Die Presse: Кризис на Украине длится уже больше года. До сих пор все попытки его разрешить были безуспешными. Есть ли у Вас предложения?
Вацлав Клаус: Ситуация на Украине уже очень давно трагическая. Необходимо срочно что-то предпринять. Но это не означает, что необходимо внешнее вмешательство. Решение может быть найдено лишь в переговорах, в компромиссе. Жаль, что политическое руководство Украины не способно на это. Знаете, для меня хорошим опытом стал раздел Чехословакии. Всю свою жизнь я прожил в этой стране, и идея разделить её была для меня немыслимой. Я был против. Но я видел, что словаки на самом деле хотят быть самостоятельными, и я понял, что единственно верным решением является компромисс и раздел. Что-то подобное должно произойти и на Украине. Никто не может победить со счетом 10:0.
— Так Вы считаете, что нужно разделить Украину?
— Я ничего не советую и не рекомендую. Я лишь говорю о своём опыте.
— Говоря о «другой стороне», Вы имеете в виду сепаратистов на востоке Украины или Россию?
— Людей на востоке Украины. Вы правильно спросили меня о «кризисе на Украине» — это нетипичная для Западной Европы постановка вопроса. Обычно люди здесь говорят об украинско-российском конфликте.
— Да, конфликт происходит на территории Украины, но ведь очевидно, что российские военные силы вовлечены в него.
— Нет, нет. Для меня это конфликт «Европа и Америка против России». Украина в этом споре - лишь пассивный инструмент.
— Вы хотите сказать, что это своего рода выяснение отношений силами третьих сторон?
— Уверен, что изначально это был внутриукраинский кризис, вызванный внутренними причинами. Это страна, в которой практически не произошла посткоммунистическая трансформация. В этом деле по сравнению с другими центрально- и восточноевропейскими странами Украина потерпела неудачу. В этом же первопричина конфликта. Украина разделённая и искусственно созданная страна, без исторически сложившейся территории и гомогенного населения. Поэтому и транзитные процессы протекали в ней тяжелее, чем в других государствах. И сегодняшний кризис — это результат стремления заставить Украину сделать выбор между Западом и Востоком. Но поставить её перед таким выбором значит разрушить её.
— Никто не ставил Украину перед таким выбором.
— Еще как! С самого начала обсуждалась идея вступления Украины в ЕС и НАТО.
— Конфликт начался в конце 2013 года в связи с разногласиями по поводу подписания соглашения об ассоциации с ЕС. Но лишь после аннексии Россией Крыма он перешел в плоскость военного противостояния, или дело обстояло не так?
— Это Ваша интерпретация. Для меня дело обстояло по-другому. Я не защитник России или господина Путина. Наша история в эпоху коммунизма свидетельствует против России. Я лишь ищу правду. По моему мнению, действия России в Крыму были реакцией, а не акцией. Вы играете в шахматы?
— Редко.
— В шахматах есть понятие «вынужденный ход», когда игрок должен что-то предпринять, хочет он того или нет.
— Почему Россия была вынуждена вмешаться?
— Это была реакция на Майдан, на события в Киеве, на происходившие там нападения на русское население.
— И из-за этого сразу пойти на военные действия?
— Состоялся референдум, и вопрос состоит в том, стоит ли его признавать или нет.
— Референдум под угрозой российской военной силы...
— Совершенно ясно, что Крым никогда не принадлежал Украине, и Вы это знаете. Крым всегда принадлежал России. Для меня вся эта ситуация не столь трагична. Для меня первопричина всего — внутренний кризис на Украине. Без Майдана не было бы аннексии Крыма.
— Вы ведь тоже когда-то были главой государства. Как бы Вы отреагировали, если бы Ваш сосед аннексировал часть территории Вашей страны?
— С этим я бы не мог согласиться. Но я точно бы не смог согласиться и с тем, чтобы в моей стране произошло то, что случилось на Украине. Я бы раньше начал диалог с оппозицией, чего, к сожалению, не сделали политики на Украине. В этом я вижу первопричину, всё остальное —следствие.
— Другая тема, которую активно обсуждают, как реагировать на исламистский террор. После терактов в Париже в Европе всё громче звучат призывы к большему контролю со стороны государства. Не теряем ли мы при этом основы нашего либерального общества?
— Абсолютно верно. Патриотический акт 2001 года был для Америки катастрофой и, я боюсь, 7 января 2015 года сыграет для Европы ту же роль, что и 11 сентября 2001 года сыграло для Америки. Должен при этом сказать: я — не Шарли. Это очень неправильная идея.
— Что Вы имеете в виду?
— То, что все сейчас пишут «Я — Шарли».
— Но ведь речь идёт о солидарности с жертвами, не так ли?
— Конечно же, это была трагедия, и нет необходимости это подчеркивать. В тот же день в Нигерии было застрелено 2 тысячи человек, но об этом никто не говорит. Никто. Потому что это произошло не здесь, а в тысячах километрах. Это лицемерие. Я не могу этого принять. И в этом случае мое зрение может быть чуть острее, и поэтому я - не Шарли.
