Жизнь ученого такая же, как почти и всех остальных людей. Но большую часть последних двух десятилетий я жил словно в страшном сне, от которого хотелось поскорее пробудиться, поскольку то, что со мной произошло, кажется слишком нереальным и сюрреалистичным – даже сразу и не поверишь.
Кошмарный сон закончился для меня только на прошлой неделе – надеюсь, навсегда. Немецкий федеральный суд окончательно подтвердил, что давно озвученный отказ местных властей разрешить мне проведение экспериментов на макаках является незаконным (см. Nature 506, 24-26; 2014). Надеюсь, что вопрос решен окончательно и я вместе с моими коллегами-учеными, наконец-то, смогу сосредоточиться на нейробиологических исследованиях. На своем личном опыте я покажу вам, каким образом общественность и политики взаимодействуют с учеными и их сторонниками.
Мои злоключения начались в 1997 году, когда я согласился поработать нейробиологом в Бременском университете в Германии. Я собирался исследовать на макаках функционирование нейронных механизмов, обуславливающих визуальное восприятие и внимание.
Перед тем как приступить к работе, до меня дошли тревожные новости: противники проведения опытов на животных развесили в центре Бремена рекламу, в который утверждали, что университет будто бы нанял меня в качестве мучителя обезьян. Они опубликовали мой рабочий и домашний адреса, мои номера телефонов и попросили людей мне позвонить или разобраться со мой.
Та реклама была лишь началом очень агрессивной и клеветнической кампании. Незнакомые люди угрожали убить меня, жену и трехлетнего сына. Университетская лаборатория была уничтожена. За мной охотилась разъяренная толпа. Пришлось обратиться в полицию, чтобы меня защитили.
СМИ тоже быстро стали ко мне враждебны. Вместо объективного и сбалансированного освещения моей работы пресса в основном поддерживала радикалов из числа противников проведения опытов над животными.
И последствия не заставили себя долго ждать: университет отменил свое решение о строительстве новых лабораторий для проведения экспериментов над обезьянами. Меня переместили в старое здание, совершенно не пригодное для работы, но его было легче охранять. Научные исследования приостановились, поскольку мне пришлось все свое время потратить на переделку внутреннего помещения и противодействовать выпадам в мой адрес.
Лет десять назад страсти немного утихли после того, как в нашей прессе началось более честное обсуждение темы опытов над животными. Это помогло разрядить обстановку и снизить угрозы насилия. Но тут вмешался другой враг – политика.
В 2007 году на выборах в местные органы власти кандидаты от ведущих политических партий пообещали, что если их изберут в парламент Бремена, то они запретят мои опыты. В этой ситуации я испытал потрясение, ведь я принадлежу к послевоенному поколению, которое глубоко убеждено в том, что именно основные права и верховенство закона должны выступать в качестве важнейших гарантий, предотвращающих возрождение тоталитаризма в Германии и других странах.
Верные своим обещаниям члены новоизбранного парламента проигнорировали федеральное законодательство и отказались давать мне санкцию на проведение нейробиологических экспериментов с макаками. Но как только я и многие другие люди стали задавать вопрос – почему же эксперименты по данной научной теме вдруг перестали соответствовать требованиям закона – власти попросили экспертов дать свое заключение. Они утверждали, что страдания макак можно приравнять, например, к страданиям животных, медленно умирающих в результате тяжелой и продолжительной болезни.
Очевидно, это звучало абсурдно. Мы ставим нейробиологические эксперименты на одном и том же животном в течение нескольких лет, причем наши опыты полностью зависят от физического и психического здоровья подопытного животного. Судя по тому, как готовились экспертные заключения (мы предоставили эти свидетельства в суд), заявления независимых экспертов были проигнорированы. Вместо них отчеты были написаны нашими оппонентами – теми, кто всегда выступал против экспериментов на животных и, казалось, был способен рассуждать о страданиях живых существ, ни разу не видя их в глаза. Власти тоже принялись несколько странно интерпретировать закон – в частности, они вдруг заявили, что общественное мнение превыше закона.
Поскольку не было правовых оснований налагать запрет на мои исследования, то в 2008 году я решил оспорить их решение в суде. Сдаваться я не собирался: первый суд (как и все остальные) указали на нелегитимность и незаконность политически мотивированных решений, что очевидно. Однако власти отказались пойти на попятную и потащили дело в административный суд Бремена, бременский Высший административный суд и, наконец, Федеральный административный суд в Лейпциге. Думаю, они надеялись, что я сдамся. И вот здесь из-за их тоталитарного подхода – то есть их фундаментального неуважения к основным правам и законам – сюрреалистическое действо действительно стало вселять страх.
Решение суда, вынесенное на прошлой неделе в мою пользу, постепенно стало восстанавливать мою веру в судебную систему и принцип разделения властей. Однако о политике и том, как она работает, я продолжаю оставаться невысокого мнения. Я все еще пытаюсь разглядеть признаки того, что власти или политики пытаются признать свою неправоту, сделать для себя какие-то выводы либо как-то возместить причиненный мне ущерб.
Мой личный опыт, как и опыт многих других людей, показал, что несмотря все большую важность узкоспециализированных областей науки для современного общества, эти области науки вместе с относительно небольшой группой ученых можно спокойно загубить ради мимолетных меркантильных целей политиков и представителей СМИ. В этих действиях я вижу не только все большее проявление безжалостности, но и угрозу важным задачам общества, как среднесрочным, так и долгосрочным.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Жизнь ученого такая же, как почти и всех остальных людей. Но большую часть последних двух десятилетий я жил словно в страшном сне, от которого хотелось поскорее пробудиться, поскольку то, что со мной произошло, кажется слишком нереальным и сюрреалистичным – даже сразу и не поверишь. Кошмарный сон закончился для меня только на прошлой неделе – надеюсь, навсегда.
