Один из лучших украинских снайперов в зоне АТО, который в целях безопасности попросил не называть своих имени и позывного, во второй части интервью «Апострофу» рассказал о своем «коллеге»-сербе на той стороне, который охотился на него, о том, какими качествами должен обладать настоящий снайпер, что он чувствует, когда спускает курок, а также о «заробитчанах» в армии и разделении украинского общества.
- Вот вы создали с нуля практически взвод снайперов, который, как я понимаю, достаточно результативен. Какие цели ставите перед собой дальше?
— Закончить войну. И поехать путешествовать.
- А до того?
— До того? Сейчас у меня взвод до сих пор не в полном составе. И я каждый день работаю на то, чтобы найти новых людей. Благо, оружием мой взвод почти обеспечен. Как и боеприпасами под это оружие, одеждой и снаряжением. Что-то мы купили сами, с чем-то нам помогают. Что-то я придумываю. Довольно много моментов по снаряжению я придумываю сам и делаем мы сами. Это обыкновенная работа. Это то, что мы, как когда-то говорили, кладем на алтарь отечества. Мы сейчас изо всех сил работаем на то, чтобы эта победа случилась. Когда она случится — другой вопрос. Но мы на это работаем, мы на это заточены. У меня есть во взводе ребята, которые подписали контракт, грубо говоря, навсегда. Потому что решили, что армия — это их жизнь.
- Даже такая армия? Со всеми недостатками, о которых и вы столько говорили?
— Да. Когда-то был такой фильм «Маленькая Вера». И там был эпизод, когда герой спрашивает у Веры про ее родителей, говорит: а чего же они у тебя такие тупые?! А Вера пожимает плечами и отвечает: какие есть, других нет.
Вот такая армия, да. Но это, во-первых, наша армия в нашей стране. Мы защищаем нашу страну и хотим, чтобы она стала лучше. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. Кто-то хочет изменить армию, кого-то она устраивает и такой.
Например, ни для кого не секрет, что в армию приходят так называемые «заробитчане» — люди, которые идут не воевать, а зарабатывать. Я не знаю, сколько их в процентном соотношении, но даже если бы это был один человек, это имело бы значение все равно. Так вот, «заробитчане» идут в армию потому, что дома им нечего делать, там нет работы. И они идут сюда за зарплатой. Потому что знают, что зарплата военнослужащего — под 10 тысяч гривен. А это уже очень большие деньги, которые они не заработают дома.
Довелось мне как-то поговорить с одной барышней. Она рассказала, что была артиллеристкой, а сейчас перевелась в пехоту. У нее два сына, как она утверждает, героя Украины (ведь для каждой матери сыновья — герои), и сама она воюет. «Только, — говорит мне, — зря ты в районе нашей позиции ходишь, работаешь. Потому что по нам сепары будут стрелять». «Погоди, — говорю, — ты подписала контракт, чтобы воевать за Украину. Ты ж пришла сюда воевать!» «Так я и воюю. Наша задача ведь — их не пустить». Э-э, нет, наша задача — не их не пустить. Наша задача — идти вперед и выгнать их с украинской земли. Воевать — это значит выполнять приказы командования. И делать все изо всех сил, чтобы победить. И — да, понимать, что тебя могут убить на этой войне. Или покалечить. Но ты ведь на это подписываешься, а не сидеть в окопе и жрать тушенку с салом!
Но эти люди, «заробитчане», этого никогда не поймут. Они уже сделали в этой жизни подвиг. Их подвиг — в том, что они пошли зарабатывать деньги в армию. Они просчитали ситуацию, поняли, что в армии им лучше, чем на гражданке, потому что они вернутся домой с УБД, получат надел земли, будут рядиться в героев — вот, мол, какие мы молодцы, мы защищали Украину. А по факту толку от них никакого.
- Наверное, это закономерно. Пассионариев ведь во все времена было очень мало.
— Да. Но я ведь не о том говорю немножко. Я констатирую просто, что это есть. И что даже с такими людьми можно воевать. Из них могут получиться хорошие солдаты — из «заробитчан». Но для этого нужны, прежде всего, законы, которые позволят их должным образом наказать за бездеятельность и поощрить за хорошие дела. С одной лишь оговоркой: и наказание, и поощрение должны быть мгновенными. Ведь не дело, когда люди заслуженную награду ждут по полгода и больше. А попробуйте УБД получить. Это ужас какой-то. И во всем так.
К слову, вот почему у нас нет процедуры лишения человека УБД, если он плохо себя ведет? Или каких-то льгот, которые ему положены по УБД? Таких ситуаций же — масса!
И, конечно же, любой суд (если говорить уже о судах) должен быть справедливым и взвешенным. А это — очередной виток борьбы за Украину. Потому что у нас суды — продажные насквозь. И за это мы тоже воюем.
- Вы говорили, что в свой взвод отбирали людей из числа механиков-водителей. Каковы же критерии потенциального снайпера? Что должно быть такого особенного в человеке, что делает его снайпером?
— Когда-то одна знакомая сказала одну фразу, которая мне запомнилась: «Вам кажется, что это вы выбираете девушку. На самом деле это девушка выбирает вас». Мужчина еще ни сном, ни духом не ведает, что когда-то сможет влюбиться в девушку, а она уже его просекла, свадьбу нафантазировала, будущим детям имена придумала…
Вот что-то похожее происходит и в снайпинге. Ты видишь человека, который, как тебе кажется, может стать хорошим снайпером — и пытаешься за него зацепиться. Хотя у меня бывали и ошибки. Например, был человек, на которого я имел большие виды — а в результате пришлось с треском выгнать его из взвода, потому что он оказался г*внюком. Или был еще один очень перспективный боец, но после первого же серьезного боя он расклеился, и стало понятно, что он уже не будет снайпером. Бывает такое, что человек, на которого ты имеешь большие планы, и ведет себя вроде достойно, а потом в какой-то момент он, что называется, скурвливается. Не знаю, как это объяснить, но он, будучи хорошим солдатом, уже никогда не будет снайпером.
Есть очень много критериев. Первый: «хочу» значит «могу». Если человек пришел и сказал «я хочу», конечно же, я его беру. Но я всем всегда говорю: «Ребята, то, что я взял вас в подразделение, еще ничего не значит. Вы пришли на испытательный срок. И он будет длиться всю вашу жизнь в этом взводе. И если я вдруг решу, что вы здесь не годитесь, то вы будете переведены куда угодно, то есть изгнаны из взвода, только потому, что я за тобой наблюдал и по праву командира решил, что взводу без тебя будет лучше, безопаснее, спокойней». Помню, я так вот выгнал из взвода одного человека, и мне его мама писала разгромные письма: «Как?! Вы не имеете права!» На что я ей ответил: «Это мой взвод, мне с этими людьми воевать, и я посчитал, что этот человек в этот взвод не подходит». Все. Вопрос снят.
- Ну, они же изначально принимают такие правила игры, верно?
— Я говорю об этом всем. Но, опять же, всем людям свойственно думать, что они — самые лучшие. Любой человек — самый лучший. И он был бы неправ, если бы он так не считал.
Но в какой-то момент каждый из нас теряет уровень самокритичности и начинает садиться на голову. В первую очередь, гадя сам себе.
А снайпер — это, в первую очередь, чувство ответственности. Оно должно быть воистину огромным. Во-первых, снайпер должен ощущать ответственность за каждый выстрел. Это ж пехота тоннами выстреливает боеприпасы в воздух, часто не зная, куда оно летит. Снайпер в бою делает один выстрел. Иногда — два. И эти одна-две пули должны прийти в цель. Потому что цена одного выстрела снайпера — это его жизнь. Грубо говоря, снайпер ставит свою жизнь на кон — на этот один-единственный выстрел.
И все. Если солдат, грубо говоря, уничтожил противника, то он сделал свою работу. Он окупил те большие деньги, которые были в него вложены — не важно, о какой именно сумме идет речь. Если он уничтожил несколько противников, он заплатил за себя и за того парня.
Так вот, снайпер по уровню эффективности, как правило, гораздо более эффективен, чем любые другие солдаты. Танкисты или артиллеристы, скажем, тоже уничтожают противника. Но присутствие снайпера на передке приводит не только к физическому уничтожению отдельных представителей той стороны, оно еще и сеет сумасшедшую панику в рядах противника: работает снайпер — ай, страшно! Причем если работает наш снайпер — страшно им. Если их — боимся мы.
Самое главное, снайпер должен понимать — особенно сейчас, в этой войне: не дай тебе Бог выстрелить не в того. Ты должен понимать, что именно ты должен сделать: убить или ранить. Ведь, с одной стороны, это ответственность за жизнь. С другой — может, лучше ранить, даже тяжело, но чтобы человек выжил? Тогда он получит шанс задуматься, тем ли он занимается в своей жизни? Может, его лучше ранить или даже оставить калекой, чтобы он понял, что был здесь зря — и уехал в свою Россию ср*ную? Или — это уже жесткий элемент снайперской профессии — за ним, раненым, но живым, с большей вероятностью придут еще один-два человека. Чтобы его вытащить. Но, опять же, ты должен понимать, кто за ним пришел, в кого ты стреляешь: в такого же солдата или в медсестру, что недопустимо ни в коем случае! Это сумасшедший самоконтроль.
Иногда я сам себе удивляюсь. Я всегда был добрым человеком, который даже на охоту никогда не ходил. Мне жалко было зверушек. Я если и ходил в лес, то лишь для того, чтобы с удовольствием наблюдать за природой, за теми же зверушками. И если бы мне кто-то лет пять назад сказал, что я буду стрелять в людей, я бы расхохотался ему в лицо.
- А зверей стреляете?
— Вы знаете, вот теперь стреляю. Потому что это бывает необходимо. Да и вкусно. Были ситуации, когда действительно надо было настрелять зайчиков, потому что нужно было накормить взвод. Тогда мы шли — и стреляли.
Я говорю лишь о том, что человек — настолько разноплановая сволочь, что пытаться оценить его — бесполезно. Ведь, давая человеку оценку, мы делаем это со своей точки зрения. А кто сказал, что мы правы?
Мы абсолютно правы в том, что защищаем свою Родину. Мы защищаем территориальную целостность нашей державы. Никто ничего не имеет права нам предъявить. Мы абсолютно и целиком правы. С небольшой оговоркой: те, кто купил места наших руководителей, правы далеко не всегда. Те, кто нами руководит на тех или иных уровнях, не всегда компетентны. Те, кто отдает приказы, не всегда грамотны. А те, кто воюет с той стороны против нас, могут быть гражданами Украины. И их святое право — защищать свои дома. Так что они формально правы, что защищают свои дома. Но ведь у них-то никто ничего забирать и не собирается! Это жлобская позиция. Потому что они не столько защищают свои дома, сколько убивают таких же, как и они, граждан Украины.
Из-за чего и началась эта война? Это же не вся Украина взяла в руки оружие и пошла убивать Донбасс. Это Донбасс, вооружившись до зубов российским оружием, начал грозить дойти до Львова. Так что все куда интереснее и запутаннее, чем кажется на первый взгляд. Там много россиян, много разного сброда, но много и украинцев. И зачастую они сражаются гораздо лучше многих наших. Да, они обмануты, да, их цели и задачи преступны, да, это реальная война.
Поэтому я с уважением отношусь к любому противнику с той стороны — при условии, что он воюет достойно. Человек, воюющий против тебя с оружием в руках, — солдат. И если он как солдат ведет себя честно — я к нему отношусь с уважением. А если они берут «Грады» и идут серии залпов в жилые кварталы, то как к ним можно относиться с уважением? К тем, кто запускает эти «Грады»?..
И там начинаются нюансы. И иногда лучше в этом не копаться особо. Это именно то, что страшно любят делать россияне. Российская риторика вообще достигла в последнее время небывалых высот. Я не знаю ни одной страны, ни одного общества, которое настолько преуспело в казуистике и словоблудии. Поэтому лично я сейчас и воюю с Россией. Ведь то оружие, которое воюет против нас, — это Россия. С ним воюют люди, которых вооружила и снабжает Россия. Они могут быть гражданами Украины, могут иметь российские паспорта, могут даже быть гражданами Сербии, как этот придурок, типа коллега мой, воюющий на той стороне. Вечно забываю его имя. Сербский снайпер, про которого в YouTube очень много роликов. Я многие из них внимательно посмотрел.
- Зачем?
— Мне было важно понять, как воюет противник. Тем более, что я знаю, что он в какой-то момент вроде бы даже на меня охотился.
- Вот как?
— Была такая информация. Я посмотрел и увидел, что это, безусловно, специалист, грамотный снайпер и, безусловно, редкое трепло, брехло и п*дла. Иначе его нельзя назвать. Это человек, который нагло врет на камеру. Если ты уж согласился на интервью и рассказываешь что-то, то нельзя врать. Нельзя, если тебя снимает корреспондент, который лазит с тобой на передке, делать это так нагло!
- А в чем он врал? Приукрашивал свои достижения или что?
— Ну, я вот помню, к примеру, момент, когда он заливал, что «вот, я лично купил у украинской армии БТР, что-то еще и еще что-то — и вот мы на этом сейчас воюем». Бред! Или «вот я вот лезу на передок… вот я выползаю… вот я полежал, полежал, полежал, бах-бах — сместился, бах-бах — выполз. Результат? Убил двух снайперов и пулеметчиков!» Ну не бывает такого!
— Может, его просят так сделать? Для картинки? Для пущей драматичности сюжета, чтобы зрителю скучно не было?
— Ну да. Но это вранье для картинки — это неуважение к себе, в первую очередь. Он специалист, а превращается в клоуна. И это уже не стоит ровным счетом ничего.
Я знаю многих блестящих специалистов — людей, у которых я учился (а я много у кого учился в своей жизни). И заметил одну закономерность: настоящие профессионалы, как правило, никогда не хвастаются. Какими бы ни были твои успехи — это твои успехи. Имеешь серьезные достижения в спорте? Ты — молодец. И ты можешь говорить: я — молодец, я — чемпион, я — рекордсмен, я так много тренируюсь… Это часть твоей профессии. Но ходить в футболке «Чемпион мира» — это недостойно. Это как с медалями: ты можешь надеть их на парад, но ни в коем случае не можешь приносить их в кабинет чиновника и высыпать ему на стол.
Жизнь человеческая — вообще штука многоплановая. И вопросы чести — очень сложная вещь. У кого-то честь есть, у кого-то ее нет, а кто-то думает, что она у него есть. Ему кажется, что он — человек чести…
Я всегда считал, что наша страна изменится к лучшему тогда, когда каждый из ее жителей будет парковаться там, где можно, выбрасывать мусор в урну и убирать за своей собакой, когда гуляет в парке. Я часто бывал в Европе. Там настолько мало мест для парковки, что часто запарковаться бывает невозможно. Но никто не паркуется на тротуарах или местах для инвалидов. А в Киеве, например, у меня рядом с работой находится большой супермаркет. И у меня не было ни одного визита в этот супермаркет, чтобы мне не приходилось на более или менее повышенных тонах разговаривать со жлобами, которые приезжают и паркуются на местах для инвалидов. Неуважение к людям, а значит — и к себе.
Это часть нашей беды. Нас, украинцев, веками гнобили — и сейчас мы это расхлебываем. Это — та самая раковая опухоль, с которой мы боремся. Но все будет хорошо.
- Я уже поняла, что хвастаться вы не будете. Но вы упомянули о сербе, который на вас охотился. Расскажете подробнее?
— Да особо и рассказывать нечего. В прошлом году мне сказали, что приехала группа — искать меня. Они немножко назвали мой позывной и искали точно меня. Вот только не нашли.
- Пусть так и будет дальше.
— Есть такой писатель — Григорий Остер. У него есть «Книга о вкусной и здоровой пище людоеда». И среди прочих там есть рецепт «Глупая девочка в собственном соку»: взять глупую девочку и пообещать ей все, что пожелает. Съесть счастливой.
- Скажите, среди снайперов на той стороне есть кто-то, кто вызывает у вас реальное уважение или, быть может, особую тревожность, когда вы слышите, что конкретно этот человек работает?
— Пожалуй, нет такого, а может, я о нем не знаю. Мы ведь не афишируем себя. Меня другое очень тревожит: то, что с той стороны очень много детей. Возьмем, к примеру, тех, кому в начале войны было по 10-12 лет. Сейчас им по 14-16. Это тот самый яркий период становления личности, когда они становятся людьми, когда в них просыпается человечность. Но они живут в этом жлобстве, ужасе и ненависти ко всему украинскому. Вот что ужасно! А все остальное… Надеюсь, мои результаты пока неплохие. А дальше — посмотрим.
- Я почему спросила: сейчас как-то реже приходится слышать, а раньше постоянно ходили слухи, что, мол, приехала какая-то именитая снайперша из России и всех тут кошмарит. Это фронтовые байки или все же реальность?
— Была такая в свое время в Волновахе. Некоторое время работала там. А потом перестала.
- Сама по себе?
— А как же? Сама по себе. Дождь был мощный — вот и смыл… Это то, что я знаю точно. Я знаю, что на ту сторону из России приезжает достаточно много так называемых «сафарийщиков». В России ведь очень высокого класса стрелковые школы. И высококлассные стрелки приезжают на Донбасс просто «пострелять укропов». И, к великому сожалению, к нашему стыду, стреляют они результативно. И не только потому, что они прекрасные стрелки. Но еще и потому, что люди наши очень часто без уважения относятся к противнику. И подставляют свои головы под их пули.
А, в общем-то, главная задача хорошего снайпера — это уничтожить снайпера с той стороны. Грубо говоря, твоя задача — найти его и уничтожить.
Существует целая серия вопросов для снайперов, которые повторяются из раза в раз — и надоели настолько, что на них уже давно придумали огромное количество шаблонных ответов. Например, на вопрос, тяжело ли стрелять в людей, можно ответить: «Да, тяжело, потому что эти сволочи бегают и мешают прицелиться» или «Вообще не сложно, потому что мы в людей не стреляем — мы стреляем в противника, люди все остались с этой стороны».
Или: «Что вы чувствуете?» Если я попал, я чувствую удовлетворение, потому что хорошо сделал свою работу. Если промахнулся — я недоволен, потому что свою работу выполнил плохо. Это — работа.
«А что вы чувствуете при этом?» А что вы чувствуете, когда, к примеру, раздавили таракана? Или убили крысу? Или застрелили бешеную собаку, напавшую на ребенка? Вот что вы можете чувствовать?
Или еще люблю вопрос: «Что вы чувствуете, когда стреляете в человека?» Да отдачу я чувствую, что еще?..
Существует масса вариантов, как можно ответить. Можно уйти в юмор. Можно отвечать с позиции понимания, что ты делаешь свою работу. Это бизнес. А бизнес требует результата. Если хочешь поднять свой уровень как бизнесмена, ты должен каждый день работать. Ты должен привлекать инвесторов, ты должен вкладывать свои деньги, должен вкладывать свою энергию в то, чтобы твой бизнес работал. И тогда он пойдет на лад. Вот сейчас наш бизнес — это защитить Украину. Под словом «бизнес» я подразумеваю дело. И если мне кто-то предъявит, что я хочу зарабатывать деньги на войне, я отвечу, что я в эту армию вложил денег больше, чем вся моя зарплата, которую я получил. Не нравится слово «бизнес»? Назовите это «коза ностра», то есть «наше дело».
- Наверное, это самая верная позиция сейчас…
— Не знаю, правильная ли она, но это моя позиция. По крайней мере, она у меня есть.
- Скажите, а с нашей стороны не было чего-то похожего на «сафарийщиков», о которых вы рассказывали? Помню, в самом начале войны пользователи Facebook рассказывали друг другу о каких-то тайных отрядах «народных мстителей», которые собирались, ехали в зону АТО, отстреливали сепаров — и разъезжались по домам. Есть основания под этими слухами?
— Я слышал такое. Вполне возможно. Я это вполне допускаю. Причем у меня есть друзья и хорошие знакомые, стрелки экстра-класса, военнослужащие, которые не воюют. Говорят: «А это не наша война». Я спрашиваю: «А почему? Ты же в этой стране живешь! Ты — прекрасный стрелок. Почему?» А вот не считают они эту войну своей. Ну и начинают давать этому большое количество объяснений.
В таких случаях я делаю вывод, что у человека — огромное количество своих личных тараканов в голове. Он не является патриотом Украины. И даже если он делает хоть что-то для развития снайпинга — он живет под знаком «ноль». Он не отрицательный персонаж, но и не положительный. Из разряда «друг» такой человек для меня сразу переводится в разряд «коллега». Я могу с ним с удовольствием общаться, мне может быть даже интересно с ним. Но он уже вышел на другой уровень.
Это как в метро, когда военный видит военного. Точнее, ты видишь военного и солдата. Так вот с солдатом, с тем, кто был на войне, ты поздороваешься всегда. Людей воевавших и не воевавших никогда не спутаешь. Это тоже разные уровни.
Наше общество уже разделилось, хотим мы этого или нет. Разделилось на воюющих и невоюющих. Часть граждан воевала лично, или не воевала, но помогала армии, чем могла. А вторая часть — это люди, которые не приемлют войну, не помогают армии, не идут воевать. Как-то так.
Причем, к превеликому сожалению, первых пока намного меньше, чем «стада». Ну, коровы — они коровы и есть.
— А есть ли у нас шанс на победу при таких раскладах? Пока кто-то воюет, а кому-то плевать и на войну, и на страну вообще? Пока большинство народа — это то, что вы называете стадом?
— А так будет еще лет 150. Просто есть еще такая штука, как национальное самосознание и самоидентификация. Пока в нашей стране, к сожалению, слишком многие, во-первых, пропитаны вот этим «русским духом», «братскостью» народов. Поэтому они и ведут себя так, как герой фильма «Обыкновенное чудо»: его жену при нем душат, а он стал рядом и говорит: «Потерпи, милая, может быть, все обойдется».
Они не понимают пока, что уже ничего никогда не обойдется. Да, людям свойственно забывать. Людям свойственно прощать. У меня, например, куча родственников в Москве и на Донбассе. А я вот таким украинцем получился.
Наша страна настолько сложная, настолько многогранная, и я настолько ее люблю, что я принял для себя вот такой путь бытия. И я этим путем иду по жизни. Я учу этому своих детей. Мне жена говорит: не смей с детьми разговаривать о войне! Как это «не смей»? О войне как раз с детьми и надо разговаривать. Тем более с мальчиками. Как это — не учить мальчика быть мужчиной?! Надо разговаривать. Ко мне мой старший сын уже приезжал ребятам помогать. Ну, а как иначе? Только так. Все очень просто.
- Вы говорите, что любите эту страну. В такой любви после Майдана признаются очень многие украинцы. И подчеркивают: до 2014-го они этого не осознавали. У вас понимание, что вы любите Украину, пришло тоже во время Революции Достоинства? Или оно было всегда?
— Я скажу так… Как минимум с 1990 года я чувствую себя неразрывным целым с флагом Украины. Уже с того времени для меня это было нечто большее, чем желто-синий кусок ткани. Значительно большее… Я очень люблю путешествовать. Но я не представляю, чтобы я жил в другой стране. Я не хочу уезжать из этой страны, хотя мог бы это сделать множество раз. Но я не хочу этого делать. Я люблю жить здесь, в этой стране. Родина ведь для каждого своя. Для меня она — вот такая, какая есть. По-моему, так.