Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Одна страна спасла своих евреев. Просто потому, что как люди они были лучше?

Удивительная правда относительно позиции Дании во время холокоста.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Когда в октябре 1943 года сотрудники гестапо начали облаву на 7 500 евреев, проживавших в Копенгагене, датская полиция не помогала им выламывать двери домов. В церквях пастве зачитывались письма протеста. Соседи помогали еврейским семьям бежать в деревни на побережье Балтийского моря. Бо Лидегаард, главный редактор ведущей датской газеты Politiken, рассказал эту историю, используя поразительно живые неопубликованные материалы.

Эта замечательная книга выносит свой центральный аргумент в заголовок. Датские евреи смогли выжить в период правления Гитлера во время Второй мировой войны, в отличие от других европейских евреев, и произошло это потому, что датчане считали своих соседей-евреев соотечественниками. Там не было деления на «мы» и «они», там были только «мы».

Когда в октябре 1943 года сотрудники гестапо начали облаву на 7 500 евреев, проживавших в Копенгагене, датская полиция не помогала им выламывать двери домов. В церквях пастве зачитывались письма протеста. Соседи помогали еврейским семьям бежать в деревни на побережье Балтийского моря, где местные жители предоставляли им убежище в церквях, подвалах и летних домиках, а местные рыбаки благополучно перевозили их в нейтральную Швецию. Бо Лидегаард (Bo Lidegaard), главный редактор ведущей датской газеты Politiken, рассказал эту историю, используя поразительно живые неопубликованные материалы, предоставленные спасшимися семьями, а также свидетельства очевидцев тех событий — основных датских лидеров (включая самого короля) и даже тех немцев, которые отдавали приказы о проведении облав. В результате появился чрезвычайно человечный рассказ об одном из эпизодов преследования евреев, закончившихся их спасением.

Возможно, эта история, завершилась хорошо, однако ее вряд ли можно назвать простой. Центральная неопределенность состоит в том, что немцы якобы предупредили евреев заранее и позволили большинству из них скрыться. Лидегаард утверждает, что это произошло из-за отказа датчан помогать немцам, однако подобная причинность, возможно, действовала и в обратном направлении. Это случилось тогда, когда датчане поняли, что немцы дают возможность некоторым евреям спастись бегством, и тогда они нашли в себе смелость и стали помогать представителям еврейской общины и способствовать их побегу. «Соотечественники» (Countrymen) — это великолепное исследование относительно неопределенности добродетели.

Датчанам задолго до войны стало понятно, что их армия не сможет противостоять немецкому вторжению. Вместо открытой критики Гитлера социал-демократическое правительство в 1930-х годах пыталось защитить население страны от расистской идеологии своих соседей. Именно в те зловещие годы общая идентичность датчан как демократически настроенных граждан была своевременно и с помощью настойчивых усилий внедрена в политическую культуру страны, и поэтому большинству датчан глубоко чуждыми были утверждения нацистов о том, что в Дании якобы существует «еврейская проблема». Центральный тезис Лидегаарда состоит в том, что человеческая солидарность в кризисное время зависела от предварительной консолидации добропорядочной политики, от формирования разделявшихся всеми политических представлений. Некоторые датчане были тогда настроены антисемитски, но даже они считали евреев членами политического сообщества, и поэтому любое нападение на них рассматривалось как нападение на датскую нацию как таковую.

Упомянутая нация представлялась, скорее, в гражданских терминах, а не в этнических. Важной была приверженность демократии и закону, а не общей расе или религии. Это можно видеть в том, что датские граждане не выступили в защиту нескольких сотен коммунистов, которые были интернированы и депортированы датским правительством за осуждение датской монархии и поддержку пакта Гитлера-Сталина. Датчане ничего не сделали для защиты своих собственных коммунистов, однако они не дали в обиду евреев.

Датский ответ нацистам проливает свет на важнейший факт относительно холокоста: немцы не всегда форсировали вопрос об уничтожении (евреев) там, где они встречали решительное сопротивление со стороны населения оккупированного государства. В Болгарии, как следует из вполне уместно названной книги Цветана Тодорова (Tzvetan Todorov) «Хрупкость добра» (Fragility of Good), евреи были спасены благодаря тому, что болгарский король, Православная церковь и некоторые ключевые болгарские политики отказались помогать немецким оккупантам. Но почему же подобное гражданское чувство солидарности не укоренилось в других странах? Например, в Голландии, где погибли 80% голландских евреев? А что же Франция — почему свобода, равенство и братство не применялись в отношении граждан, которых французские полицейские изгоняли из их домов и затем депортировали, обрекая тем самым на смерть? На эти вопросы становится еще сложнее ответить в свете противоположных примеров, продемонстрированных Данией и Болгарией. Одно из возможных объяснений состоит в том, что немецкое оккупационное присутствие в Дании было более легким, чем во Франции или в Голландии. Датчане, как и болгары, сохранили своего короля и поддерживали свое правительство в течение всего периода оккупации. Самоуправление предоставило им возможность защитить евреев, тогда как в оккупированных зонах Франции и Голландии такой возможности никогда не было.

И датский король, и правительство Дании решили, что их лучшие надежды на поддержание суверенитета Дании связаны с сотрудничеством с оккупантами, а не с коллаборационизмом. От существовавшего сотрудничества получали выгоду некоторые датчане, однако остальные испытывали по этому поводу чувство стыда. Датское население проявляло наследственную враждебность к немцам, а оккупация только усилила подобные чувства. Немцы, в свою очередь, мирились с существовавшим холодным отношением: им нужны были датские продукты питания, а сотрудничество датчан высвобождало немецкие военные ресурсы для сражений на Восточном фронте, и, кроме того, нацисты хотели, чтобы их любили. Они хотели, чтобы установленные с Данией «сотруднические» отношения послужили моделью для будущего европейского сообщества под властью Гитлера.

С самого начала этих двусмысленных отношений датчане — от короля до представителей простого народа — ясно дали понять, что причинение ущерба евреям положит конец сотрудничеству и заставит немцев оккупировать всю страну целиком. Как известно, король сказал своему премьер-министру: если немцы заставят датских евреев носить желтые звезды, то он тогда сделает то же самое. Слова короля стали достоянием общественности и даже привели к возникновению мифа о том, что король на самом деле проезжал по улицам Копенгагена на лошади с желтой звездой на своем мундире. В действительности датский король никогда не носил желтой звезды. У него не было такой необходимости, так как, благодаря его возражению, немцы так и не ввели подобного распоряжения в Дании.

Когда в конце 1943 года немецкие власти в Копенгагене получили приказ от Эйхмана о необходимости очистить город от евреев, они столкнулись с дилеммой. Они знали, что датские политики, полиция и средства массовой информации — и датское общество в целом — будут противиться этому и что в случае утраты сотрудничества с датчанами немцам придется самим управлять страной. У немцев в Копенгагене в тот момент начали возникать сомнения относительно развязанной ими войны. К тому времени немецкие войска были разгромлены под Сталинградом. В то время как гестапо в Польше и в Восточной Европе реагировала на перспективу поражения ускорением инфернального ритма в лагерях смерти, тайная полиция в Дании начала заниматься поисками выхода. Местный гауляйтер, склонный к потворству оппортунист по имени Вернер Бест (Werner Best), действительно начал облавы на евреев, однако предварительно он сообщал представителям еврейской общины о том, что их ожидает, и таким образом у них было время для того, чтобы скрыться. Вместе с тем он приказал схватить некоторое количество людей из одного дома престарелых и отправить их в Терезиенштадт, однако их количество составило лишь 1% от общего числа евреев. Это поразительные цифры.

Когда Адольф Эйхман приехал в 1943 году в Копенгаген для выяснения вопроса о том, почему столь большому количеству евреев удалось спастись бегством, он не уволил со службы местных сотрудников гестапо. Вместо этого он пошел на попятную и отменил депортацию тех датчан, которые были наполовину евреями или состояли в браке с евреем или еврейкой. Лидегаард объясняет volte de face (фр.: резкое изменение позиции — прим. перев.) Эйхмана просто тем, что все институты датского общества отказались участвовать в проведении подобной политики. А без их сотрудничества Окончательное решение (еврейского вопроса) было невозможным. Тоталитаризм, не говоря уже об этнических чистках и этническом уничтожении, всегда требует большой степени коллаборационизма.

Когда датчане в сентябре 1943 года узнали о немецких планах, датское правительство ушло в отставку, и никто из политиков после этого не соглашался работать в коллаборационистском правительстве вместе с немцами. После того как были объявлены облавы на евреев, ведущие датские политики из различных партий выступили с совместным заявлением, в котором, в частности, говорилось: «Датские евреи являются неотъемлемой частью народа, и поэтому все люди глубоко обеспокоены предпринимаемыми мерами, которые рассматриваются как нарушение датского чувства справедливости». Именно политической культурой «соотечественников» Лидегаард объясняет необычную решимость — и успех — датчан в том, что касается защиты своего еврейского населения.

Такого рода поддержка со стороны всех слоев датского общества, судя по всему, вселила дополнительные силы в евреев Копенгагена. Когда сотрудники Гестапо в сентябре 1943 года начали обыски помещений еврейской общины, ее казначей Аксель Гертц (Axel Hertz) не побоялся задать вторгшимся людям вопрос: «По какому праву вы сюда пришли?» Руководившей операцией немец откровенно ответил: «По праву сильного». На что Герц возразил: «Это никуда не годное право». Евреи в Дании вели себя как носители права, а не как жертвы в поисках сострадания. И они были правы: их чувство принадлежности к государственному устройству Дании имело свою основу в политической культуре этой страны.

Когда немцы начали проводить депортации, евреи уже были предупреждены — в их синагогах, — и они просто скрылись в сельской местности, устремившись к побережью и рассчитывая перебраться в нейтральную Швецию. В тех местах на коммунальном уровне было мало или почти не было еврейских организаций, и никакое датское подполье им не помогало. В результате возникло хаотическое бегство от семьи к семье, ставшее возможным просто потому, что рядовые члены датского общества скрывали правду и, отвечая на вопросы немцев, говорили, что им ничего не известно, хотя они предоставляли еврейским семьям убежище в прибрежных деревнях, отелях и деревенских летних домах. Датская полиция на побережье предупреждала скрывавшиеся семьи о проводимых гестапо рейдах, а также давала сигнал «все в порядке» для того, чтобы лодки с датскими евреями могли ускользнуть от немцев и добраться до берегов Швеции. Рыбаки, перевозившие евреев по Балтийскому морю, запрашивали огромные суммы за транспортные услуги, но, тем не менее, благополучно доставляли своих напуганных сограждан в безопасное место. Когда Гестапо удалось захватить несколько еврейских семей, скрывавшихся в церкви небольшого рыбацкого села Гиллелейе (Gilleleje), его жители были так возмущены, что объединили свои усилия и стали помогать другим евреям спасаться бегством. Один из жителей деревни даже осмелился возразить местному немецкому сотруднику гестапо, направив на него луч фонаря и воскликнув: «Бедные евреи!» Немец, в свою очередь, ответил: «В Библии сказано, что такова их судьба», после чего житель деревни произнес незабываемые слова: «Но там не написано, что это должно произойти именно в Гиллелейе».

Но почему же поведение датчан так отличалось от позиции многих других обществ и стран в оккупированной Европе? Начнем с того, что это было единственное государство, в котором путь в нейтральную страну пролегал через небольшой пролив. Более того, сами датчане не подвергались давлению, связанному с угрозой их собственного физического уничтожения. Они не были напрямую оккупированы, и их властные структуры — от монарха до мэров на местах — не были разрушены. Газеты в Копенгагене оставались достаточно свободными для того, чтобы сообщать о депортациях и таким образом помогать тем евреям, которые еще не приняли решения о бегстве. Относительно свободная циркуляция информации сделала невозможным для датчан — как это делали многие немцы — утверждать: «мы об этом ничего не знали».

Но самое главное состояло в том, что Дания представляла собой небольшое, однородное общество со стабильной демократией, это была монархия, вызывавшая уважение, и все общество было враждебно настроено по отношению к немцам. Данию можно рассматривать как подтверждение замечания Руссо о том, что добродетель легче всего пестуется в небольших республиках.

Лидегаард выступает в роли великолепного гида относительно этой истории, если он не уходит далеко от датских реалий. Но когда Лидегаард решается выйти за ее рамки, он теряет ориентацию. В конце своей книги он спрашивает: «Являются ли человеческие существа по своей сути добрыми, но слабыми? Или мы жестоки по своей природе, и только цивилизация контролирует нас с помощью системы сдержек и противовесов?» Он хочет, чтобы рассказанная им датская история дала ответ на подобные вопросы, однако она просто не способна выдержать столь тяжелый груз. И вообще не существует общих ответов на вопрос о том, почему люди ведут себя в чрезвычайных обстоятельствах именно так, как они это делают, а не иначе. Однако история Лидегаарда на самом деле показывает, что все определяют история и контекст. Дания была Данией: это все, что можно сказать, не искажая правды.

В заключении Лидегаард делает следующий вывод: если бы сопротивление было столь же сильным в других местах в Европе, как это отмечалось в Дании, то нацисты, возможно, так и не смогли бы завершить работу, связанную с Окончательным решением. Он пишет:

«Ненависть ко всему иному не была изначальной, она была развязана. Скорее, это была удобная политическая позиция, которую можно было использовать при необходимости, и на большинстве оккупированных территориях нацисты, преследуя свои интересы, порождали катастрофические последствия. Однако без соответствующего резонатора это стратегия не работала. Ей можно было противодействовать с помощью простых средств — даже в беззащитной и оккупированной стране, — то есть с помощью настойчивого повсеместного отрицания утверждений о том, что в государстве существует „еврейская проблема“. Меня это поражает как полуправда. Антисемитизм, разумеется, не был „изначальной силой“, которую нацисты использовали в завоеванных ими странах. У евреев была различная судьба в разных странах, оккупированных нацистами, — по крайней мере масштабы уничтожения и спасения различались. Но это не означает, что другие народы могли бы сделать то же самое, что датчане. Немцы сталкивались с разным по степени упорства сопротивлением в каждой оккупированной ими стране в Европе. Там, где они располагали достаточной для этого военной и полицейской властью, они расправлялись с сопротивлением с необузданной свирепостью. А в таких странах как Дания они пытались проводить стратегию непрямого правления, и они должны были мириться с ее последствиями: народные массы нельзя было с помощью террора заставить выполнять их требования, и поэтому можно было предположить их реакцию в том случае, если их соотечественников будут арестовывать и увозить».

Лидегаард обходит стороной неприятную возможность того, что нацисты пытались реализовать стратегию непрямого правления потому, что они видели в датчанах родственных себе ариев, потенциальных союзников в Арийской Европе. Это объясняет тот факт, почему нацисты так комфортно чувствовали себя в Копенгагене и были так поражены сопротивлением датчан. Поляков они могли не принимать в расчет как недочеловеков (Untermenschen), а французов — как старых врагов; однако сопротивление, оказываемое предполагаемыми ариями, воспринималось как нечто обезоруживающе неправильное. Какие другие причины могли заставить таких свирепых бюрократов как Эйхман уступить перед лицом сопротивления датчан по поводу арестов евреев, состоящих в браке с гражданами Дании? Вот одно из парадоксальных объяснений: нацисты уступили протестам датчан, поскольку из-за своей бредовой расистской антропологии они считали жителей Дании членами своей собственной семьи. Величайшая заслуга датчан состоит в том, что они использовали это воображаемое семейное сходство для того, чтобы не участвовать в постыдных действиях.

«Соотечественники» — это история небольшой страны, которая делала правильные вещи по сложным причинам, а также избежала за это ответственности по столь же сложным причинам. Эта история подтверждает старую истину: солидарность и порядочность зависят от непростой материи связи между людьми, от давно сформированных привычек души (habits of the heart), от жизнестойкой культуры согражданства, а также от лидеров, формирующих такого рода добродетели собственным примером. В Дании подобная плотная материя связывала людей воедино, а использованное немцами непрямое правление оказалось неспособным его разорвать. В отличие от этого в других местах Европы, эта материя уничтожалась поэтапно — сначала за счет создания гетто и изолирования евреев, а затем с помощью отделения безучастных наблюдателей от всех чудовищных намерений нацистов. А когда евреев лишили гражданства, собственности, прав и социального существования — им оставалось лишь апеллировать к общечеловеческим представлением как у их преследователей, так и у пассивных наблюдателей, — делать что-то было уже поздно.

В повествовании Лидегаарда есть отрезвляющее послание для эпохи прав человека, наступившей после всех этих мерзостей. Если какой-то народ решает опираться в целях своей защиты только на права человека, на взаимное признание общей человечности, то ему уже грозит серьезная опасность. Судя по всему, эта датская история говорит нам о том, что не универсальная человеческая цепь связывает вместе людей в исключительной ситуации, а более местные и более мелкие связи: особое осознание времени, места и традиции привело жителей датских деревень к противостоянию гестапо, и они сказали: нет, здесь этого не будет, не в нашей деревне. Значение этой удивительной истории небольшой страны выходит за рамки датского контекста. Книгу «Соотечественники» следует прочитать любому человеку, пытающемуся понять, какой именно набор социальных и политических представлений способен сделать возможным появление во времена ужасающего мрака актов гражданской доблести и редкой порядочности.

Майкл Игнатьефф преподает в Гарвардском институте государственного управления имени Кеннеди Гарвардского университета, а также в Школе международных отношений Манка (Munk School of Global Affairs) Университета города Торонто.