Закария: чем Барак похож на Эйзенхауэра

Наименее спорное суждение относительно первого президентского срока Барака Обамы состоит в том, что он был хорошим президентом в области внешней политики. Конечно, так считает американская общественность. Она выставила ему высокие оценки за международные отношения в течение почти всего срока его президентства, особенно после успешной операции по ликвидации Усамы бин Ладена. Во время завершающих президентских дебатов Митт Ромни (Mitt Romney), активно критиковавший Обаму в ходе двух предыдущих публичных противостояний, решил, что наиболее мудрый курс для него будет состоять в том, чтобы согласиться с президентом практически по всем внешнеполитическим вопросам.

Но что можно сказать о характере внешней политики Барака Обамы? Большинство президентов добиваются славы и уважения в этой области благодаря крупномасштабным проектам. Франклин Рузвельт привел Соединенные Штаты к победе во Второй мировой войне, Гарри Трумэн организовал План Маршалла, а также добился подписания Североатлантического договора, тогда как Ричард Никсон открыл дверь в коммунистический Китай. У Обамы есть достижения такого рода, однако главная характерная особенность, помогавшая ему хорошо управлять страной — и получить за это определенное признание, — состоит в том, чего он не сделал.

Внешняя политика Обамы характеризовалась прежде всего  стратегической сдержанностью. В современных условиях, когда меняется существовавший ранее порядок и возникают новые силы, Соединенные Штаты принимают участие в происходящих процессах и находятся на передовой линии этих трендов, однако Обама осторожно относится к использованию громогласных заявлений и военного вмешательства.
Когда Обама занял пост президента, он считал, что Соединенные Штаты перенапряглись в военном отношении. Он полагал, что ценой экстравагантного вмешательства в Ираке и в Афганистане стала эрозия связей с союзниками, а также ухудшение отношений с соперниками.

Он начал проводить изменения, восстанавливать дипломатию, а также планомерно сокращать вовлеченность в Ираке — вопреки советам большинства своих военных лидеров. Он поэкспериментировал с наращиванием вооруженной группировки в Афганистане – отчасти это было сделано потому, что его перехитрили его же генералы, однако вскоре он нашел свой путь и стал сокращать и эту миссию, смещая акцент с борьбы против повстанцев на борьбу против терроризма. Барак Обама установил ограничения и лимиты относительно участия Соединенных Штатов в военной интервенции в Ливии, и он очень осторожно относится к новому военному вмешательству в Сирии. Что касается Ирана, то американский президент двигается по пути, позволяющем ему усиливать давление и ужесточать санкции, но при этом воздерживаться от скоропалительных военных действий – пока.

Такого рода сдержанность значительно сложнее проявлять, чем это может показаться на первый взгляд. В мире, лишенном серьезного военного соперника, Соединенные Штаты стали своего рода call-центром по чрезвычайным обстоятельствам. Если где-то возникают сложности, то раздаются призывы к США принять участие и решить проблемы. Это открывает определенные возможности, но вместе с тем, возникают и огромные риски. Американская военная интервенция не всегда способна создать стабильный новый либеральный порядок. Часто при этом возникают негативные последствия, влияние которых может ощущаться в течение десятилетий. Использование военной силы способно даже полностью сбить президента с избранного им курса, что может иметь катастрофические последствия.

Обама попытался перефокусировать американскую внешнюю политику и сместить ее в сторону Азии. Если Соединенные Штаты намерены оставаться глобальной сверхдержавой, они должны и дальше быть игроком в тихоокеанском регионе. Обама понимает, что для такого рода сдвига недостаточно  сократить вовлеченность на Ближнем Востоке, ему надо расширить свое участие в событиях в Азии, и такого рода обязательства стали не паническим ответом на кризис, а частью более широкой стратегии.

Тот президент, на которого Обама похож больше всего, не сразу может прийти на ум, — это Дуайт Эйзенхауэр. В своей новой книге  «Блеф Айка: Тайная борьба президента Эйзенхауэра за спасение мира» (Ike’s Bluff: President Eisenhower’s Secret Battle to Save the World), ее автор Эван Томас (Evan Thomas) указывает на то, что Эйзенхауэр был настроен решительно и пытался удерживать Соединенные Штаты от вмешательства во многие кризисные ситуации, возникавшие в разных частях мира и вызванные как процессом деколонизации, так и коммунистической агрессией. В еще одной превосходной новой книге «Эйзенхауэр в войне и мире» (Eisenhower in War and Peace) ее автор Джин Смит (Jean Edward Smith) подчеркивает, что с момента окончания войны в Корее до завершения его президентского срока ни один американский солдат на погиб в бою.

Для достижения этой цели бывший верховный главнокомандующий постоянно отвергал предложения своих советников. Эйзенхауэр отказался поддержать ближайших союзников британцев и французов, когда они – вместе с Израилем – вторглись в Египет. Он сохранял спокойствие, когда Хрущев грозил начать войну из-за Берлина. Он отказался послать войска для оказания помощи французам во Вьетнаме даже после их поражения в Дьенбьенфу. Во время двух острых кризисов, когда Китай предпринял военные операции против Тайваня, Айк не рассматривал возможность американского ответа. В разгар холодной войны, когда существовали опасения относительно того, что советский коммунизм может победить Соединенные Штаты, только Эйзенхауэр – самый прославленный военный герой Второй мировой войны – сохранял здравый подход и не поддавался на призывы предпринять ответные действия. Спустя четыре года после того, как Эйзенхауэр покинул Белый дом, президент Линдон Джонсон столкнулся с похожим кризисом, а также с призывами к интервенции, и он поддался давлению, испортив тем самым все свое президентство.

У Обамы нет такой военной родословной, как у Айка, однако он явно имеет некоторые общие с ним черты характера – рассудительный процесс принятия решений, дисциплинированная оценка затрат и выгод и, возможно, еще в большей степени — инстинктивное чувство силы стратегической сдержанности.