«Фюрер уже неоднократно говорил мне, что испытывает отвращение к нашему генералитету… Сталину в этом смысле проще – он своих генералов вовремя велел расстрелять, и они ему теперь не могут помешать». Таким вот образом министр пропаганды Йозеф Геббельс обосновал своеобразное заявление нацистского предводителя, который вдруг выразился о своем злейшем враге как о некоем образце для подражания. После срыва наступательной кампании под Курском в июле 1943 года Гитлер обозвал своих военачальников «моральными неудачниками». Именно их он обвинил в провале операции «Цитадель», на которую он сам в свое время согласился лишь с большой неохотой. После этого Гитлер решил, что все дальнейшие решения о ведении войны будет принимать самолично.
Готовность предоставить своим высшим офицерам после катастрофы под Сталинградом пространство для маневра, с тем чтобы Вермахт еще выправил свое нестабильное положение на фронте, сменилась решимостью «взять всю военную власть в свои руки». Внутреннюю структуру нацистского режима уже до того можно было обозначить как «поликратический хаос», которым мог управлять лишь сам диктатор. Теперь же этот макиавеллистский принцип распространялся и на ведение войны.
В мире грез Бергхофа
При назначении и снятии с должностей военачальников отныне имели значение не опыт и профессионализм последних, а их фанатизм и лояльность к Гитлеру. Кроме того, пропагандистская кампания, которую на советской территории развернули антифашистский Национальный комитет «Свободная Германия» и Союз немецкого наступления, заставляли Гитлера все больше и больше сомневаться в верности своих фельдмаршалов. Самой большой проблемой, с точки зрения продолжения войны, по мнению нацистского руководства, стало отношение Гитлера к своему лучшему стратегу Эриху фон Манштейну. «Его слабое руководство, его ошибки действуют Гитлеру на нервы», - писал Геббельс. Все резервы Восточного фронта, брошенные на Курскую битву, были исчерпаны. Таким образом, руководство Вермахта окончательно потеряло возможность хоть как-то воплотить в жизнь и без того невыполнимые приказы Гитлера. Провал наступательной кампании был, однако, не в последнюю очередь обусловлен высадкой американцев и британцев на Сицилию, из-за которой Гитлер испугался за положение своего главного союзника Муссолини. Фюрер в ультимативной форме потребовал срочно передислоцировать мощные силы с Восточного фронта в Италию.
Гитлер настоял на своем, и вывод сил с востока начался. Кроме того, он проигнорировал требования генералитета, чтобы эта операция проходила под единым руководством с целью лучшего координирования действий военных. Вместо этого фюрер сосредоточил все рычаги управления в собственных руках и еще больше ограничил свободу действий своих командиров на месте событий.
В этой ситуации Гитлер предпочитал уединение в своей резиденции Бергхоф или в штаб-квартире в Восточной Пруссии. Там он находился в окружении генералов Вильгельма Кейтеля и Альфреда Йодля, задачей которых было скрывать от фюрера неприятные вести с фронта и выслушивать его химеры о продолжении войны.
Кадры горящего Лондона
Вместо того чтобы сделать выводы из полной потери доверия, следствием которой явилось разрушение Гамбурга и Кельна во время бомбардировок союзников, потрясшее не только мирных граждан Германии, но и их близких, находившихся на фронте, Гитлер предпочел смотреть в своем штабе в Растенбурге хронику начала войны, когда после немецких атак горели Варшава и Лондон.
Историк Бернд Вегнер сравнил эту «безысходность войны» с ситуацией, сложившейся в 1918 году. Тогда в конце лета высшее руководство кайзеровских войск после прорыва войск Антанты через линию Зигфида поняло, что война «приняла характер безответственной авантюры» и что «окончательное поражение неизбежно». После этого первый генерал-квартирмейстер Эрих Лудендорфф потребовал от политического руководства Рейха незамедлительного начала переговоров о перемирии.
Поэтому многие в 1943 году имели ощущение дежавю. В Вене и Берлине на улицах появилось множество плакатов и листовок с датой «1918». Но Гитлер не был Лудендорффом. Во-первых, как политическому лидеру ему пришлось бы расхлебывать ту кашу, которую он заварил как неумелый военный стратег. Но это было даже не так важно.
Война, которую Гитлер развязал на востоке, была «его» войной - идеологической войной на уничтожение. Для него стоял вопрос: быть или не быть, жить или не жить коммунизму и его «еврейским» предводителям. За спинами советских солдат Гитлеру мерещились «еврейские ликвидационные бригады». Поэтому для него даже речи не могло идти о том, чтобы сдаться. Фюреру уже виделся апокалипсис последней битвы: ведь народу, который не в состоянии победить в войне, придется погибнуть.
Глубокий кризис доверия
Хотя большинство гитлеровских генералов понимали, что победить в войне не удастся, офицеры не имели возможности проверить собственные силы. Причин тому было несколько: во-первых, это противоречило их военному самосознанию. Во-вторых, потому что Гитлер давно уже был главнокомандующим и держал все нити управления в своих руках. И, наконец, в-третьих, потому что многие военачальники были слепо преданы фюреру.
Когда Вермахт по приказу Гитлера вел на Восточном фронте бессмысленные бои и отступал, главнокомандующий военно-морскими силами Карл Дениц писал в дневнике: «Невероятная сила, которую излучает фюрер, его поразительная уверенность, его прозорливая оценка ситуации в Италии заставили нас осознать, что мы все просто жалкие сардельки по сравнению с фюрером, что нас с нашими знаниями, с нашим видением дел отделяет от него целая бесконечность». Соответственно, крайне малым было число людей, которые сделали из этого кризиса доверия правильные выводы и перешли на сторону сопротивления.
И наоборот, Гитлер использовал свою способность к «прозорливым оценкам», чтобы активизировать действия на другом фронте, а именно при уничтожении евреев. Если уж ему не суждено было победить Советский Союз, то он стремился, по крайней мере, разделаться с его «союзниками». Холокост достиг нового уровня.
