Недоделанная революция Сноудена

«Мы слабее, чем наши отцы, Дюпри… Мы даже не похожи на них».
-- Чарльз Портис

Я терпеливо молчал, слушая весь этот неуклюжий  вздор о Сноудене и Гринуолде как об американских героях и фигурах исторического масштаба, а также глупости типа того, как нам повезло, что мы лицезреем этих титанов при жизни. Я бы подавлял свои сомнения и вопросы и дальше, не отправься Сноуден в Россию. Проблема в том, что я неплохо знаю эту страну и не могу делать вид, будто она в этой истории ничего не значит. И я видел героев в России, настоящих героев, в настоящем и серьезном мире, где игра шла по-крупному. Поэтому всякий раз, когда я читаю очередную бредовую характеристику  на Сноудена и Гринуолда, где их величают «героями», я сразу думаю о Васе, о Лимонове и о настоящих людях – россиянах, которые испытали на себе всю тяжесть путинского полицейского государства.

***

Это было чуть больше десяти лет назад. Вася предложил мне встретиться на верхнем этаже в казино «Метелица». У меня возникли проблемы (снова), и это начинало меня сильно смущать. За шесть месяцев до этого Вася выручил меня в одной сюрреалистической и изрядно потрепавшей мне нервы истории. То была ссора с одной группировкой, угрожавшей мне из-за небольшой шутки, опубликованной в моей сатирической московской газетенке The eXile. Сатира в России не дает никакой защиты, ибо хотя эта страна производит на свет самых талантливых и самых яростных сатириков во всем мире, их обычно очень серьезно топчут. Показать, что ты можешь «посмеяться над собой» и «не воспринимать себя всерьез» - это в России не очень популярное явление. Русские воспринимают себя очень серьезно; они не смеются над собой; они скорее посмеются над вами.

На сей раз проблемы у меня возникли не из-за сатиры и не из-за журналистики, а скорее из-за моих отношений с Эдуардом Лимоновым – первым политическим диссидентом, которого посадил Путин.

Когда я в конце 2002 года встретился с Васей в казино, политический процесс над Лимоновым близился к завершению. Годом ранее, в апреле 2001-го Лимонов был арестован на Алтае вместе с группой членов его Национал-большевистской партии. Схватили их в предрассветной мгле сотрудники путинской ФСБ, сменившей печально известный КГБ. Их связали, отправили в Москву и бросили в пользующуюся дурной славой тюрьму КГБ в Лефортове. Осознав, что проводить суд в Москве проблематично – поддержку Лимонову выражали писатели и литературные критики со всех концов Европы, особенно из Франции – Кремль перенес слушание дела в провинциальный волжский город Саратов. Там Лимонову предъявили обвинение в незаконном приобретении и хранении оружия, в подготовке повстанческой армии и в заговоре с целью свержения власти в Казахстане. Оружие и армию не нашли, а доказательством заговора оказалась статья в лимоновской партийной газете под заголовком «Другая Россия». Потом это название присвоил Гарри Каспаров и антикремлевская оппозиция.

В конце 2002 года я был единственным американским журналистом, отправившимся в Саратов для освещения политического процесса над Лимоновым. Люди с Запада все еще ненавидели Лимонова, потому что  его радикальный анти-неолиберализм противоречил всему тому, что им было так дорого. Лимоновские адвокаты были в отчаянии – ему грозил тюремный срок в 30 лет, а это означало, что Лимонов умрет за решеткой. Написав для The eXile материал о суде над ним, я вернулся в Москву, но продолжал поддерживать связь с адвокатами Лимонова. Они передавали мне от него письма, одно из которых я опубликовал в своей газете. И вдруг очень быстро стали происходить странные вещи. Адвокаты начали настаивать, чтобы я приехал в Саратов и выступил в суде. Они хотели задать мне какие-то вопросы, но не говорили точно, о чем. Сначала я подумал, что это из-за прослушки телефонов. Такова была реальность российской жизни – переписку там просматривали, а телефоны прослушивали.

В российском агентстве ФАПСИ работало примерно 120000 «слухачей», которые только тем и занимались, что подслушивали телефонные разговоры в России. (Я всегда считал, что такое же происходит и у нас в стране; но другие американские журналисты до недавнего времени видимо верили, что у нас все иначе – так, как нам рассказывают в школе на уроках обществоведения.) Затем я выяснил, что в последние месяцы перед арестом Лимонова мои разговоры с ним записывали люди из белого фургона, припаркованного на Старом Арбате, где в то время находилась его квартира. Раз в две недели по воскресеньям я отправлялся к Лимонову, чтобы забрать его свежую статью для The eXile, которую он писал от руки на своем фирменном ломаном английском. Мы обычно пару часов пили чай и сердито ворчали на мир.

В те последние для Лимонова месяцы свободы (конец 2000-го и начало 2001 годов) наши разговоры о президенте Путине становились все мрачнее – тогда ходили слухи о его причастности к взрывам жилых домов, о его связях с тамбовской группировкой, а японская пресса писала, что Путин охоч до маленьких мальчиков. Лимонов позднее рассказывал мне, что когда обвинение позволило ему послушать записи его собственных разговоров, он едва не обгадился, услышав, что они записали. Если бы обвинение перевело их и представило в качестве  улик на процессе, темпераментный судья, который очень серьезно себя держал и очень серьезно относился к своей должности, наверняка подошел бы к скамье подсудимых, где сидел Лимонов, и расстрелял его в упор. К счастью для Лимонова, обвинение было настолько уверено в успехе своего дела и в том, что все решено заранее, что оно не позаботилось о переводе всех записей.

Поскольку я не смог получить у лимоновских адвокатов конкретный ответ на вопрос о том, что именно они хотят спросить у меня как у свидетеля, и зачем я им нужен в суде, я спросил у своего адвоката, что он думает на сей счет. «Не езди туда, если ты не готов за это поплатиться, - сказал он. – Адвокаты Лимонова в отчаянии. Они хотят втянуть в это дело американца. Их стратегия вполне понятна. Они хотят затащить тебя на трибуну, разозлить обвинение, после чего обвинение начнет на тебя охоту, и процесс получит международную огласку. Лимонов остаток жизни проведет в тюрьме – ему сейчас сколько, 60? Я не могу сказать, что тебе делать, Марк, но мой тебе совет – не езди туда и прекрати отвечать на звонки адвокатов. Все может быть очень плохо, так что поезжай лишь в том случае, если ты этого хочешь, и если ты в это веришь».

Спустя пару дней после того, как лимоновские адвокаты настойчиво попросили меня приехать в Саратов и ответить на их вопросы в качестве  свидетеля, российское государственное телевидение показало злобный репортаж против Лимонова, изобразив его в качестве  опасного и жестокого большевика-террориста. Там был один момент, из-за которого я едва не наложил в штаны. Голос за кадром оповестил зрителей, что «часть денег, полученных Лимоновым на его вооруженную революцию, поступала из неназванного американского источника». В качестве доказательства они прокрутили запись лимоновского выступления, в котором он заявляет своим твердолобым партийцам: «У меня даже есть один американский друг, который дает нам деньги на нашу революцию».

Мое имя не называлось ни разу, но американских друзей у Лимонова было не очень много, я регулярно платил ему за работу в The eXile, а его адвокаты пытались затащить меня в саратовскую западню. Кто знает, что еще я мог сказать во время наших воскресных бесед – их содержание наполовину стерлось из моей памяти.

Вот тогда я обратился к Васе. Я познакомился с Васей в 1995 году, когда он получил в Гарварде степень магистра права и вернулся в Москву в поисках работы. Инвестиционной компании, в которой я тогда работал, был нужен юрист, и мы с Васей договорились встретиться в гостинице Radisson, чтобы побеседовать. Но он в тот день так и не пришел. Оказалось, что его арестовала расистски настроенная московская милиция. Вася наполовину армянин, а для российских копов это означало, что он «черножопый», которого можно потрясти на предмет взятки или бросить в милицейский «обезьянник».

Теперь на дворе стоял 2002 год, и Вася работал высокопоставленным юристом в крупнейшей российской нефтяной компании «ЮКОС», которая одно время являлась четвертой нефтяной компанией в мире.

В последний раз, когда Вася выручил меня в неприятной ситуации, он дал мне один практический совет, рассказав, какие шаги я должен предпринять, чтобы не стать жертвой «несчастного случая», организованного орехово-борисовской группировкой. Естественно, я сделал все так, как он мне сказал.

На сей раз Вася приветствовал меня в «Метелице» с почти печальным выражением лица, как будто у него перед глазами было проигранное дело. На сей раз он не стал давать мне советы, а начал философствовать, что само по себе было страшно.

«Знаешь, кореш, - Вася всегда использовал это обращение, когда говорил по-английски, может, потому что  это раздражало американцев, - мой отец всегда говорил мне одну вещь, которую я начал понимать лишь недавно. И я сейчас скажу ее тебе. Каждый погибает за свою идею. Ты меня понимаешь, кореш? Мы все погибаем за свои идеи. Знаешь, мой отец – он был членом Академии наук, он физик, выдающийся физик, а в советские времена, в 1970-е годы стать физиком в Академии наук – это была действительно вершина всего и вся. Но он поссорился с одним влиятельным кланом по принципиальному вопросу, по политике. Я сейчас не буду вдаваться в подробности, но мой отец не уступил. И поплатился за это. Его выгнали, он лишился своих привилегий. Он все потерял. И он мне говорил, много раз: «Каждый умирает за свою идею». Поэтому ты должен спросить себя, что это за идея, за которую ты готов умереть. Лимонов – его идеи мы знаем. По какой-то причине, кореш, тебе нравится этот человек. Сам я Лимонова не люблю, я не выношу этого ублюдка. Но, по крайней мере, я знаю про Лимонова, что они живет, и наверное умрет за свою идею. Никто не думает, что он выберется из тюрьмы живым. Я считаю его ублюдком, потому что  он тащит за собой других людей. Но некоторые люди слабые, и эти люди умирают за чужие идеи. Понимаешь, что я говорю, кореш? Я больше не собираюсь давать тебе советы или говорить, что тебе делать. Тебе нравятся проблемы, нравится такая журналистика. Я этого не понимаю. Ты знаешь, что я думаю о твоей вонючей газетенке, кореш, да и обо всех гребаных журналистах, коль уж на то пошло. Но ты мой друг, а я своим друзьям стараюсь помогать. Я не люблю терять друзей. А теперь о суде над Лимоновым. Его адвокаты пытаются тебя поиметь, чтобы спасти своего клиента – ты так считаешь, кореш? Просто задумайся над тем, во что ты веришь, прежде чем ты совершишь какую-нибудь глупость или проявишь слабость».

Васин совет показался мне вполне разумным, пропущенным через фильтр русского фатализма. Но в нем было нечто большее, если посмотреть на тот жестокий мир, в котором мы жили – Москва, кипящий водоворот рухнувшей империи. Жизнь и судьба в те годы совершали очень резкие колебательные движения – то вверх, то вниз. Я помню, как в 1997 году встречался с Васей в одном из ирландских пабов – у него не было работы, он занимал деньги. А спустя два года он уже стал восходящей юридической звездой, ищейкой на службе у олигарха. К 2002 году он был высокопоставленным управленцем в одной из крупнейших и дорогих в мире компаний, оказавшись в центре напряженной геополитической борьбы между нефтяными амбициями Буша и политическими амбициями Путина. В 2003 году васиных боссов-миллиардеров обвинили в подготовке парламентского путча против Путина и после сфабрикованного процесса швырнули за решетку. Нефтяную компанию лишили активов и разграбили, а путинские дружки обобрали ее иностранных инвесторов. Круг моих друзей в Москве сузился из-за этих посадок. Русские и американские друзья оказались кто за решеткой, а кто в бегах за границей. Все изменилось.

Васиному боссу дали множество возможностей отправиться в изгнание, как это сделал Березовский и прочие олигархи. Но по словам Васи, он остался, движимый своей «идеей», безостановочно проповедуя по всей России благую весть реформ, прозрачности и демократии – пока не пришли головорезы из ФСБ и не арестовали его. Прошло десять лет, а он все еще гниет в сибирской тюрьме, и наверное, умрет там. Было понятно, что Путин со временем лишит Ходорковского свободы, если тот останется в России – ведь его партнеры в 2003 году либо уже сидели, либо были в бегах. Но тюрьма произвела преобразующее политическое воздействие как на олигарха, так и на общественную поддержку Путину. В глазах многих россиян этот ненавистный когда-то олигарх прошел путь от циничного и алчного миллиардера до великой идеи. Страшное путинское насилие и жестокость принесли Ходорковскому большие страдания и боль; они очистили и возвеличили его, подняв на новую ступень. Это старая русская традиция – естественное желание пожалеть и посочувствовать узникам, особенно узникам совести, которые сделали непрактичный выбор и пошли на самопожертвование, дабы достичь чего-то большего.

Вася тоже мог уехать из России – много раз за три года после начавшихся в 2003-м гонений. Он мог бежать, но остался. Он отказался позволить им застращать себя, добиться от него покорности. Он практически провоцировал власти, чтобы они его арестовали. Сотрудники правоохранительных органов регулярно его задерживали, преследовали, вызывали на допросы. Эта игра в кошки-мышки длилась три года после первой волны путинских репрессий, когда арестовали васиных коллег и начальство. Незадолго до того, как его, наконец, посадили, я был у друзей на крестинах ребенка, когда там появился Вася. Мы не знали, что его арестуют, а он понимал, что его ожидает. За обедом в грузинском ресторане на Таганке я спросил Васю, как он выдерживает давление со стороны  российского государства.

«Никогда, никогда не показывай, что они одерживают над тобой верх, - сказал мне Вася. – Это единственное, что ты можешь сделать. Никогда не показывай им, что ты боишься, что ты на грани. Они как волки, понимаешь, кореш? Как питбули. Если проявишь хоть какую-то слабость, они разорвут тебе глотку, кореш».

Вася знал, что за ним постоянно следят, что его телефонные звонки прослушивают. «Поэтому я сделал так, чтобы они во время слежки видели, что я не сижу дома, скуля от отчаяния и тревоги, и не провожу время в кабинетах адвокатов. Я делаю так, чтобы они видели, как я хожу на вечеринки, посещаю ночные клубы, бываю в казино. Им приходится смотреть, как я веселюсь, выпиваю с друзьями, тусуюсь, живу обычной жизнью, как будто ничего не изменилось. Из-за этого они начинают чертовски злиться, но еще это сбивает их с толку».

Во время допросов, сказал он мне, главное не сломаться. «Они угрожают тебе, потом обещают дать тебе что-то приятное, если ты будешь с ними сотрудничать и назовешь имена. Они говорят, что если ты скажешь им то, о чем они хотят услышать, все твои проблемы закончатся. Это гребаная ложь, кореш. Никогда не верь этому. Ты же знаешь, что произошло с некоторыми из моих коллег в тюрьме. Как только ты проявишь слабость и дашь им что-то, они потеряют к тебе всякое уважение. Они будут думать, что ты слабый и никчемный кусок дерьма, и они начнут измываться над тобой и твоей жизнью просто ради удовольствия. Они разорвут тебя в клочья как гребаные волки, кореш. Как только ты начал с ними сотрудничать, ты стал их сукой навсегда, и ты ничего от них не получишь. Никогда».

6 апреля 2006 года, спустя ровно пять лет после ареста Лимонова, российская милиция выбила входную дверь в квартире васиного друга, где прощались его ближайшие «кореша», ожидая конца Василия. Милиционеры жестоко избили Васю и его друзей, надели на них наручники, а Василия отвезли в следственный изолятор, бросили за решетку и отдали под суд по надуманным обвинениям, которые потом осудил и признал недействительными Европейский суд по правам человека.

Обвинения против Васи были основаны на полученных силой и принуждением показаниях, которые дала против него одна его бывшая коллега и подчиненная. Ей была обещана сделка, если она настучит на Васю. У нее было двое детей, а прокуратура отказывала ей в свиданиях с ними, лишая ее права на посещения близких. Они даже лишили ее возможности слышать голоса своих детей по телефону. Женщина сдалась и дала против Васи показания. В награду она получила плевок в лицо: через две недели после васиного ареста по обвинениям, основанным на выбитых из нее показаниях, ей вынесли, наконец, приговор: семь лет лишения свободы в колонии строгого режима. Это был садистский приговор, потому что  получи она всего на год меньше, у женщины было бы право на досрочное освобождение как у матери несовершеннолетних детей. Ее наказали за сотрудничество – точно так, как говорил мне Вася.

В тюрьме Вася немедленно объявил голодовку в знак протеста против своего незаконного, как он утверждал, ареста. Это будет не последняя его голодовка. В суровых условиях следственного изолятора «Матросская тишина» его здоровье начало быстро ухудшаться. К 2007 году у Васи был рак печени и лимфоузлов, а также симптомы туберкулеза. Мы тогда этого не знали, но у Васи вскоре после ареста диагностировали ВИЧ-инфекцию. Он умирал, а власти лишили его медицинского лечения от СПИДа, от рака и туберкулеза, требуя, чтобы он донес на своих начальников. Вася отказался, и к концу 2007 года в возрасте 34 лет он ослеп, исхудал и был близок к смерти.

Тем не менее, Вася обратился в Европейский суд по правам человека и выиграл дело. Российские суды на протяжении нескольких месяцев отказывались исполнять решение этого суда, несмотря на существующие договорные обязательства.

В начале 2008 года, когда Вася, появляясь на заседаниях суда, выглядел так, будто он на волосок от смерти, я начал бить тревогу и постарался предать огласке его бедственное положение. На первых судебных заседаниях, где я побывал, не было ни одного западного журналиста и никого из его бывших друзей. Его родственники рассказали, что после васиного ареста все стали их избегать из страха перед допросами. Внезапно что-то изменилось, и мир теперь видел, что с ним делают. Его делом занялась Amnesty International. А олигарх Михаил Ходорковский провел почти двухнедельную голодовку солидарности в своей сибирской тюрьме, требуя васиного перевода в соответствующее медицинское учреждение для лечения рака и прочих его болезней. Это в итоге сработало – ну, или типа того. Под давлением международной общественности и из страха перед тем, что он может умереть в любой момент, власти перевели Васю в больницу, чтобы провести ему сеанс химиотерапии. Но Васю приковали к больничной койке «как животное», и продолжали над ним издеваться, наблюдая как ухудшается его здоровье.

В январе 2009 году Васю отпустили под залог и разрешили лечиться от СПИДа, туберкулеза и рака. Год спустя, в июне 2010 года все обвинения против него были сняты. Наверное, Вася это единственная известная жертва путинских политических репрессий, кому удалось привести государство  в замешательство, одержать победу из принципа и убеждений, и умереть свободным человеком.

2 октября 2011 года я получил сообщение от младшего брата Васи, что он умер.

Наверное, единственный известный мне живой человек, кто твердо держался в условиях политических репрессий и окреп в своих убеждениях, это Лимонов. Ко всеобщему удивлению, когда летом 2003 года начались репрессии против васиной компании, Лимонова, который опроверг все обвинения кроме одного, условно-досрочно освободили из колонии города Энгельса. Он вернулся в Москву, где его встречали как героя. Сотни людей собрались на Павелецком вокзале, когда туда пришел его поезд. Депутаты Думы, писатели, художники и сотни молодых и радикальных политических активистов чествовали Лимонова как героя своих убеждений, который принял вызов ужасной власти путинского государства и победил. Тюрьма основательно изменила его. Он начал бороться за тюремную реформу и права заключенных, стал большим почитателем чеченского народа и ислама, а также отказался от наиболее радикальных националистических взглядов в пользу еще более яростной левацкой политики. Он начал создавать альянсы с либералами, которых когда-то презирал. Он стал сотрудничать с шахматным гроссмейстером Гарри Каспаровым, с бывшим премьер-министром Михаилом Касьяновым, с Борисом Немцовым и другими людьми. За два с половиной года пребывания за решеткой он написал семь книг, а вскоре после выхода на свободу Лимонов, которому было за шестьдесят, женился, и у него впервые появились дети. Два года тому назад написанная во Франции биография Лимонова получила премию Ренодо, и стала обязательной для прочтения книгой в кабинете Саркози. В этом году одна итальянская кинокомпания купила права на съемку фильма о Лимонове и планирует потратить на эти цели 20 миллионов долларов. Его политика людям со стороны кажется как всегда радикальной и вызывает раздражение.

Я никогда не говорил с Лимоновым о той возможной юридической западне, в которую меня хотели заманить его адвокаты, да и он ни разу не поднимал эту тему в беседах со мной. Я ни разу не упрекнул его и его адвокатов за то, что они посчитали нужным сделать ради освобождения своего клиента. Я просто был не готов садиться на этот кол.

Если я понял Васю правильно, «идея» состоит в том, чтобы бороться с властью, не поддаваясь  при этом мрачной и унылой эстетике леволиберальной прозы. В 2004 году я опубликовал в The eXile сатирическую и шутливую историю о фальшивом документе, на котором были поддельные подписи пятерых американских конгрессменов. На той неделе, когда в Москве был убит американский редактор Forbes Пол Хлебников, один из этих конгрессменов, член палаты представителей от Республиканской партии из Техаса по имени Генри Бонилла (Henry Bonilla), когда-то работавший телеведущим, сообщил San Antonio Express, что он отправил российскому правительству официальное требование о моем аресте за эту газетную выходку. Сначала мне показалось, что это просто пустая угроза; но вскоре я узнал от посольских людей, что они получили это требование и обязаны отреагировать на него, хотя действовать активно и энергично они не собирались. Я позвонил в Вашингтон представительнице Бониллы по связям с общественностью и устроил ей разнос за то, что они добиваются ареста американского журналиста, которого могут подвергнуть пыткам, из-за какой-то гребаной шутки. Но она осталась невозмутимой. По ее мнению, и по мнению ее босса Бониллы, тюрьма и пытки это мои проблемы, а не их. «Сейчас от нас уже ничего не зависит – вам надо было думать об этом, когда вы писали свою маленькую шутливую историю», - заявила она. Кто-то из окружения Тома Лантоса (Tom Lantos) предложил вмешаться, а дипломат ЕС в столице Центральной Африканской Республики Банги вызвался предоставить мне хижину в своей дипломатическом резиденции – что-то типа политического убежища, чтобы пережить бурю.

Но нельзя дразнить власть, нападать и критиковать власть имущих, а потом бежать прочь, как только запахнет порохом – особенно если ты предан своему делу и веришь в него, каким бы несерьезным и нелепым оно ни казалось. А для меня комедия и сатира это вещи вполне серьезные. В этом смысле я как русские. Сталин отправил множество комиков на смерть в ГУЛАГ, но одного – Булгакова – уничтожать не стал. Его так впечатлил сатирический талант Булгакова, что он решил не убивать его, но и публиковаться тоже не позволил. Со временем угрозы Бониллы растаяли в воздухе, но те две недели были весьма неприятными. Мне звонили кремлевские головорезы, представляясь Борисами и Наташами, и заявляли, что они страстные фанаты моей сатиры. А потом они спрашивали: почему я острие своей сатиры направил на некоего полномочного представителя Кремля в Приволжском федеральном округе? Ну, это долгая история…

Четыре года спустя я поехал домой в Калифорнию навестить отца, который перенес инсульт. Вдруг  менеджер моей газеты отправил мне по почте факс, полученный из кремлевского ведомства. Там говорилось о проведении «проверки в редакции», поскольку возникли подозрения, что The eXile занимается «политическим экстремизмом», распространяет «порнографию», «способствует употреблению наркотиков» и подстрекает к «межнациональной ненависти». Последние три обвинения были направлены против нашей сатиры – мультсериал «Южный парк» как-то раз тоже обвинили в «разжигании межнациональной ненависти». Но главная проблема была в том, что нас обвинили в политическом экстремизме. Это сродни терроризму, и такое обвинение используется в провинции для запугивания, ослабления и заключения в тюрьму демократических противников Путина.

Трудно передать, насколько сюрреалистическим и пугающим показалось нам это уведомление, приуроченное к моменту моего выезда из страны. Знакомые мне беглецы из России сказали, что это классический прием Кремля. В общем он старается избегать публичных драк, и поэтому пытается запугать вас, когда вы находитесь за границей, давая вам шанс спастись. Если вы возвращаетесь и без страха смотрите в лицо властям, это значит, что вы бросаете вызов полицейскому государству. Обычно это заканчивается плохо, особенно для россиян.

Я позвонил своему адвокату, журналистам и местной правозащитнице, которую поразили и озадачили уведомление и обвинения властей. По ее словам, такая тактика очень редко применялась прежде против московских изданий, и использовалась она главным образом против региональных публикаций. Я хотел вернуться в Москву и ответить на эти обвинения вместе с коллегами по газете, борясь с ними, насколько это возможно. Но никто не мог мне гарантировать, что меня не посадят в тюрьму. Мы не могли понять, кто и почему выступил с этими обвинениями. Был очевидные поводы – в газете регулярно появлялись статьи Лимонова, который яростно нападал и безжалостно критиковал Путина и Медведева; там публиковались агрессивные журналистские расследования, а также грубая и оскорбительная сатира. Я отдал полный разворот без цензуры под акцию «***** за наследника Медвежонка», в которой участвовали многие из тех, кто позже создал Pussy Riot, включая Наталью Толоконникову (Надежду – прим. перев.) Мы много писали на наших страницах о тяжелых, убивающих наркотиках. Но в этом не было ничего нового. Мы делали это на протяжении десяти лет. Но почему все это возникло сейчас?

Столкнуться с таким выбором было страшно. Можно было остаться в безопасности в Калифорнии и защищать себя, бросив при этом российских коллег, Яшу Левина, и оставив все, ради чего я жил. И можно было добровольно вернуться в Москву и вступить в противостояние с властью. По сути дела, это было равноценно вызову Кремля на дуэль, чтобы заставить его либо отступить, либо преподнести на моем примере очередной урок, как он часто делал с другими. В качестве таких примеров выступали мои друзья, которые рисковали гораздо больше, чем я. Но к чему вся эта затея с The eXile, к чему борьба с властью, если ты не можешь встать и встряхнуть ее за уродливую башку в тот самый момент, когда власть грозит растоптать тебя? Если бы я отказался от этого решающего сражения и обезопасил себя, оставшись в Калифорнии, такой поступок свел бы все на нет.

Поэтому я полетел обратно в Москву, сделав то, чего не стоит делать, когда Кремль в твое отсутствие рассылает свои угрозы. Сердце начало бешено качать адреналин, все клапаны активно заработали. Я был во главе нашей редакционной команды, когда к нам на «проверку» пришли четыре кремлевских чиновника. В мгновение ока я потерял и своих инвесторов, и свою газету. Я открыто обратился к российской и западной прессе, рассказав нашу историю. Она наделала шума как раз в тот момент, когда президент Медведев проводил в Москве международную конференцию и излагал свое новое видение свободных СМИ. Российские газеты и онлайновые СМИ пошли в наступление: «При медведевской гласности вынуждены закрываться даже американские газеты»…

Наконец, когда замаскированный фашист из Думы по имени Роберт Шлегель завизжал в прямом эфире на радио, называя меня «экстремистом», заслуживающим большей кары, нежели потеря газеты, мне пришлось уехать. Газета была уничтожена, защищать больше было нечего. Российские репортеры были в безопасности, все атаки теперь велись против меня. «Друзья» посоветовали мне взять с собой в Шереметьево небольшой чемоданчик, купить в кассе аэропорта билет в один конец до ближайшего западного города и уехать из России, пока там все не уляжется, или навсегда.

Теперь я возвращаюсь к Эдварду Сноудену, который все еще скрывается где-то в транзитной зоне аэропорта Шереметьево.

Как я уже говорил, я полностью за такие утечки и разоблачения. Я не понимаю, какую опасность они могут создать для американцев – ведь главными жертвами здесь стали аппарат государственной безопасности и частные подрядчики, которые зарабатывают на секретности, слежке и страхе.

Таково мое мнение как журналиста и как человека, который поддерживает борьбу с властью. Но у меня вызывают огромное раздражение действия Сноудена, политика его твердолобых сторонников, а также стратегически неверные манипуляции и решения его кураторов из Guardian, пытающихся в упреждающем порядке убедить общественность, что Сноуден это герой и непогрешимая «историческая» личность, которую должен боготворить каждый, кто считает себя идущим в ногу с историей.

Но проблема в том, что с самого начала кто-то – предположительно журналисты, следящие за развитием событий в истории со Сноуденом – решили, что им надо упредить всех и убедить общественность, что Сноуден это герой, и что журналисты, в частности, Гринуолд, тоже герои, заслужившие славословие толпы, спонтанно организованное на страницах Guardian.

10 июня в статье в Guardian было раскрыто имя Сноудена, а газета как о свершившемся журналистском факте сообщила о том, что «Сноуден войдет в историю как один из самых значимых разоблачителей в Америке, наряду с Дэниелом Эллсбергом (Daniel Ellsberg) и Брэдли Мэннингом (Bradley Manning).

Так ли это, нострадамусы?

Это не мнение редакции, изложенное в передовице, не точка зрения отдельного автора. Это излагается как состоявшийся факт, опирающийся на редакционный авторитет Guardian и подтвержденный тремя подписями – Гленна Гринуолда (Glenn Greenwald), Юэна Макаскилла (Ewen MacAskill) и Лоры Пойтрас (Laura Poitras). Может, он и станет героем, но это плохая журналистика и отвратительная редакторская работа. Для Сноудена установили непомерно высокую планку, практически обеспечив ему неизбежное поражение.

Газета также добилась того, что в отличие от утечек 1970-х годов, о которых я писал, эта история будет о Сноудене, потому что  сейчас орудия с обеих сторон уже заряжены, а в нашем деградировавшем дискурсе это может означать лишь два варианта: либо вы боготворите Сноудена, отказываясь от всякой критики, как будто он некое Преосвящество-Высокоразоблачительство этих вонючих спецтайн; либо вы осуждаете Сноудена как врага, превратившись в одного из тех зомбированных сторонников Ричарда Никсона, которые молились за него во времена разоблачений «Документов Пентагона» и статей Херша. Вы должны занять свое место в одном из Лагерей Идиотов, подвергая цензуре каждую клетку своего головного мозга. Либо вы Обамабот, либо вы недовольный прогрессивист. Темные времена, мрачные.

Я ясно заявил о своей поддержке того, что сделал Сноуден. С точки зрения журналистики, не было бы большой проблемы, даже если бы Guardian не представила эту историю в таком виде. Эти разоблачения напомнили мне последние ельцинские годы, когда российские олигархи раскололись на два лагеря и начали страшно враждовать между собой. Каждая из сторон сливала на дружественные телеканалы и в газеты самые невероятные (и в основном подтвержденные фактами) истории. В период с 1997 по 1999 год были времена, когда российскую публику по пять раз в неделю обстреливали разоблачающими материалами, не уступающими по сенсационности «Документам Пентагона». То были времена, когда СМИ срывали маски благопристойности с влиятельных политиков и олигархов, показывая, как они разворовывают национальное богатство, что они рассказывают друг другу по телефону, как они манипулируют людьми и грабят. Журналисты, превращавшие эти утечки и разоблачения в статьи и передачи, не были героями. Не были героями и те, кто раскрывал банковские реквизиты, записывал телефонные разговоры и разоблачал схемы подтасовок результатов аукционов. Но та информация, которую они сливали, была невероятно ценной.

Поэтому для меня важность того, что мы узнали о программах слежки АНБ, отнюдь не определяется тем, считаю я или нет Сноудена и Гринуолда «героями» и «истинными патриотами» - в отличие от противоположной команды. Но проблема с самого начала состоит в том, что армия почитателей Сноудена и Гринуолда создала это ложное единодушие и промывает мозги каждому, кто осмелится отклониться или начнет думать самостоятельно. Я испытываю естественное отвращение к самоцензуре сталинского образца. И если я собираюсь держать свой рот на замке или притворяться, то пусть это будет что-то действительно важное, а не восхваление героизма какого-то недоделанного и запутавшегося либертарианца-разоблачителя, который не может точно и правильно изложить свою историю, звучащую просто потому, что  его куратор говорит «так надо» - а иначе мы все Обамаботы или фашисты.

Я дружил с героями, и о двух таких людях я только что вам рассказал. Я сталкивался с дилеммами, с которыми сегодня сталкивается Сноуден, и с ситуациями, похожими на ту, в которой оказался Гринуолд. По сравнению с Васей и Лимоновым Сноуден просто жалкий клоун. Я не должен так думать и так писать – ведь я за его разоблачения и против его преследования. Но мне очень трудно держать себя в рамках цензуры – из-за этого жалкого клоуна.

Мне говорят, что Сноуден герой, потому что  он сделал эти разоблачения. Мне говорят, что его бегство от важнейшего политического кризиса, им самим спровоцированного, меня совершенно не касается. А если я позволяю себе думать об этом, то я еретик мысли. Нам говорят, что мы должны свято верить в исторический героизм этого человека, но когда он ведет себя не по-геройски, нам затыкают рты, потому что «это история не про Сноудена». Нам говорят, что Сноуденом движет сила его глубоких убеждений, заставляющих этого человека бороться с полицейским государством тотальной слежки и с властью над его гражданами. А когда мы задумываемся, почему он укрывается в одном из худших полицейских государств мира, нам говорят, что «это не проблема», что это «неактуально», и что это «не тема для обсуждения». Нам говорят, мы должны подвергать цензуре собственные мысли и озабоченности, которые невозможно забыть. Такие манипуляции с логическими обоснованиями и с контролем мыслей очень быстро дегенерируют, превращаясь из лицемерия Обамаботов в нечто вроде саентологического порядка мысли, в самоцензуру и злоупотребления.

Недоделанные с самого начала политические убеждения превращаются в кучу свежего и вонючего дерьма.

Теперь они бесчестят отвратительную и  недостойную историю Гринуолда, называя его мелким спекулянтом. Будь на его месте кто-то другой, это было бы интересно и весело. Но Гринуолд на протяжении многих лет ковал и полировал свой образ непогрешимого рыцаря и защитника таких высоких понятий как героизм, патриотизм, этика, прозрачность, свобода и т.п. Он не очень интересный, читать и слушать его тоже не очень интересно. Хотя, может, вам нравятся воскресные проповеди о геенне огненной с ее пламенем и серой, от которых у вас возникает ужасное чувство и паника по поводу полицейского государства Армагеддон, на грани которого мы стоим постоянно. Гринуолд хорош в некоторых вопросах, особенно когда он разоблачает преступления Израиля. А когда речь заходит о его собственном сдержанном, либертарианском понимании «гражданских свобод», то он хорош лишь отчасти – если критикует государство за санкционированные им пытки и слежку. А отчасти он отвратителен – особенно его поддержка неправительственной организации Citizens United и его мысли о корпорациях как о людях. Не менее неприятен и его отказ считать трудовые права частью гражданских свобод, в защиту которых он на словах выступает.

На той самой неделе, когда Гринуолд сообщил своим читателям в качестве  непреложной истины, что Сноуден исторический герой и непогрешимая  личность, он позволил Guardian поднять ставки в кампании обожествлении героев, организовав среди читателей конкурс на лучшее сочинение о том, какой великий и непогрешимый человек Гленн Гринуолд. Он сам себя подставил. Не знаю, какого черта он думал, но у меня такое ощущение, что Гринуолд попался на собственную удочку.

Когда я читал в New York Daily News нападки на Гринуолда, а также его слабый и вялый ответ, должен признаться, что при всей моей личной неприязни к этому человеку мне было больно смотреть на то, как наше Государство Национальной Безопасности изо всех своих страшных сил лупцует журналиста, который великолепно работал и сделал великое дело, написав материал, ставший венцом его многолетнего и самоотверженного крестового похода против государственной власти, а также с энтузиазмом поддержав эту противную либертарианскую сеть чаепития во главе с Роном Полом (Ron Paul), и который в последнее время пишет лучшие свои статьи, хотя в них масса недостатков.

Я бы испытывал в данный момент больше сочувствия и симпатии к Гринуолду – точнее, больше, чем должен испытывать, если бы он не поливал грязью мои материалы, не нападал на меня, защищая своего собрата-либертарианца Джошуа Фауста (Joshua Foust), и не натравливал на меня своих почитателей, которые искажают мои старые сатирические статьи в The eXile, и уже наклеили на меня ярлык «насильника детей».

Мои проблемы с Гринуолдом начались в ноябре 2010 года, когда мы с Яшей написали статью о непродолжительной истерии в СМИ, случившейся в том месяце из-за атак «полицейского государства» на свободы американцев, которые, как мы писали в The Nation, возглавила армия связанных с Кохом либертарианцев, причем часть из них просто изображала возмущение, на чем и была поймана. Я мало знал Гринуолда до того, как мы прочитали его странные и истеричные выпады против нашей журналистской работы в связи с его защитой очередного «героя». На сей раз им стал Джон Тайнер «Не-трогайте-мои-яички», отказавшийся проходить проверку с личным обыском в аэропорту. Гринуолд потребовал от всех и каждого согласиться с тем, что Тайнер «отважный герой», выступивший против государственной тирании; а те, кто начал проявлять скепсис по поводу этой истерии по поводу проверок, просто государственные агенты, навязывающие такую двухпартийную тиранию. Что-то это напоминает, не правда ли?

В то время мы не знали, что Гринуолд потихоньку натаскивает и опекает Тайнера за кулисами, выступая в качестве его «адвоката и поборника», как Гринуолд называл свою журналистскую работу. Мы также не знали, что Джон Тайнер уже много лет работает инженером-программистом в одной из ведущих компаний Сан-Диего ViaSat, выполняющей заказы военной разведки и контракты АНБ, ЦРУ, Министерства внутренней безопасности и Пентагона. Эта компания производит важнейшие детали для оборудования связи, программное обеспечение для спутников-шпионов, комплексные тактические системы связи, а также системы видеонаведения для беспилотников Predator, которые используются для ведения разведки и боевых действий в Афганистане и других странах. Гринуолд подверг сомнению достоверность наших репортерских материалов и вынудил The Nation извиниться перед ViaSat, которая солгала публике, сказав неправду о работе Тайнера. Такой обман стал возможен благодаря заступничеству Гринуолда.

Более того, Тайнер неоднократно заявлял, что он выступает за замену государственного ведомства безопасности на транспорте  на приватизированную службу безопасности в аэропортах. Он конкретно выделял израильскую систему наблюдения в аэропортах, подчеркивая ее преимущества и говоря о том, что будучи частной компанией, такая служба безопасности не будет нарушать четвертую поправку так, как это делает государственная служба транспортной безопасности, пусть даже она и менее назойлива.

Благодаря нападкам Гринуолда и абсолютной убежденности его сторонников в профессионализме этого журналиста нас начали атаковать собратья по репортерскому цеху, которых возмутило то, что мы осмелились разгрести то дерьмо, которое скрывалось за кампанией против службы транспортной безопасности под лозунгом «Не трогайте мои яички». Нас называли либеральными маккартистами и фашистами, потому что, как уверял своих читателей Гринуолд, только фашист осмелится сделать очевидное и подвергнуть сомнению этот цирк в СМИ вокруг сенсационного шоу Тайнера с собственной мошонкой – человека, который был секретным сотрудником крупной компании, делающей беспилотники Predator и спутники для АНБ.

Прислушавшись к совету нашего редактора из The Nation, мы ответили на странные и эмоциональные выпады Гринуолда против нашей статьи, попытавшись протянуть ему оливковую ветвь мира вопреки всем своим инстинктам и предчувствиям. Мы напомнили ему, что нас вряд ли можно отнести к государственным громилам, выступающим от лица двухпартийной системы, как он нас изобразил, поскольку свою работу в России мы давно закончили – я как журналист, а Яша как беглец от государственной тирании и антисемитизма. Гринуолд в ответ посмеялся над нами:

Что Эймс раньше делал в России, какие беды и несчастья выпали в прошлом на долю Левина и его предков, и что бы они сказали мне, позвони я им – все это не имеет абсолютно никакого отношения к теме.

Сарказм Гринуолда сегодня имеет особый смысл, учитывая его пылкие и настойчивые утверждения о том, что решение «героя» Сноудена попросить убежища в путинской России тоже не имеет абсолютно никакого отношения к теме. Гринуолд настаивает на том, что мы неправы, выходя за установленные рамки. Если нас беспокоят политические неудачи Сноудена,  то реакция Гринуолда это исключительно насмешки и  отвлечение внимания.

@ggreenwald: Это ужасно, что Сноуден путешествует по странам, не имея свободы! Так, а теперь вернемся к нашим дебатам: надо ли арестовывать американских журналистов? #Sorkin

Мы узнали про Гринуолда и некоторые другие вещи – что он своими нападками на нас защищал либертарианцев и защищал Citizens United, не признаваясь при этом, что брал деньги у братьев Кохов и был связан с их флагманом – Институтом Катона. Все, кого я знаю в СМИ, мои друзья, говорили мне, чтобы я оставил это дело. Я так и попытался поступить, однако чуть больше года тому назад Гринуолд выступил в защиту либертарианца Джошуа Фауста, когда тот вылил ушат грязи на мою статью о расправе над бастующими нефтяниками в Казахстане в декабре 2011 года. Гринуолд ни словом не обмолвился о десятках, а то и сотнях забастовщиках, с которыми зверски расправилась, а потом забыла связанная с компанией Chevron казахстанская диктатура. Гринуолду было интересно только осуждать мой ответ на порочащие заявления Фауста. Для него были важны только чувства и ощущения блогерской элиты – его и Фауста, но не вопросы разгромленных забастовщиков об ответственности и обязанностях Chevron.

С тех пор я утратил всякую способность ощущать родство душ с Гринуолдом по какому бы то ни было вопросу. Я знаю таких людей; они скорее выстрелят тебе в спину в бою, чем станут отстаивать принципы. Я начал понимать, что Гринуолд это просто дрянной политический махинатор, нравоучительный ханжа, обрядившийся  в мантию непогрешимого рыцаря без страха и упрека, хотя выходить сухим из воды ему удается лишь благодаря тому, что левые сами насквозь прогнили и запутались в собственной политике.

Я сделал карьеру, раскапывая дерьмо, и после второй атаки Гринуолда я решил, что буду какое-то время к нему приглядываться. Поэтому несколько месяцев тому назад, когда умер Уго Чавес, а Гринуолд устроил большое шоу, изображая возмущение по поводу статей в New York Times против Чавеса от 2002 года, я написал о безумных в своем консерватизме нападках самого Гленна  на Чавеса в 2005 году. Его обожатели как обычно дали мне отпор, ибо для них Гленн был непогрешим, а его непогрешимость надо было защищать во что бы то ни стало.

И вот 2 апреля, когда Associated Press вызвала сенсацию, заявив, что вычеркивает из своего вокабуляра выражение «нелегальный иммигрант», я через наш аккаунт в The eXilе разместил ссылку на статью Гринуолда, в которой тот осуждает «парад зла, вызванный нелегальной иммиграцией. Это факт. Гринуолд не шутил. Сейчас он утверждает, что изменился.

Почти сразу после того, как я разместил эту ссылку, Гринуолд науськал на меня своего заместителя – обозревателя Чарльза Дэвиса (Charles Davis), чтобы тот лил на меня грязь. Дэвис, учившийся по программе высшей школы в «лагере капитализма» в Пенсильвании, и ставший фанатом Рона Пола, ответил на мою фактическую ссылку на антииммигрантскую статью Гринуолда сообщением в Твиттере:

Периодическое напоминание: левацкий сынок богатых родителей Марк Эймс это хамский женоненавистник, который использовал свой доверительный фонд для того, чтобы спать с детьми.

Выкатив этот твит, Дэвис при поддержке толпы твиттериан из числа обожателей Гринуолда сразу начал наседать на моего босса, добиваясь, чтобы тот меня уволил. Он опять облил меня грязью, назвав «насильником детей».

Да ладно, старший редактор, если вы защищаете своего насильника детей, то хотя бы старайтесь делать это остроумно!

Когда Дэвису не удалось настроить моего издателя против меня, он вместе с Гринуолдом и твиттеровской мафией навел свои прицелы на него, назвав издателя приспешником женоненавистника и насильника детей:

Contra @paulcarr:Когда Марк Эймс рассказывает, как он трахает детей, он хочет, чтобы вы знали:

и

@paulcarr:это не выдумка. Давайте, публикуйте новых насильников.

На следующее утро, проанализировав и оценив нападки своих обожателей на меня, Гринуолд выразил свое одобрение и предложил им несколько иной формат, чтобы грязь проникала глубже и в более обширную аудиторию, и чтобы мне было больнее:

@epmurph @ohtarzie @charliearchy @firetomfriedman: Кто-то должен описать произошедшее шаг за шагом для тех, кто это пропустил.

Один из гринуолдовских поклонников заявил своему Хозяину:

@ohtarzie: Я уже давно не испытывал такую гордость и счастье от принадлежности к данному сектору.

Если бы я не прошел крещение огнем в гораздо более суровой и яростной постсоветской России, и если бы мой босс не вышел из той же среды журналистской сатиры и полемики, кто знает, может, я бы сегодня был банкротом.

Сейчас это происходит с Гринуолдом. Его сценарий с «Иисусом Сноуденом» терпит крах; его недоделанные либертарианские махинации с утечками создают больше проблем, чем их решений; он вступает во все более мстительные и пустячные потасовки с журналистами, которые обычно поддерживают Гринуолда, в том числе, с другим журналистом The Nation Риком Перлстайном (Rick Perlstein). И все потому, что  Гринуолд в любой критике видит заговоры и козни оруэлловского правительства.

Итак, в нашу извращенную и деполитизированную эпоху у нас нет иного выхода, кроме участия в дрянном споре, и нет связной политической линии, чтобы использовать в ней разоблачения Сноудена, хотя эти разоблачения по-прежнему важны.

Как написал русский поэт, «бывали хуже времена, но не было подлей».

В наше прогнившее насквозь время все являются в определенном смысле жертвами. Гринуолд это не Сеймур Херш, Сноуден не Эллсберг, а Рэнд Пол не Фрэнк Черч. И мы слабее, чем наши отцы, Дюпри. Мы выглядим намного лучше их в нашем возрасте, и тем не менее, мы намного слабее.