Последние несколько месяцев Китай и США активно устраивают демонстрации силы и провокации, что заставляет вспомнить об уже существовавших в прошлом сценариях, которые зачастую заканчивались войной.
Atlantico: 27 октября США устроили очередную демонстрацию силы в Южно-Китайском море, отправив боевое судно патрулировать поблизости от построенных Китаем искусственных островов. Чего пытаются добиться американцы? Какую игру они ведут?
Филипп Фабри: Менее двух недель назад американцы предупредили Пекин, что продолжат на собственное усмотрение патрулирование в Тихом океане, в том числе и у ставших объектом спора островов Спратли. Эти слова они незамедлительно подтвердили делом, чтобы показать, что не шутят. Я не буду рассуждать о стратегии: мы имеем дело с двумя волками, которые испытывают друг друга. С одной стороны стоит старый самец, который вот уже не первый десяток лет возглавляет мировую стаю. С другой стороны мы видим молодого волка, который хочет бросить ему вызов.
Несмотря на всю рационализацию и дипломатические заявления, эти отношения носят животный характер: они метят территорию, рычат, когда появляется чужак. Американцы хотят показать, что, хотя Китай и стал мировой державой, они все равно остаются гегемоном, в частности в этом регионе, который оказался целью китайских притязаний. Предпринятые действия ориентированы не только на Китай, но и друзей и союзников Америки в регионе, которых она стремится приободрить: Вьетнам, Филиппины, Малайзия, Бруней (все они претендуют на острова Спратли), Япония, Южная Корея, Тайвань, Австралия. В ближайшей перспективе речь идет о весьма грубой «стратегии», то есть игре мускулами перед соперником, который занимается тем же самым. Для американцев - это традиция, которая уходит корнями в эпоху Теодора Рузвельта и его доктрины «большой дубинки»: нужно быть сильным, чтобы другие побоялись портить тебе жизнь.
Как бы то ни было, это не отменяет факта, что у США есть настоящая долгосрочная стратегия в регионе. Ее сформировал Барак Обама на основе идеи о том, что центр тяжести американской державы следует сдвинуть вслед за вектором развития мировой экономики, то есть в Тихоокеанский регион. В эту логику вписывается и Транстихоокеанское партнерство, соглашение о котором было подписано 5 октября. Нынешнюю (небольшую) демонстрацию силы следует рассматривать именно в такой геополитической перспективе. То есть, не стоит делать далеко идущих выводов из того, что американцы показывают китайцам силу у островов Спратли. Следует понимать, что это событие является частью длительного процесса и стремления США сдержать экспансионизм Китая, который в свою очередь принимает ответные меры.
Александр Вотравер: Китайское правительство построило несколько искусственных островов, которые в настоящий момент расширяются для размещения авиабаз, систем электронного прослушивания и радаров. Напряженность ощутима, а ставки высоки.
Сегодня Вашингтон вынужден продемонстрировать свое присутствие, чтобы постараться изменить политику экспансии Китая. Однако в первую очередь ему нужно успокоить своих союзников в регионе, главным образом, Филиппины. Потому что, несмотря на все разговоры о «повороте в Азию», американские силы в Тихоокеанском регионе практически не были расширены: виной тому украинский и сирийский кризисы, а также решения администрации Обамы о бюджетных сокращениях. В отсутствие американских сил в регионе Япония и Австралия значительно нарастили собственный военный потенциал за последние годы.
— Китайский посол немедленно отреагировал на ситуацию и посоветовал американцам «воздержаться от провокационных слов и поступков и вести себя ответственно ради мира в регионе и стабильности в отношениях двух стран». Какая угроза может скрываться за этим заявлением?
Филипп Фабри: Здесь опять-таки в ближайшем будущем последствий ждать не стоит. Китайцы и американцы отвечают друг другу в одном и том же тоне. Стоит отметить, что китайцы стремятся выставить американцев в дурном свете при том, что Поднебесная якобы лишь берет то, что принадлежит ей по праву. Это перекликается с методами Владимира Путина, которые тот унаследовал от КГБ. Это едва ли удивительно, потому что таковы методы всех коммунистических режимов. Маленькие соседи Китая (сами по себе страны могут быть и весомыми, но они меркнут по сравнению с китайским мастодонтом) ощущают, что если американский флот не будет царить в Тихоокеанском регионе, они будут очень скоро вынуждены подчиниться Пекину.
В любом случае, в ближайшем будущем серьезных инцидентов ждать вряд ли стоит, однако рассматривать ситуацию следует в долгосрочной перспективе: с течением лет мотивов и трений будет становиться больше, а сила Китая будет расти (это особенно важно на фоне амбиций китайского руководства и в первую очередь Си Цзиньпина, который сосредоточил в своих руках самую большую власть со времен Мао Цзэдуна). США в свою очередь не готовы делиться властью в столь значимом в экономическом плане Тихоокеанском регионе с Компартией, чья суть осталась неизменной, и которая пользуется подъемом национализма, чтобы отвлечь внимание народа от многочисленных внутренних проблем. Таким образом, в ближайшие дни и недели вероятность серьезного инцидента крайне мала, однако она серьезно увеличивается, если счет переходит на годы. Особенно в случае обострения трудностей китайской экономики.
Александр Вотравер: Переданное дипломатическим путем китайское предупреждение было очень вежливым и не нацелено на эскалацию напряженности. Приблизившееся к китайским островам американское судно — это новый боевой корабль с водоизмещением в 3 500 тонн, что наполовину меньше эсминца американского флота.
Если Китай продолжит политику экономической и геополитической экспансии, региональным державам и США в тот или иной момент придется вмешаться. Пока что ни американское, ни китайское правительство не могут позволить себе начать новый кризис в Азии. Источником самой большой опасности в такой ситуации становится непредвиденный инцидент, который может повлечь за собой неконтролируемую эскалацию в гонке вооружений в Тихоокеанском регионе.
— Как отмечают сотрудники Гарварда, по статистике, между Китаем и США вполне может вспыхнуть война: на последние пять столетий именно это происходило в 12 из 16 случаев соперничества развивающейся державы с развитой. Какие выводы можно сделать из этих исследований в теоретическом плане?
Филипп Фабри: Это гарвардское исследование отталкивается от объяснения, которое дал греческий историк Фукидид Пелопонесской войне: речь шла о конфликте за гегемонию, который возник у Спарты, то есть уже утвердившейся державы, и набиравших силу Афин. Как утверждают ученые, в западной истории в подавляющем большинстве случаев такая схема приводила к войне. В тоже время они не рассматривают холодную войну между СССР и США как конфликт, о чем, в принципе, можно поспорить.
Касательно чисто исторического сравнения, следует признать, что исследованию присущ довольно упрощенческий подход: о глубоких истерических параллелях речи тут не идет. Интерес оно представляет с другой стороны. Речь идет о поиске статистического ответа на вопрос «война или нет?» Раз аналогия тут довольно проста (развивающаяся держава, переживающая упадок держава, пересечение интересов), ее легко применить, а ответ выглядит предельно прозрачным: война возможна.
Однако чтобы получить более точный ответ, исследование нужно дополнить. В частности следует рассмотреть те случаи, которые к войне не привели: Великобритания и США в начале ХХ века, Япония и СССР в конце ХХ века, США и СССР в период холодной войны и, наконец, усиление Германии в Европе в ущерб Франции и Великобритании с 1990-х годов. Касательно холодной войны, лично я рассматриваю ее не как мирный период, а как позиционную ядерную войну. Позиционные войны закончились с изобретением танков и авиации, а конец позиционной ядерной войне положила Стратегическая оборонная инициатива Рейгана.
В трех других случаях речь идет о весьма специфических ситуациях. Америка обошла Англию по итогам двух войн, в которых они были союзниками. То есть война была, но против третьей державы, Германии, которая набирала силу на континенте. Из этого можно сделать вывод, что схема вовсе не обязательно носит двусторонний характер: в ней может быть одновременно несколько развивающихся держав.
Касательно СССР и Японии в 1970-х и 1980-х годах, это «не считается», потому что Япония - вассал США с 1945 года, а ее подъем был следствием усиления Америки и холодной войны. Второй вывод: схема не работает, если подъем одной державы происходит в рамках другой, более крупной и утвердившейся, как США в данном случае.
Наконец, Германия с 1990-х годов действительно вышла на первое место в Европе, оттеснив Францию и Великобританию, но все это происходило в рамках стратегического альянса стран и, опять-таки, общего вассального положения по отношению к США. То есть, наличие глобального сюзерена в лице третьей державы препятствует возникновению войны.
То есть, вывод, к сожалению, в том, что все ситуации, которые приводят гарвардские специалисты, чтобы опровергнуть неизбежность конфликта, представляют собой особые случаи (в них война невозможна) и не соответствуют нынешней ситуации в отношениях США и Китая. В лучшем случае, можно надеяться, что война будет холодной, как это было в дуэли СССР-США.
Кроме того, если позволите, я бы хотел дополнить исследование и привести более точную и глубокую аналогию: с 1949 года Китай движется по тому же пути, что и Япония с период с 1868 по 1941 годы. В 1868 году Япония вошла в эпоху современности. Война Босин позволила императору уничтожить старый режим (сегунат) и дала стране центральное имперское правительство, которое принялось ускоренными темпами наверстывать отставание от Запада, упразднило старые классы, приняло новые законы. Миссия Ивакуры принесла общественный договор Руссо в японскую культуру. В 1905 году Япония смогла потеснить Россию, в 1910 году она колонизировала Корею, а в 1933 году начала экспансию в Китае и Азии, что должно было привести к столкновению с США.
Китайцы поступили точно так же. В 1949 году Мао провозгласил создание Китайской Народной Республики, а Чан Кайши укрылся на Тайване. После 40 лет гражданской войны Китай вновь стал единым и получил сильную центральную власть, которая приступила к его модернизации на основе изначально западной идеи марксизма. В 1969 году он смог потягаться с СССР в пограничном конфликте на острове Даманский. В 2012 году Пекин стал выдвигать все новые притязания на территории в Южно-Китайском море, а в 2013 году расширил острова Спратли и установил там военную технику, что вызывает нешуточное раздражение у американцев. Схожие этапы наблюдались и в развитии Японии. И это никак не назвать хорошим предзнаменованием.
Александр Вотравер: Разумеется, не стоит воспринимать эти результаты буквально. Прежде всего, по методологическим причинам. Как отмечают в приложении сами авторы этого пропитанного евро- и американоцентризмом исследования, они могли бы привести еще десять случаев, 40% из которых не завершились конфликтом, тогда как среди 16 рассмотренных ситуаций 25% к войне тоже не привели.
У этой ориентированной на длительную историческую перспективу работы есть и другой недостаток: она не принимает во внимание появление атомной бомбы. Соперничество стран ни разу не привело к конфликту, если хотя бы у одного из государств были силы ядерного сдерживания.
Появление этого оружия кардинально изменило природу войны, сформировав призрак абсолютного уничтожения. С тех пор средства ведения конфликта изменились. Сегодня мы все чаще видим непрямые войны, экономические противостояния, поддержку террористических или сепаратистских движений, информационные и кибер-войны… Короче говоря, асимметричные и гибридные войны.
— Как, по-вашему, проявляется на практике усиление китайской державы по сравнению с американской? Экономика, дипломатия, культурное влияние… В каких областях это наблюдалось за последние годы?
Филипп Фабри: Из всего, о чем вы говорили, экономика, безусловно, играет главную роль, однако с конца 2000-х годов Китаю удалось приобрести в этой области достаточный вес, чтобы начать развитие и других векторов мощи.
Касательно экономики, гарвардские специалисты приводят несколько интересных относительных цифр: в 1980 году китайский ВВП составлял 7% от американского, а объемы экспорта — 6% от американских. Валютные резервы равнялись 15% резервов США. В 2014 году номинальный ВВП Китая (11 триллионов долларов) достиг отметки в 60% американского (18 триллионов), а объемы экспорта на 6% обошли американские. В тоже время валютные резервы Китая теперь в целых 28 раз больше, чем у США.
Кроме того, Китай опирается на свои впечатляющие результаты в экономике для продвижения идеи «многополярного» мира. Эта мысль, которую также отстаивает Россия Владимира Путина, представляет собой протест против сформировавшегося после распада СССР американского мирового порядка. США же обвиняют в защите «однополярного» мира. Такие аргументы, конечно, могут привлечь на свою сторону часть европейской публики, но они почти не действуют на правящую элиту, которая, несмотря на периодически звучащую от нее критику Америки, крепко держится за унаследованный от холодной войны альянс. Я бы сказал, что проамериканские настроения в Европе даже усилились с включением в нее многих восточноевропейских государства, которые поспешили вступить в НАТО в надежде на защиту от потенциального роста российских амбиций (что мы и наблюдаем в настоящий момент).
В первую очередь эти аргументы действуют в группе БРИКС. На пять этих стран (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР) приходится 42% населения мира и 20% мировой экономики. Они пытаются воспользоваться этими козырями, чтобы избавиться от контроля США и западных институтов в целом. Китай стал лидером этого процесса в силу своей впечатляющей экономической мощи. В частности, он стал главным инвестором в Новый банк развития (его представляют как альтернативу Всемирному банку и МВФ, где ведущие роли принадлежат Западу), штаб-квартира которого находится в Шанхае. Этот банк должен взять на себя финансирование инфраструктуры во всех странах БРИКС и позволить Китаю расширить экономические связи с этими государствами, а, следовательно, и политическое влияние.
Китай также обеспечил себе широкое присутствие в Африке, экономические связи с которой достигли в 2014 году отметки в 222 миллиарда долларов (втрое больше, чем у стран континента с США). В настоящий момент Китай финансирует в Африке строительство более 2 000 километров путей сообщения (автомагистрали, железные дороги).
В культурном плане влияние Китая невелико, но в этом направлении уже предпринимаются шаги. Так, например, государственное телевидение CCTV за последние годы значительно расширило свое присутствие и число сотрудников за границей. Агентство «Синьхуа» в свою очередь насчитывает 10 тысяч сотрудников и 140 представительств за границей. Оно активно занимается продвижением точки зрения Китая по всему миру и в первую очередь в Африке.
Короче говоря, Китай наступает по всем направлениям. Однако тревога возникает, когда он делает это силой, например, на уже упомянутых островах Спратли, или же отправляет свои суда для провокации японцев у островов Сенкаку.
— В рамках праймериз в Республиканской партии в США многие дебаты по международным вопросам затрагивают Китай, а заявления, бывает, звучат весьма резко… Какую позицию по отношению к Китаю занимает Запад?
Филипп Фабри: Касательно американского общества, недавнее исследование Pew Research Center дало совершенно однозначный результат: 54% американцев придерживаются отрицательного мнения о Китае, что стабильно наблюдается на протяжение последних нескольких лет. Американцы полагают, что Китай «украл» рабочие места у США, они обеспокоены отрицательным сальдо торгового баланса и находящейся в руках у Китая частью американского долга.
Американские политики активно пользуются этими темами в преддверии кампании 2016 года. Так, Хиллари Клинтон обвинила Китай в массовой краже данных из американской компьютерной системы. Дональд Трамп в свою очередь разыгрывает карту экономического популизма, утверждая, что Китай обогатился, украв рабочие места у американцев и агрессивно девальвируя юань. Республиканцы — не единственные, кто пытается воспользоваться этой тематикой.
Кроме того, вполне возможно, ее значимость в будущем американской кампании только увеличится. Дело в том, что та будет разворачиваться на фоне замедления роста китайской экономики, на которое правительство Си Цзиньпина реагирует исключительно коммунистическими методами: манипуляции с валютой, обязательства по покупке на бирже, запрет на продажу ценных бумаг… Такие шаги никак не решают проблему и лишь наоборот могут создать новые трудности в ближайшие месяцы. И если, как ожидается, американская экономика сама проявит признаки слабости в 2016 году, антикитайская риторика будет становиться все популярнее.
Александр Вотравер: Американская элита прекрасно осознает экономический вес Китая. Но среди общественности все это по-прежнему под запретом.
Кроме того, тема упадка Америки далеко не нова. Но американской элите удалось нейтрализовать многих соперников (вроде Японии) с помощью выгодных соглашений об экономическом и торговом сотрудничестве. Да и вообще, европейцам давно пора было бы задать себе точно такой же вопрос…
— Си Цзиньпин регулярно вспоминает о «китайской мечте», когда обращается к согражданам. Как измерить стремление Китая к завоеваниям? Как именно оно проявляется?
Александр Вотравер: Нам в современной Европе, которая погрузилась в кризис, стагнацию или даже упадок, сложно представить себе, насколько оптимистично настроена китайская общественность. Даже 20-летний молодой человек прекрасно видит ту огромную пропасть которая отделяет его нынешний уровень жизни от того, что было в детстве. А когда он говорит со старшими, это еще заметнее. Напомним, что до 1979 года свободные профессии в стране были под запретом, а в 1980 году во всем Китае насчитывалось всего 40 тысяч личных автомобилей, тогда как сегодня только в Пекине каждый год проходят регистрацию 50 тысяч машин.
Однако эта эйфория (как у китайцев, так и иностранных инвесторов) не должна заставить забыть, что «экономическое чудо» омрачается тем фактом, что 30 лет назад Китай с трудом поднимался на ноги после катастрофы Культурной революции, во время которой от голода погибли десятки миллионов человек. Открытость и экономический подъем стали заслугой Дэна Сяопина, который скомпрометировал себя расстрелом демонстрантов на площади Тяньаньмэнь.
После 1989 года в китайской политической среде был достигнут консенсус о необходимости избежать персонализации власти. Апогеем этого смирения стало председательство Ху Цзиньтао. Выбор преемника разделил политические силы на реформаторов и консерваторов. Си Цзиньпин в свою очередь решительно встал за штурвал и предпринял ряд активных мер, прежде всего в экономике, которая является приоритетом как для правительства, так и для народа.
Молчаливое соглашение позволяет правительству поддерживать внешний фасад коммунизма, пока экономика растет. То есть кризис может стать ударом по образу единого, гордого, трудолюбивого и процветающего Китая.
Источником самой большой угрозы для Китая сегодня были бы экономический кризис, спад мировой торговли и новая эра протекционизма. Дело в том, что, несмотря на всю свою силу, страна находится в зависимом положении в целом ряде секторов: энергетике, технологиях, продовольствии. Закрытие границы и рынков и перебои в морской торговле могли бы стать для Пекина настоящим casus belli в ближайшие годы.
Развитие внутреннего китайского рынка является логичным следствием мирового кризиса 2008-2010 годов и спада объемов торговли. Но тут не обходится без рисков, потому что торговля и инвестиции не отличаются прозрачностью, а в судебной системе имеются большие пробелы, не говоря уже о повальной коррупции.
Кроме того, развитие внутреннего рынка неизменно требует перенос производства в Северную Корею и Бирму, где зарплаты в три-четыре раза ниже, чем в Китае.
Но тут-то Пекин сталкивается нос к носу с порочным кругом геополитики: у него имеются территориальные или исторические споры со всеми соседями. Таким образом, в будущем Китаю потребуются оборонные и военные ресурсы, которые были бы под стать его амбициям.
Филипп Фабри: Я уже частично ответил на этот вопрос, когда говорил о Банке развития БРИКС и масштабных инвестициях в Африке.
Тем не менее, стоит вспомнить и о немаловажном вопросе юаня. Китайское правительство сделало его включение в валютную корзину МВФ вопросом национального престижа. С марта китайский центробанк представляет на рекламных щитах юань как новую мировую валюту!
Проблема в том, что в этом плане Китай зависит от доброй воли Запада (к нему относится и Япония): решение о принятии новой валюты принимает МВФ. Ожидалось, что фонд объявит его в ноябре, однако в августе его представители сообщили, что, каким бы ни было решение, валютная корзина останется без изменений до сентября 2016 года. Это стало настоящей пощечиной для Китая и во многом объясняет последовавшую за новостью «карательную» девальвацию. Кроме того, последние заявления Джанет Йеллен о возможном повышении ставок до конца года создают Пекину новые причины для беспокойства: это потянуло бы капитал обратно в США в тот самый момент, когда экономика Китая ослаблена.
Касательно «китайской мечты», здесь следует отметить один важный момент: помимо надежды есть тут и страх неудачи. У китайцев есть все основания опасаться, что после головокружительного и многообещающего взлета они упустят шанс встать на вершине, что их мечта испарится, когда до нее, казалось бы, рукой подать.
То есть, здесь речь идет о нынешних экономических трудностях, а также более глубинных угрозах, Так, например, по одному демографическому прогнозу Индия обгонит Китай по населению к 2022 году. Иначе говоря, тот стратегический престиж, которым мог обладать Китай как страна с самым большим населением, исчезнет менее чем через 10 лет. Далее, намерение Foxconn переехать в Индию стало серьезным ударом по экономическим планам Китая. Раньше эта компания была настоящим символом Поднебесной, ее мировой кузницей. В прошлом время играло на Китай. Отныне же оно будет играть уже против его планов. В таких условиях и возникают катастрофы, потому что у китайцев может возникнуть соблазн пойти ва-банк.
— Проявляется ли подъем Китая в других областях? Экономике, дипломатии, культурном влиянии… Где его можно было наблюдать за последние годы?
Александр Вотравер: Доктрина «мягкой силы» сегодня прекрасно подходит Китаю, может быть, даже лучше, чем США. В международных организациях Китай отстаивает консервативные позиции, государственный суверенитет и невмешательство. Кроме того, выступает он и за «релятивизм» в культуре, например, по правам человека.
В экономическом плане мощь Китая очевидна для всей Азии. Так нынешний застой в Японии отчасти связан с похолоданием ее отношений с Китаем и спадом экспорта на его рынок. Наконец, в культурном плане нельзя сбрасывать со счетов появление Институтов Конфуция по всему миру. В крупных американских и английских университетах также учатся все больше китайских студентов.
— Если рассматривать происходящее с позиций теории исторических циклов, как следует вести себя промежуточным державам, вроде Франции и Европы в целом?
Филипп Фабри: Не думаю, что у нас есть тут большое поле для маневра. Мы находимся слишком далеко, чтобы повлиять на военное равновесие в Тихоокеанском регионе. Там все решают американцы. Поэтому мы можем быть лишь зрителями потенциального конфликта, которые не в состоянии повлиять на его ход, но будут затронуты его последствиями.
Но, как мне кажется, конфликт едва ли вовлечет в себя только Китай и Америку. Нужно учитывать существование российско-китайской оси, которая в общих чертах напоминает немецко-японскую ось 80-летней давности: российские интересы по большей части обращены на Европу, а Китай волнуют главным образом окрестные моря, Индийский океан и Юго-Восточная Азия. Поэтому китайской-американский конфликт в Азии едва ли может пройти без российско-американского конфликта в Европе, предпосылки к которому мы сейчас наблюдаем. А он, как несложно догадаться, отразится на нас куда сильнее, так как среди европейского населения уже наблюдается выраженный раскол на атлантистов и путинистов, который во многом наслаивается на разделение между сторонниками Европы и национального суверенитета. Самым страшным сценарием стала бы гражданская война европейских масштабов, в которой лагеря получали бы поддержку от этих держав.
В моей книге я провожу параллель с Древними временами и объясняю, что нынешняя ситуация в отношениях Америки, ЕС, России и Китая сравнима с той, что существовала у Рима, Ахейского союза, Македонии и Карфагена. В середине II века до н.э. Рим был доминирующей державой Средиземноморья и союзником объединенных греческих городов Ахейской лиги. У него было два соперника: Карфаген на западе (он тогда переживал бурный экономический подъем) и Македония на востоке (она стремилась восстановить былой контроль над греческими городами). Среди греков существовал раскол между сторонниками Рима (элита и ее политическая клиентура) и Македонии (народ и «демагоги», которых сегодня назвали бы «популистами», требовали списания долгов). Думаю, параллели тут очевидны и не требуют пояснений.
Такая напряженная ситуация завершилась войной в Средиземноморье, в результате которой Рим сделал Карфаген своей провинцией, поделил территорию Македонии на четыре части, разрушил предавший его греческий город Коринф и утвердил свою власть по всей Греции.
Если следовать той же схеме, конфликт Китая и Америки в Азии с параллельным конфликтом в Европе приведет к усилению американского мирового порядка. По национальному суверенитету, особенно в Европе, будет нанесен страшный удар. Но что может сделать Франция? Пожалуй, что ничего. Разве только постараться не повторить судьбу Коринфа.
— Как, по-вашему, проявляется рост военных сил Китая?
Александр Вотравер: Народно-освободительная армия Китая провела масштабную модернизацию своего вооружения. Ее наземные части, главная ударная сила, составляют 1,6 миллиона солдат из 2 285 000 профессиональных китайских военных. С 1997 года винтовка QBZ-95 местной разработки с особым калибром 5,8х42 мм пришла на смену традиционным автоматам Калашникова. С 1996 по 1999 год на вооружение был принят танк Type 99 весом в 54 тонны. Хотя он заимствует некоторые наработки Т-72, он был разработан в Китае и несколько раз модернизировался: в частности на него установили более мощную броню и средства защиты.
Модернизация сухопутных войск продолжилась с разработкой многих видов бронемашин, а также эффективных систем ПВО, ключевые технологии для которых были приобретены за границей.
В 2000-х годах шло масштабное обновление китайского флота. За восемью разработанными в середине 1990-х годов эсминцами типа 51 и 52 последовали эсминцы типа 51В и 52В/С/D (13 приняты на вооружение, 8 строятся, 2 заказаны) с высокоэффективными радарами и более дальнобойным оружием. С 2008 года несколько этих судов отправили в Аденский залив бороться с пиратами у побережья Сомали.
О покупке четырех российских эсминцев и авианосца прекрасно известно. Авианосец последние несколько лет проходит испытания в море и должен поступить на службу до конца этого десятилетия. Сообщается также о строительстве еще двух-трех авианосцев.
Касательно авиации, в 1990-х годах Китай закупал российскую технику, прежде всего, несколько десятков истребителей Су-27. Китайские инженеры скопировали их и наладили производство J-11, которых было выпущено более 250 единиц. Затем китайские ВВС получили J-15 и J-16, которые в свою очередь опираются на российские Су-33 и Су-35.
Кроме того, у них появился одномоторный истребитель-бомбардировщик J-10, созданный на основе заброшенного израильского проекта Lavi. J-20 — это в свою очередь прототип самолета-невидимки. Наконец, стоит отметить около полудюжины находящихся в разработке проектов современных самолетов и беспилотников.
Таким образом, во всех трех основных родах войск мы наблюдаем схожую по масштабам модернизацию: выпускается 300 танков или самолетов каждого поколения, затем они испытываются в рамках масштабных учений, а чрез 5-6 лет их меняют.
Раз все ограничивается таким небольшим количеством техники, о гонке вооружений тут говорить не приходится. Однако Китай явно стремится модернизировать свои вооруженные силы, чтобы те могли посоперничать с западными (не только из гордости, но и ради экспорта). Кроме того, Пекин хочет, где это возможно, избавиться от зависимости от российских технологий. Наконец, китайские наработки в области электронной войны, беспилотников и стелс-вооружений явно нацелены на США с тем, чтобы вовлечь их в гонку вооружений.
Филипп Фабри (Philippe Fabry) — историк, ведущий блога Historionomie.
Александр Вотравер (Alexandre Vautravers) — преподаватель истории и международных отношений.
