«Фигаро»: Вы представляете Владимира Путина не всемогущим политическим деятелем, как обычно его описывают. Вы говорите о «гигантском коллективном Путине», который никогда не имел долгосрочного плана, но изменился под влиянием сменяющих друг друга советников и откликов на Западе.
Михаил Зыгарь: Никакого плана не было! Путин никогда не был политиком. Он не собирался становиться президентом и никогда не участвовал в выборах. Первоначально он был скорее прозападным, главным образом благодаря реформаторским либеральным кругам семьи Ельцина, которые ему помогали. Отсюда его реформы и открытость по отношению к Западу. Это то, что я называю периодом Путина «Львиное Сердце». Интересно отметить, что многие либеральные личности все еще находятся в его окружении, в частности на экономических постах. Появление так называемого Путина «Грозного» произошло не только под давлением стереотипов холодной войны, которые также существуют и на Западе, но под давлением тех либералов, которые считают, что Запад предал Россию, отказавшись помочь ей после 1991 года.
— Разве можно сказать, что Россия не получила помощи, когда все помнят о всех планах и последующих кредитах МВФ?
— Горбачев брал кредиты, но в 1992 году, когда либералы попросили 50 миллиардов долларов, чтобы противостоять развалу советской системы, им ответили отказом. Либералы убеждены, что Запад предал Россию, что на самом деле он только хотел развалить СССР, а затем забыть о русских. Это мнение разделяют как либералы, так и люди бывшего КГБ, и сам Путин, который синтезирует эти группы. СМИ очень ошибаются, когда воспринимают Кремль как единого игрока. Есть много группировок. Но все они оппортунистические, потому что никто не говорит, что он на самом деле думает, предпочитая угадывать, чего хочет Путин. И вся структура власти такая же: каждый подчиненный пытается читать мысли своего начальника. Именно эту бюрократию я называю «коллективным Путиным». Сам Путин не может не поддаться влиянию этой бюрократии, становящейся заземленной. Он — не де Голль, который смог положить конец французскому Алжиру. Путин более влиятелен, но является частью свиты.
— Можем ли мы говорить, что в начале Путин был прозападным? С самого начала, перед лицом Чечни, олигархов и средств массовой информации, он сделал выбор в пользу репрессий, контроля, уничтожения недовольных властью.
— Разве мы говорили о его прозападных взглядах, о войне или технологиях, когда сделали своим президентом? Все хотели, чтобы он восстановил контроль, так как в стране царил хаос. Правда, никакие демократические нормы для завоевания власти не соблюдались; в частности во время совершенно чудовищных парламентских выборов 1999 года. Но не он был организатором, а семья, которая думала, как уберечь себя от коммунистической мести. Что касается отношений с Западом, вы должны помнить, что Путин выступал за вступление России в НАТО. Он хотел хороших отношений с Блэром и Бушем, но чувствовал себя униженным. Буш не считал Россию сверхдержавой. Дэвид Фрум, спичрайтер Буша, сказал мне, что тот рассматривал Россию как большую Финляндию. Конечно же, Путин ждал другого.
— Он воспринимал критику очень личностно. Так критические замечания западных СМИ по поводу свобод воспринимались им как критика официальных кругов. Его теория заговора завершилась во время «оранжевой революции», которую он ошибочно считал «проектом», финансируемым Западом.
— Многие на Западе считают Путина настоящим патриотом, который восстановил порядок.
— Любой европеец, приехавший в Москву, сочтет город очень комфортным, очень красивым, как Нью-Йорк. Но то, чего они не видят, — это почти мистический аспект нашей реальности, этот призрак, который живет рядом с нами и в любое время может затянуть нас в черную дыру. Это наша правоохранительная система в широком смысле, наши разведывательные службы, наша полиция, наше правосудие. Они работают как огромная черная дыра, которая может самопроизвольно открыться и поглотить вас. Они могут в любое время объявить вас виновными. Инфернальный характер этого «монстра» явно несовместим с нормальной жизнью. Потому что нет никакого механизма, ни одного института, которые позволили бы изменить эту реальность.