого наверняка была одна и та же мысль: как бы успеть занять место. «Налево, - сказала я. - Эти люди собираются идти направо». Он посмотрел на меня, потом кивнул. Мы подавили первый позыв и повернули налево, где вагонов было поменьше. А толпа поплыла направо.
«Здорово получилось», - сказал он, когда мы заняли места. Если бы все было так просто: такой успех не гарантирован, все зависит от времени дня, от направления, от типа вагона в пригородном поезде, от длины станционной платформы, от особых случаев, когда больше людей ездит на поездах, и конечно же, от самих людей. Поведение толпы угадать наверняка очень трудно, особенно когда речь идет о толпе в нью-йоркской системе общественного транспорта. Но все равно - есть закономерности, указывающие на то, как мы движемся в общественных местах. В описанном выше случае большинство людей решили искать места справа, потому что справа их было больше (а может, люди просто предпочитают ходить направо, а не налево - но это тема для другого разговора). Эти закономерности являются результатом общественных «правил», а также правил контекстно-зависимых, которые формируются в зависимости от самих общественных мест.
Центральный вокзал города Нью-Йорка, или Гранд Централ, легко может ошеломить неподготовленного путешественника. Это гигант архитектуры, прославленный реликт эпохи Боз-ара (фр. beaux-arts, буквально «изящные искусства» - прим. перев.), который производит впечатление изысканности и пытается остаться вне времени, в то время как город вокруг него постоянно преображается. Приезжающих на этот вокзал нельзя винить за мысль о том, что толпы людей (до 750000 в день), идущих через объемистое вокзальное пространство, думают лишь о том, как бы успеть на поезд и не опоздать туда, куда им надо. Толкотня и шум, царящие в этом пространстве, являются не просто хаотичной суетой в попытке добраться до места назначения: Гранд Централ это первая попытка в истории Нью-Йорка сдержать и укротить толпу.
Люди могут шутить и рассказывать анекдоты о бешеном дорожном движении в сегодняшнем Нью-Йорке - и в первую очередь острие их насмешек будет направлено на ярко-желтые городские такси, водители которых прославились своей лихостью и безрассудством. Однако сейчас дела обстоят гораздо лучше, чем в конце 19-го века. По мере возмужания американского железнодорожного транспорта в тот период возникали проблемы с определением пространственных границ и с соблюдением соответствующих правил общественного поведения. Наземные железные дороги нарушали спокойный и умеренный ритм движения пешеходов (который, по правде говоря, вовсе не был спокойным и умеренным) и заставляли пеший люд требовать урегулирования противоречий между механизацией и эстетикой. А поскольку симпатии политиков были на стороне последней - и выражались они в требованиях о безопасности, модернизации и сохранении окружающей среды - рельсы со временем загнали под землю. Но железнодорожные станции остались, и с этим надо было что-то делать.
Вокзалы были призваны управлять встречей между пешеходами и машинами, но в своей первоначальной форме они были весьма примитивны, и ощущения безопасности не создавали. В своей первой инкарнации Гранд Централ был, по сути дела, поездным депо, обозначавшим точку пересечения трех железнодорожных линий: от реки Гудзон, из Гарлема и из Нью-Хейвена. Газета New York Times писала, что всякий посетитель Центрального вокзала «испытывает огромный страх, ибо куда ни глянь, повсюду храпит и пускает клубы дыма ужасный железный Молох, готовый раздавить неосторожного и напуганного пассажира, лишить его жизни и швырнуть прочь его изувеченное тело».
Гранд Централ должен был служить в качестве транзитного пункта для Толпы. Он резко отличался от всего того, что происходило снаружи, и как бы говорил пассажиру, что изменение в манере поведения ему гарантировано. Но чтобы установить правила такого поведения и побудить толпу к их исполнению, одних только стен было недостаточно.
«Один из многочисленных свидетелей, рассказавший о неудобствах и безобразиях, с которыми сталкиваются люди на Центральном вокзале, заявил, что пассажиров «гонят внутрь как свиней. Незадолго до отправления поезда - иногда всего за 10 минут, двери открываются, и начинается давка. С голов летят шляпы, люди пинают друг друга по ногам, наступают на пятки и на пальцы, дергаются туда-сюда. Я видел, насколько безобразно обращались с женщинами. Я знаю, что иногда они, прождав целый час и пропустив пару поездов, так и не могут протолкнуться через ворота», - писала New York Times.
Похоже, проблема была в том, что внутренняя часть вокзала никак не помогала управлять Толпой, которая действовала по привычке, идя точно так же, как и на улице. И поверьте мне, в здании вокзала она была такой же неуправляемой, как и снаружи. Внутри, где пассажиры сталкивались с необузданной мощью локомотивов, необходимо было как-то упорядочить контакт человека и машины. Толпу надо было приручить.
В период с 1899 по 1900 год на Центральном вокзале произошли перемены, предназначенные для управления потоками (и поведением) Толпы:
- Людской поток и продажу билетов централизовали, отказавшись от прежней практики, когда каждая железнодорожная компания занималась этим отдельно. Это дало определенный организационный опыт.
- Расширили главный вестибюль вокзала, а ворота стали использовать для разделения внутреннего помещения и платформ. Таким образом, возникло вполне конкретное пространство перехода с улицы к поездам.
- От остальных пассажиров отделили иммигрантов, что нарушило целостность и однородность Толпы и укрепило правила поведения, относящиеся к классовым различиям.
Все эти перемены должны были напоминать людям о том, что они все-таки личности, несмотря на свое место в Толпе. Но как личности они все равно играли свои социальные роли и должны были выполнять свои обязанности. Более того, эти изменения синхронизировали Толпу, заставив людей в одном темпе проходить одни и те же точки. Но, пожалуй, самое значительное изменение внесла архитектурная фирма Warren and Wetmore. Приведшее к гибели людей столкновение в 1902 году стало причиной того, что публика начала требовать создания еще более безопасного и удобного вокзала. Warren and Wetmore одержала победу в конкурсе на реконструкцию и подготовила план, в котором были предусмотрены галереи, добавившие вокзалу еще один переходный участок. Но что еще важнее, архитекторы сделали Толпу участницей спектакля.
Придуманное конструктивное решение, которое пассажиры видят и сегодня, предусматривает движение Толпы по центру вокзала. Но там также есть возвышающиеся балконы, дающие хорошую возможность обозревать Толпу. Толпа подсознательно поняла, что попала на всеобщее обозрение. То, что казалось толкотней и шумом, стало проявлением многочисленных синхронизаций во времени, происходящих одновременно. А то, что сторонний наблюдатель воспринимает как хаос, это на самом деле спектакль, режиссером которого является вокзальный дизайн, превращающий Толпу в главную особенность этого пространства, хотя она выглядит маленькой и ничтожной на фоне тех архитектурных элементов, которыми известен Гранд Централ: величественный потолок, большие окна и заглубленный главный зал. Эти элементы придают Толпе перспективу, уменьшая ее психологическую силу неконтролируемой массы.
Будучи регулярным пассажиром, я могу засвидетельствовать, что за пределами вокзала Толпа снова становится неуправляемой. Когда ты заходишь в поезд Железной дороги Лонг-Айленда или в метро, весь порядок исчезает. То же самое могут сказать многие мои друзья, ездящие на автобусе от автостанции, что возле управления порта. В автобусе порядок заканчивается. Как объяснить такое исчезновение относительного порядка? Может, потому что толпа снова едина и выведена из процессов, которые преображают ее членов в здании вокзала? Может, в таком случае Толпу надо постоянно подвергать сдерживающему давлению? Может быть. Но может быть и так, что у каждой среды, у каждого контекста есть свои собственные «правила», определяющие поведение Толпы - и просто в одних случаях эти правила легче реализуются на практике внешними социальными и физическими факторами, чем в других.