По радио и телевидению то и дело с тревогой говорят о нефти и газе, но забывают про медь, которая имеет ничуть не меньшее значение для нашей цивилизации. Она присутствует везде — в наших домах, в компьютерах и гибридных автомобилях, использующих экологически чистую энергию. При этом добыча меди становится делом все более сложным, дорогостоящим и экологически грязным. Итак, мы вступили в эпоху дефицита медной руды.
В 2001 году компания Rio Tinto приняла важное для себя решение: закрыть принадлежащее ей месторождение Бингем — старейший и крупнейший, из когда-либо созданных человеком, — рудник. На этом гигантском карьере добыча руды ведется открытым способом. Разработка месторождения началась еще в 1906 году и продолжается по сей день.
С самого начала 1980-х годов в меднорудной индустрии наблюдался длительный спад. Стоило только Европе и Северной Америке перейти от экономики индустриальной к экономике услуг, как спрос на медь выровнялся, а цена на этот металл осталась на прежнем уровне. Прибыли у компаний-операторов рудника были низкие. Бингем — этот поистине циклопических размеров кратер, расположенный в самом сердце гор Окуирр в 20 милях от Солт-Лейк-Сити, — оказался на перепутье. Чтобы сохранить производство, карьер нужно было бы расширить, но чем шире бы он становился, тем больше бы возникало расходов. И, в конце концов, расходы превысили бы доходы. Карьер Бингем планируют закрыть в 2013 году, что ознаменует собой конец целой эпохи.
Но пока что рудник действует. Сегодня на каньоне Бингем можно увидеть большое число самосвалов размером с целый дом — сначала они спускаются по дорогам вниз, потом загружаются рудой и поднимаются обратно наверх — работа идет круглые сутки. Одновременно с этим ведутся работы по расширению и углублению карьера с целью добычи все новых и новых запасов руды.
Но и это еще не все. Оказывается, компания Rio Tinto собирается вести добычу руды прямо под месторождением Бингем. Открытую добычу планируется прекратить к 2029 году, но каньон Бингем продолжит свою работу. В соответствии с ныне действующим планом, вместо гигантской ямы будет прорыта гигантская шахта, строительство которой уже ведется. Эта шахта уйдет на 2000 футов под дно карьера.
Согласно плану, прямо из дна огромного карьера будут извлечены пять блоков горной породы размерами, превышающими 1/2×1/2×1/3 мили каждый. Для сравнения: в созданном углублении может поместиться центр Манхэттена, начиная с 33-й по 57-ю улицу, а, если брать по высоте, то туда можно спокойно поставить Эмпайр Стейт Билдинг и, при этом, еще 500 футов останется. Проект радикально изменит весь процесс работ на руднике. При открытой добыче руду из карьера достают сверху, словно вычерпывают сахар из сахарницы, в то время как из подземной шахты рудный массив размером с целый город будут доставать снизу, словно сахар из-под основания сахарной кучи.
Инженерные работы, проводимые в каньоне Бингем, поражают человеческое воображение. И это мы наблюдаем не только здесь. «То же самое происходит сейчас во Фрипорте, — замечает директор проекта по подземной разработке месторождения Бингем Барри Гасс, намекая на один из крупнейших карьеров, расположенных в Индонезии. — То же самое происходит в районе Эскондида (в Чили) и на Оюу Толгой (в Монголии)». А кроме них, на закрытый способ добычи будет переходить и крупнейший медный рудник в Индии Маланджханд, а также Чукикамата, чилийский рудник, уступающий по масштабам и времени эксплуатации лишь руднику Бингем. То же самое происходит на месторождении Палабора в Южной Африке. Во всем мире старые медные рудники возрождаются с помощью перехода на закрытый способ добычи руд.
Новые медные рудники, использующие как открытый способ добычи, так и метод блокового обрушения, начинают появляться в самых отдаленных частях нашей планеты — там, где еще не так давно было бы немыслимо вести горные разработки из-за слишком большой удаленности этих местностей и высокого уровня политической нестабильности. Даже неполный список этих рудников напоминает маршрут какого-нибудь искателя приключений: Айнак в Афганистане, Шафт Крик в Британской Колумбии, Лас-Бамбас в Перу, Хунин в Эквадоре, Камоа в Демократической Республике Конго. В США ведутся проектные работы по строительству шахты глубиной 7000 футов на месторождении Резолюшн в штате Аризона и на месторождении Пеббл на Аляске. На последнем из них будут, вероятно, комбинироваться подземный и надземный способы добычи. Операции по извлечению руды на каждом из этих месторождений будут соответствовать высоким международным стандартам, т.е. как и на карьере Бингем. Кроме того, ведется разработка десятков более мелких по масштабу месторождений. Словом, можно сказать, что инопланетяне, наблюдающие из космоса за деятельностью землян, вполне могут подумать, что жители нашей планеты только-только вступают в бронзовый век.
Сначала шахты закрывали, однако через десять лет все ринулись активно добывать медную руду. Что же произошло? Ответ содержится в одном слове: «Китай». Дело в том, что современная промышленность нуждается в электричестве. Средний класс привыкает к более высоким жизненным стандартам. И здесь, практически везде требуется медная проволока. В течение последнего десятилетия китайская экономика стала бурно расти, вместе с ней стали развиваться ее промышленность и средний класс. В результате годовое потребление меди в Поднебесной увеличилось более чем в три раза, достигнув 7,9 миллиона тонн в 2011 году. Китай стал крупнейшим мировым потребителем меди. (Для сравнения, в 2011 году США потребляли 1,9 миллионов тонн меди.)
Воздействие на цену меди оказалось очень сильным. Так, в 2000 году этот металл стоил чуть менее 1 доллара за фунт, причем, данная цена держалась в течение нескольких лет. К середине 2007 года, как раз перед «Большой рецессией», цена на медь возросла до 5 долларов за фунт. И хотя потом цена этого металла подверглась коррекции, в настоящее время она все равно колеблется где-то в районе базовой цены 3 доллара за фунт. Таким образом, за десять лет цена на медь увеличилась на 200 процентов. Беспристрастные отраслевые аналитики ожидают, что установившаяся базовая цена продержится, по крайней мере, в течение ближайших 20 лет. К такому же выводу приходят и предвзятые специалисты горнодобывающих компаний.
Когда осенью прошлого года я встретился с Гассом на месторождении Бингем, он в самых общих чертах обрисовал мне на схеме характер потребления металлов в таких индустриальных странах, как Индия и Китай. В самом начале идет железо, поскольку оно — фундамент простого промышленного производства и инфраструктуры, типа железных дорог и т.п. Затем идет медь, необходимая для самых современных отраслей и электрификации домов. И, наконец, на сцену выходит алюминий, используемый в автомобилях, бытовой технике и самолетах — на этой стадии уже появляются предметы материального благосостояния. «Очень многое изменилось», — говорит Гасс, показывая пальцем на график. Затем он указывает на медь: «Перемены налицо».
Добыча меди, несмотря даже на современные передовые технологии, — процесс чрезвычайно затратный с экологической точки зрения. Меднорудных месторождений как таковых великое множество. При обработке руды потребляется очень много топлива (обычно угля) и воды. В отработанной пустой породе содержится большое количество токсичных веществ, в том числе серной кислоты, мышьяка, свинца и кадмия. Эти вещества не являются привнесенным продуктом переработки, а всегда присутствуют в руде. От этих примесей никуда не уйти, из-за них отходы производства меди остаются токсичными на протяжении десятков тысяч лет. Вот именно по этой причине забили тревогу противники строительства месторождения Пеббл на Аляске. Одно дело — разработка такого гигантского рудника как Бингем, расположенного посреди пустыни, и совсем другое — строительство месторождения в заповедных местах Аляски посреди вулканических горных хребтов, практически неподалеку от самого крупного в мире нерестилища лосося.
Но есть и другая сторона медали: на больших рудниках полезные ископаемые и природные богатства нужно не только доставать, но и вывозить. Конечно, на месторождении Бингем все это происходило несколько неупорядоченно: компания-оператор проложила железную дорогу, и, вот, не успели мы оглянуться, как на обочине уже вырос город, шахтеры начинают тратить свою зарплату, растет торговля. Как известно, Бригам Янг основал Солт-Лейк-Сити, но именно каньон Бингем помог этому городку превратиться из изолированного религиозного анклава в бурно растущую столицу штата Юта.
Однако все чаще этот процесс пытаются упорядочить с помощью закона. Теперь в типовом контракте на добычу полезных ископаемых содержится не только информация о правилах аренды и плате за разработку недр, отчисляемой государству. В нем должны быть конкретно обозначены объекты инфраструктуры, которые компания намеревается построить, а именно: электростанции, системы водоснабжения, коммуникаций. Кроме того, контрактом должны быть предусмотрены способы, с помощью которых вся информация о строительстве должна быть доведена до общественности. В обмен на право добывать медную руду, компания-оператор месторождения обязана передать местным жителям инфраструктуру, технологии и другие материальные ценности.
Преимущества получают те страны, у которых имеются запасы полезных ископаемых. Медь в чистом виде (т.е. в виде самородков, подобно золоту) встречается в природе не часто. Чаще всего медь существует вместе с другими элементами в виде минералов, содержание меди в которых составляет лишь небольшой процент. Еще каких-то пятьдесят лет назад содержание меди в руде в среднем составляло 1,5 процента. Однако сейчас такие насыщенные медью руды, как правило, уже не встречаются. На сегодняшний день содержание меди в руде составляет в среднем 0,6 процента. В настоящее время на каждую тонну добытой меди приходится около 167 тонн обработанной руды и почти 167 тонн отходов.
В то же время, одним из препятствий для повышения экономической эффективности старых месторождений меди является их размер. Открытый способ добычи полезных ископаемых относительно дешев, в этом случае добыча идет ускоренными темпами. Если месторождение новое и небольшое, то добыча идет без затруднений. Но, если руководство пожелает углубить карьер, то его придется одновременно и расширить, — об этом знают даже дети, когда роются в песочнице. Чтобы расширить месторождение Бингем, необходимо удалить с южной стены циклопического кратера часть каменной породы шириной в милю, толщиной 1000 футов и высотой 3500 футов. Заметим, что удалить придется не руду, а именно пустую породу, так называемую «вскрышу» (медная руда залегает прямо под ней). На проведение этой операции потребуется примерно семь лет, а капитальные затраты составят более 660 миллионов долларов. «В прямом и переносном смысле, нам придется передвинуть целую гору», — поясняет Гасс. — Денег нам это не принесет«. Есть еще одна проблема гигантских старых месторождений — оползни. Пока я писал эту статью, на месторождении Бингем произошел огромный оползень, временно приостановивший работу карьера. В результате, ожидается, что производство руды на карьере в 2013 году сократится вдвое.
По этой причине принято решение больше не расширять месторождение Бингем. Запасы добываемой там руды будут практически исчерпаны к 2029 году; в том же году операции планируется перенести под землю. Такая же ситуация имеет место и на многих других старых карьерах. По сути дела, причина, по которой операции переносятся под землю, а огромные новые месторождения в настоящее время начинают разрабатываться в труднодоступных районах Афганистана и Монголии, заключается в том, что добывать руду под землей дешевле и проще, чем расширять месторождение на поверхности с тем, чтобы только добраться до дна.
Ситуация аналогична той, с которой столкнулись нефтяники в 1970-х годах. В те времена многие опасались, что мир уже достиг «пика добычи нефти», легкодоступные месторождения истощились, а остались лишь нефтяные поля, расположенные на северной оконечности Аляски и в других труднодоступных уголках планеты. А из этих месторождений мировая экономика получает тяжелые нефти, как говорится, со всеми вытекающими последствиями. Именно эти виды нефти способствовали изменению климата и сделали неизбежной катастрофу, вроде той, что произошла на нефтяной платформе Deepwater Horizon в Мексиканском заливе.
Медь не исчезла. Однако ее все труднее находить и добывать. Кроме того, создание необходимых для общества товаров, при производстве которых используется медь, сопровождается усилением экологических бед. Гасс на этот счет выразился категоричнее: «Легкой руды больше нет». Итак, мы вступили в эпоху, когда медь стало трудно добывать.
Промозглым октябрьским утром прошлого года я встретился с Гассом на месторождении Бингем. В течение многих лет этот темноволосый и сильный мужчина успел поработать горным инженером в разных уголках мира, он так и не избавился от своего родного зимбабвийского акцента. Несмотря на то, что мы с ним договорились держаться подальше от опасной зоны, где идут инженерные работы, он все равно заставил меня надеть защитное снаряжение — каску, защитные ботинки с металлическим носком и толстый ремень с прикрепленным к нему аварийным генератором кислорода. «До 1994 года я работал в золотодобывающей промышленности ЮАР», — говорит Гасс, делая паузу и вспоминая времена апартеида. — Там у нас каждую неделю происходили несчастные случаи со смертельным исходом. По крайней мере, кто-нибудь погибал«. Однако здесь в США к моменту нашей встречи травм в его бригаде не было в течение 456 дней.
Мы запрыгнули в пикап и поехали через невысокий горный хребет к руднику. В 1906 году, когда начались разработки месторождения, добытая руда сваливалась в невысокий террикон в центре гор Окуирр. В наше время того террикона давно уже нет. На его месте мы увидели гигантский котлован размером две с половиной на полторы мили в ширину и более чем три четверти мили в глубину. Закружилась метель, и мы вместе с Гассом стали наблюдать, как огромные снежные смерчи постепенно опускаются на глубину тысячи футов, направляясь ко дну котлована. Да, сказал я в тот момент, гигантский котлован будто вдыхает в себя снежные вихри. Гасс сказал, так и есть: котлован настолько большой, что в нем существует свой особый микроклимат.
Мы последовали вслед за снежными вихрями, медленно спускаясь в течение получаса вниз по крутому дорожному серпантину, проложенному по щебенке. Вокруг нас стояли самые большие в мире электрические ковшовые экскаваторы, которые поднимали раздробленную взрывом породу, а затем опрокидывали ее в самые большие в мире грузовики. Десять экскаваторов, более 100 грузовиков; один ковш рассчитан на 98 тонн, одна партия нагруженной породы — 320 тонн. На месторождении Бингем ежедневно извлекают 500 тысяч тонн руды, более двух ее третей составляет пустая порода. Самосвалы выруливают из циклопического кратера на поверхность и сбрасывают породу; под действием веса этих тяжелых машин из-под земли просачивается вода. Она стекает обратно вниз по дорожному серпантину. Вслед за самосвалами едут самые большие в мире грейдеры, которые неустанно восстанавливают дорожное полотно.
За пределами карьера Бингем расположились остальные предприятия, принадлежащие этому месторождению, на которых ведется переработка руды. В производственных корпусах, разбросанных на многие километры по предгорьям Окуиррских гор, руду сначала очень мелко дробят, затем отделяют медь, плавят и, наконец, производят из нее слитки с содержанием этого металла, равным 99,99 процента.
Для обеспечения всего производственного цикла используется электрический ток, вырабатываемый на электростанции мощностью 175 мегаватт. Она работает на угле, который ежедневно привозят сюда по железной дороге. Для поддержания работы электростанции и обработки руды используется специальная насосная станция, которая перекачивает десятки тысяч галлонов воды в минуту. Работа насосной станции находится под постоянным контролем компьютерной сети и технических специалистов. Ежедневно на местных предприятиях перерабатывается 150 тысяч тонн руды, из которой получают около 820 тонн меди и 149 тысяч тонн пустой породы. А если в общий объем включить еще и так называемую вскрышную породу, то получится следующая картина: от общей массы всей руды, добываемой ежедневно на месторождении Бингем, медь составляет одну пятисотую часть.
... И вот, я вместе Гассом оказался на самом дне гигантского карьера Бингем. Вид оттуда был не менее завораживающим, чем сверху: стены круто поднимались ввысь, местами почти отвесно, под углом 75 градусов. Казалось, будто небо заключено в каменную оправу. До нашего спуска, изображая шахту на рисунке, Гасс небрежно заметил: «В этом котловане нам еле-еле удается обеспечивать допустимую устойчивость склона». Он показал рукой на самый крутой участок у северной стены этой огромной котловины; именно здесь в апреле нынешнего года гигантский оползень засыпал дно карьера, обрушив на него 165 млн. тонн щебня.
Вместе с моим провожатым я спустился еще на несколько сотен футов вниз по туннелю, одному из двух, которые были прорыты на самом дне и вели еще дальше вниз. Там, в конце туннеля, под непрерывным каскадом брызг, источаемых подземными водами, мы наблюдали, как один из технических специалистов вел подготовительные работы в плоскости забоя с целью дальнейшей выемки грунта. Но мне это ни о чем не говорило, в отличие от Гасса, который понимал, что к чему. В этой суровой каменной породе Гасс видел то, чего я не мог разглядеть.
Среди всех металлов, лишь серебро способно проводить электричество лучше меди. Но серебро металл слишком редкий и дорогой, чтобы его использовать в промышленных масштабах. А медь пластична, податлива и обладает высокой коррозионной стойкостью, именно поэтому медь — самый подходящий металл для создания проводов и труб. Некоторые важные виды удобрений, а также пестицидов, тоже делаются на основе меди. Этот металл не особенно прочен, но обладает достаточной плотностью. Свойства меди неповторимы, другие металлы с ней не сравнятся. И без этих ее свойств современная экономика никак не может обойтись.
Вот здесь и возникает проблема. Возьмем, к примеру, нефть. Основные ее свойства отнюдь не уникальны в том смысле, что электростанции, использующие в качестве топлива уголь или атомную энергию (а также гидро- или ветровые электростанции), могут производить все ту же электроэнергию и точно такого же качества, что и станции, работающие на мазуте; автомобили могут отказаться от бензина и работать на этаноле из кукурузы, биодизельном топливе или же на энергии, запасенной в аккумуляторных батареях. Но медь уникальна, замены ей найти нельзя.
На месторождении Бингем я побеседовал с Роханом Макгоуэн-Джексоном, вице-президентом по инновациям и развитию людских ресурсов компании Rio Tinto. По его мнению, как только в Китае начался бум потребления, а цена на медь достигла рекордной отметки в размере 5 долларов, «этот металл стали использовать несколько по-иному». «Понятно, что при цене восемьдесят центов за фунт для производства труб есть смысл использовать медь, а при пяти долларах — уже вряд ли». В этом случае, переходят на более легкие материалы, вроде ПВХ. И все же в целом, отмечает Макгоуэн-Джексон, спрос на медь оставался «довольно неэластичным», даже несмотря на высокие цены. И в электроэнергетике ни один другой материал тоже не может сравниться с медью. Да, в высоковольтных линиях используется алюминий, благодаря своей низкой стоимости и легкости, несмотря даже на свою более низкую проводимость. Однако если не брать в расчет высоковольтные линии, то все равно получится следующее: если мы говорим «электричество», то подразумеваем «медь», поскольку изделия из нее присутствуют в каждом доме, в каждом компьютере, каждом светофоре.
Макгоуэн-Джексон упомянул о следующей характерной черте нашего времени: «Как только мы говорим об электромобилях и ветряных турбинах, то сразу подразумеваем одно: "медь". Скажем, я езжу на Toyota Prius — в ней полно медных деталей! Чем больше хотят снизить вредное экологическое воздействие человека на природу, тем больше вырастает спрос на наш продукт».
Свойства меди могут оказаться палкой о двух концах. Медь можно перерабатывать, и в то же время она исключительно долговечна. Изделие, состоящее из медных элементов (скажем, если проложить в офисном здании электропроводку), как правило, будет исправно служить на протяжении многих лет. Спрос на медь продолжает расти.
Если сравнивать производство меди из руды и переработку медного лома, то последний вариант не обязательно окажется оптимальным с точки зрения экологии нашей планеты. Как правило, медный металлолом представляет собой проволоку, одетую в пластиковой или виниловый изоляционный материал. Процесс изоляции проводов включает в себя ряд довольно вредных технологических операций. В Соединенных Штатах больше не осталось заводов по переработке медного металлолома, отчасти потому, что американские строгие экологические законы делают функционирование таких производств делом невыгодным. Вместо этого США экспортируют медный лом в те страны, где экологическое законодательство не столь сурово — а это, прежде всего, Китай, где бизнес по переработке медного металлолома процветает. В 2000 году США экспортировали в Китай медного лома на сумму 165 миллионов долларов, а в 2011 году — уже на 3,5 миллиарда долларов.
Но вернемся снова на карьер Бингем. Строительство туннелей под месторождением — это только первая стадия подземного проекта. В соответствии с планом, под самим карьером протянутся туннели длиной 2000 футов. Затем, будут прорыты туннели поменьше общей протяженностью 300 миль. Они будут расположены один над другим, создавая при этом двухуровневую решетчатую структуру. Верхний и нижний уровни этих туннелей будут соединены вертикальными воронкообразными шахтами. Финальная часть проекта заключается в следующем: сначала горную породу, находящуюся над туннелями верхнего уровня, разрушат при помощи взрывов. Потом, раздробленную породу смешают с водой, а затем эта смесь будет стекать по воронкообразным шахтам к туннелям нижнего уровня, из которых ее будут затем извлекать на поверхность.
Здесь, кроме всего прочего, придется решать и сопутствующие проблемы. Для того, чтобы смешать добытую породу с подземной водой, необходимо будет просверлить тысячи дренажных отверстий и установить массивную насосную систему, чтобы предотвратить затопление туннелей. Поскольку необходимо прорыть туннели (которые, как мы уже знаем, напоминают решетчатую структуру) протяженностью многие и многие мили, компания Rio Tinto хотела бы использовать скоростные проходческие комбайны, а не традиционный буровзрывной способ разработки горных пород. Но таких машин, которые бы отвечали поставленным задачам (т.е. умели бы работать на крутых подъемах и т.д.) пока что не существует. Их еще не придумали. Компания Rio Tinto также планирует использовать роботизированные грузовики и ковши для вычерпывания руды. («Мы будем опускать их в шахту, управляя этим процессом с помощью PlayStation», — говорит Гасс.) И эту систему тоже придется создавать на заказ.
Все эти подготовительные работы, проводимые на месторождении Бингем, как и на любом другом руднике, где будет применяться добыча руды «из-под дна карьера» (т.е. при помощи блокового обрушения — прим. перев.), себя окупят. Тому есть две причины. Во-первых, после первого взрыва, процесс добычи руды будет идти как бы сам собой: рудное тело само обрушится под действием своего собственного веса, и по мере вычерпывания, рудная порода будет сама постепенно проседать, устремляясь в нижние туннели (этот процесс напоминает движение песка в песочных часах, когда песок из верхнего сосуда через горловину пересыпается в нижний — прим. перев.). Данный процесс безопасен, его можно контролировать; по сути, вместо динамита будет использоваться гравитация. Во-вторых, в отличие от добычи полезных ископаемых открытым способом, не нужно вывозить пустую породу, поскольку подземные рудники будут поднимать только руду и ничего больше.
Данный метод, известный как «блоковое обрушение», не нов, однако в столь гигантских масштабах он будет применяться впервые. Один из параметров, характеризующих месторождения меди, — это объемы перерабатываемой руды. «Двадцать лет назад на большом подземном руднике добывалось от шести до восьми тысяч тонн в сутки, — говорит Гасс. — Мы же планируем получать (при использовании блокового обрушения) более ста пятидесяти тысяч тонн в сутки». После того, как лет через десять будут полностью выработаны первые пять обрушенных блоков, наступит черед второго слоя, лежащего под ними. А после второго слоя, возможно, доберутся и до третьего слоя, который лежит еще глубже. При помощи блокового обрушения на месторождении Бингем можно добывать куда больше руды, чем при открытом способе добычи, который сейчас там используется.
Теперь понятно, почему компания Rio Tinto готова инвестировать 1 миллиард долларов на протяжении более 10 лет, чтобы перенести работы по добыче руды на месторождении Бингем под землю. Теперь понятно, почему пример Rio Tinto становится ориентиром и для остальных месторождений в других странах мира. Чукикамата, Оюу Толгой, Маланджханд — завораживающие названия рудников, которые будоражат воображение и манят сказочными прибылями.
Но все эти положительные стороны проекта идут рука об руку c отрицательными. Огромное количество машин, рабочей силы и энергии, необходимые для запуска рудника Бингем, представляют собой огромную угрозу для экологии. То же самое касается и большинства других меднорудных месторождений.
Столь мощная концентрация ресурсов характерна для любого индустриального общества. Электричество, вода, транспорт, коммуникации, высококвалифицированный персонал — почти все ресурсы, необходимые для медных месторождений, необходимы также и для остальной экономики. И этим стали пользоваться развивающиеся страны, в которых появляются новые рудники. Такие месторождения больше не рассматриваются с одной лишь финансовой стороны; теперь на них смотрят и как на потенциальный источник технологий, человеческого капитала и инфраструктурных проектов, выгода от которых намного превосходят выгоду от рудника как такового. Что ж, вполне разумный подход, ведь со временем рудники истощаются, а потребности населения остаются.
В качестве примера давайте возьмем гигантское меднорудное месторождение Оюу Толгой что в 300 милях к югу от Улан-Батора в пустыне Гоби, компанией-оператором этого рудника является Rio Tinto (на месторождении Оюу Толгой добывается также и золото — прим.перев.). В настоящее время близится к завершению первый этап строительства. В самом начале разработка месторождения будет вестись открытым способом, после чего операции по добыче в ближайшее десятилетие будут перенесены под землю. Планируется, что первая партия меди будет выплавлена в июне 2013 года. Компания Rio Tinto уже инвестировала более 6 миллиардов долларов в Оюу Толгой и собирается вложить в это месторождение еще не менее 5 миллиардов долларов. Уже одна эта инвестиция смогла придать значительный импульс монгольской экономике. Правительству страны уже принадлежит 34 процента акций рудника; кроме того, компания Rio Tinto будет выплачивать налог на прибыль и роялти за добываемую руду. Месторождение Оюу Толгой поможет увеличить на треть ежегодные доходы правительства Монголии. Ожидается, что этот медный рудник будет функционировать в течение 50 лет.
Но контракт, который компания Rio Tinto подписала с монгольским правительством, предусматривает не только денежные выгоды. Согласно контракту, девяносто процентов шахтеров должны быть гражданами Монголии, которых Rio Tinto обязуется обучить за свой счет. К тому же, компания должна построить аэропорт (это уже было выполнено) и проложить железную дорогу (она строится), которая свяжет Монголию с китайской железнодорожной сетью и тем самым предоставит этому государству, не имеющему выхода к морю, доступ к глубоководным морским портам. К 2017 году вся электроэнергия, потребляемая рудником, должна вырабатываться в Монголии. Подписанное соглашение дало возможность правительству страны привлечь 1,5 миллиарда долларов через продажу облигаций для строительства электростанции мощностью 1200 МВт. Она будет обеспечивать электроэнергией не только само месторождение, но также предприятия и жилой сектор страны.
Перед тем как приехать на карьер Бингем, Гасс два года проработал на месторождении Оюу Толгой, где помогал строить рудник и его инфраструктуру. «Работалось легко, — шутит Гасс. — Ведь там ничего не было, пришлось начинать буквально с нуля». В результате, благодаря неумолимым требованиям контракта, появился гигантский рудник, а вместе с ним — большие инвестиции в человеческий капитал и материальные активы, причем выгоды от этих инвестиций Монголия будет получать даже после того, как медь в руднике иссякнет.
Еще лет двадцать и даже десять назад соглашение о строительстве рудника, подобного Оюу Толгою, казалось чем-то из ряда вон выходящим. В те времена инвестор просто переводил деньги, а правительство не могло рассчитывать на получение своей доли в месторождении. Обязательные отчисления и налоги были низкими. Единственное, на что можно было претендовать, так это на инфраструктуру месторождения, но и здесь была своя специфика: инвестор не был обязан информировать заранее о том, какие именно объекты он хочет возводить, или же о своих планах по интеграции рудника в социально-экономическую структуру страны.
Я попросил Майкла Стенли (геолога и экономиста Всемирного Банка, который активно занимается вопросами развития месторождений в Азии) разъяснить мне, какие изменения в этой сфере произошли. Вот что он мне рассказал. Во-первых, за последние два десятилетия во многих странах мира за государством было законодательно закреплено право собственности на минеральные ресурсы. В результате, при заключении контракта на разработку недр, компания-оператор вынуждена теперь иметь дело с одним мощным контрагентом в лице государства и местных общин, которым и принадлежат недра. «В нем конкретно уточняются основные права и обязанности горнодобывающих компаний, правительства и местных общин», — добавил Майкл Стенли.
Во-вторых, с подачи Всемирного банка и других организаций многие страны приняли новый, более выгодный для себя, порядок продажи прав на добычу полезных ископаемых. Так, в прошлом, компании проводили переговоры, касающиеся разработки недр, в индивидуальном порядке, за закрытыми дверями; в те времена высокопоставленных чиновников зачастую подкупали в обмен на выдачу лицензии. Однако теперь в большинстве стран мира процесс выдачи лицензии происходит открыто на публичных торгах, которые так и называются: «тендер на разработку недр». Порядок лицензирования определяется государством; лицензии выдаются только компании, победившей в ходе тендера. Стоимость проекта и его структура — это, пожалуй, единственное, что компания может устанавливать сама. «На переговорах мы рассматриваем индивидуальные характеристики недвижимого имущества. Затем обсуждаем следующие вопросы: какую инфраструктуру вы собираетесь построить? Как это имущество будет разделено? Вместе с кем? Каковы гарантии, что все будет именно так, а не иначе?», — поясняет Стенли.
Но Майкл Стенли привел еще и третий довод, который меня приятно удивил. По словам Майкла, интернет стал одним из ключевых факторов, который изменил способ ведения переговоров о разработке недр, поскольку в ходе переговоров он стал усиливать голос третьей стороны, т.е. местных общин, коренных народов, обладающих исконными правами на землю, экологических групп, а также вообще всех неравнодушных людей в разных странах мира. «Теперь даже небольшие группы людей в сельской местности, умеющие пользоваться поисковиком Google и немного владеющие английским языком, вполне могут ознакомиться с мировым опытом. И они уже это делают. В 1985 году вряд ли кто-то мог, живя в Монголии, ознакомиться с мировыми тенденциями горнорудного дела. А теперь эту информацию местные жители могут получить даже по мобильному телефону». Так, например, в 2011 году Стэнли вместе со своими коллегами подготовил доклад о разработке медного рудника Айнак в Афганистане. Этот документ, по сути, является образцовым путеводителем для правительств и местных общин, заинтересованных данной темой. Так вот, в течение некоторого времени после публикации, доклад Стенли и его коллег оказался самым читаемым материалом на сайте Всемирного банка.
Для горнодобывающих компаний, это судьбоносные изменения. Они раскрывают саму суть, саму природу бизнеса. По мнению Стэнли, 60 процентов бюджета, выделенного компаниями на развитие, в настоящее время тратятся не на добычу руды как таковую, а совсем на другие цели. Рохан Макгоуэн-Джексон из Rio Tinto уточняет: до 70 процентов бюджета компании тратится на «портовые сооружения, переработку, воду, электроэнергию, землю, переселение жителей — словом, не на разработку месторождения как такового, а на сопутствующую деятельность». Возникает парадокс: в погоне за дефицитной рудой, строительство самих рудников становится делом вторичным. «На первый план выходит инфраструктура, а технологии уходят на второй план», — полагает Стенли.
Вот такая получается математика: население мира растет и богатеет, спрос на медь увеличивается. Из-за этого приходится все больше и больше углублять и расширять рудники. На это уйдут десятилетия.
Приступая к новым проектам и анализируя свои затраты, горнодобывающие компании стараются смотреть далеко в будущее — на четверть века вперед и дальше. Счет инвестициям теперь идет на десятки миллиардов долларов; бухгалтеры теперь четко следуют принципу осторожности (по другому называется «принципом консерватизма», согласно которому бухгалтер в случае сомнения должен дать скорее худшую оценку, чем лучшую — прим.перев.). При составлении прогнозов на 30 или 40 лет вперед и закладывая базисную цену меди в размере 3 долларов за фунт, как они это зачастую делают сейчас, бухгалтеры стараются не предлагать оптимистических прогнозов развития отрасли. Они исходят из предположения, что в ближайшее время добывать руду не станет легче, — а это означает, что вряд ли быстро разрешится этическая проблема, связанная с добычей руды, т.е. когда польза меди для человечества идет рука об руку с загрязнением окружающей среды. В любом индустриальном обществе (там, где люди читают мою статью при свете электрической и даже светодиодной лампы) растут не только выгоды, но и издержки.
Тем не менее, последствия этого процесса проявят себя не через десятилетия, а через тысячелетия. После закрытия шахт все токсичные отходы, произведенные медными рудниками, должны быть погребены под мощными саркофагами «на вечные времена», если воспользоваться выражением Агентства охраны окружающей среды, и храниться там тысячелетия. Таким образом, когда речь идет о разработке нового месторождения, у представителей бизнеса, правительства и местных общин возникает следующий вопрос: а стоит ли эти рудники разрабатывать? — ведь в этом случае на долю будущих поколений жителей Земли достанутся одни лишь издержки без всяких выгод.
После того как мы вместе с Гассом покинули месторождение Бингем, я задал ему вопрос по поводу разработки месторождения Пеббл на Аляске (напомню, что отходы с этого месторождения будут сваливаться рядом с заповедным озером Илиамна и неподалеку от крупнейшего в мире нерестилища лосося в Бристольском заливе, где обитают редкие эндемичные виды пресноводных тюленей; кроме того, данный регион входит в зону сейсмической активности). Процесс подготовки к строительству месторождения Пеббл — и на уровне штата и на федеральном уровне — может начаться уже в конце этого года.
Гасс ответил сразу: «При цене 3 доллара за фунт (т.е. при текущей цене), этот план вряд ли будет выгоден. А вот при цене меди 400 долларов, когда Пеббл останется единственным месторождением на Земле, вот тогда его можно будет строить ».
Но цена медь вообще до такого уровня никогда не взлетит. Но даже если предположить, что в результате какого-нибудь геохимического катаклизма (что вряд ли случится) медная руда на планете завтра исчезнет, запасы меди вряд ли когда-нибудь иссякнут, поскольку медь присутствует в морской воде, откуда мы ее всегда можем достать. По мнению Гасса, на данный момент общество должно понять следующее: вредное воздействие месторождения Пеббл на окружающую среду намного превосходит ценность добытой на этом руднике меди. Однако добавляет Гасс, иногда случается так, что наши моральные принципы, подобно цене на медь, зависят от рыночного спроса.
Если цена превысит 3 доллара за фунт, то не думаю, что при таких условиях появится рудник Пеббл, или нечто подобное. Когда по дороге к руднику Бингем я остановился в Солт-Лейк-Сити и спросил двух местных жителей — официантку и портье — об этом гигантском карьере, то они даже понятия не имели о том, что совсем рядом находится какое-то гигантское месторождение. Кстати, оба местных жителя давно проживают в Солт-Лейк-Сити. Меня поразило, что даже самые крупные месторождения, несмотря на свои огромные размеры и влияние на окружающую среду, занимают не столь уж много места в человеческом сознании.
Я снова об этом вспомнил, когда мы с Гассом покидали карьер Бингем. Гигантский кратер исчез позади нас в снежном облаке и в поле нашего зрения появились невысокие горы. Если не знать, что это отвалы пустой породы из рудника, то вообще кажется, что этой самой глубокой на Земле ямы и вовсе не существует.
