«Путин видит коллапс российской экономики, а также потерю своей позиции» — такой броский заголовок можно было прочесть в еженедельнике «Тайм» в конце 2014 года. Однако прошло уже три года с момента обрушения цены на нефть в 2014 году, когда в два раза снизилась стоимость на тот товар, который раньше обеспечивал половину российского государственного бюджета.
В том же году Запад ввел жесткие санкции в отношении российских банков, энергетических компаний и оборонного сектора, отрезав таким образом крупнейшие российские фирмы от международного рынка капиталов, а также лишив их возможности получить высокотехнологичное бурильное оборудование, используемое для добычи нефти. Многие аналитики — как в России, так и за рубежом — полагали, что экономический кризис может создать угрозу для сохранения власти Владимира Путина. Однако сегодня ситуация иная.
В настоящее время российская экономика стабилизировалась, бюджет почти сбалансирован, а Путин готовится к переизбранию 18 марта, что позволит ему в четвертый раз занять должность президента. Путин недавно опередил Брежнева и всех остальных российских лидеров после Сталина по продолжительности пребывания во власти. Экономическая стабильность обеспечивает ему высокий уровень популярности. Путиномика позволила российскому президенту пережить целую серию финансовых и политических потрясений. Как ему удалось это сделать?
Россия справилась с двойным вызовом — с обвалом цен на нефть и с западными санкциями — благодаря составленной из трех элементов экономической стратегии. Во-первых, она была, в основном, сфокусирована на достижении макроэкономической стабильности (нужно было держать на низком уровне долговые обязательства и инфляцию).
Во-вторых, она предотвратила возникновение общественного недовольства за счет обеспечения низкого уровня безработицы и стабильной выплаты пенсий, хотя ради этого пришлось отказаться от повышения заработной платы и смириться с низкими показателями экономического роста. В-третьих, она позволили частному сектору повысить эффективность, то только там, где это не вступало в конфликт с политическими целями. Подобная стратегия не сделает Россию богатой, однако она обеспечила стране стабильность и сохранила у власти правящую элиту.
Но можно ли, с другой стороны, сказать, что у Путина есть какая-то экономическая стратегия? Обычно политическое долголетие Путина объясняют тем, что доходы от нефти позволяют стране держаться на плаву; российская экономика больше известна своей коррупцией, чем эффективным управлением в этой области. Однако Кремль мог бы проводить другую экономическую политику, и некоторые альтернативные варианты осложнили бы Путину задачу, связанную с его пребыванием во власти.
В случае проведения другой политики уровень жизни россиян мог бы оказаться более низким. Вспомните, что представляла собой Россия, когда Путин в 1999 году впервые стал президентом — это была страна со средними доходами у населения, страна, в которой нефтяная рента составляла значительную долю ВВП. Эта страна, во главе которой оказался молодой подполковник, сделавший ставку на спецслужбы для укрепления своей власти. Это был президент, демократическая легитимность которого частично зависела от его способности заставить большой бизнес и олигархов действовать по его правилам, независимо от применявшихся для этого средств, которые могли быть законными или грязными.
Это описание вполне может подойти для Венесуэлы с ее наследием Чавеса, для страны, в которой продолжает править автократический режим, которая все еще страдает от сокращающихся доходов от продажи нефти и которая по-прежнему не может создать экономику, основанную на правилах, а не на политическом принуждении. Различие состоит в том, что сторонники Чавеса безрассудно тратили деньги в период высоких цен на нефть.
Кроме того, в этой стране из-за плохого управления резко сократился уровень добычи нефти, а сегодня наблюдается болезненный дефицит потребительских товаров, возникший в результате введения непродуманного контроля над ценами. Согласно оценке экспертов Всемирного банка, Венесуэла в 1999 году была богаче России в пересчете на душу населения. А сегодня это уже не так.
А кто-нибудь мог предположить, что Россия может стать похожей на сегодняшнюю Венесуэлу? На самом деле, в 1999 году некоторые наблюдатели считали, что у Венесуэлы больше шансов для процветания. В то время рейтинговые агентства считали более безопасным предоставление кредитов Венесуэле, чем России. Экономические проблемы, которые мы в настоящее время связываем с Венесуэлой — дефицит потребительских товаров, неконтролируемая инфляция и конфискация продуктов питания с помощью военных, — были характерны и для России в XX столетии. В 1999 году было мало оснований полагать, что эта печальная история не будет продолжена в XXI веке. Однако сегодня мало кто сравнивает Россию с Венесуэлой. А объясняется это тем, что два подполковника из этих стран использовали совершенно разные стратегии.
Мастерство Кремля в накоплении и распределении ресурсов является объяснением того, почему российская элита сохраняет власть в течение двух десятилетий и каким образом она с определенным успехом применила силу за границей. Многие сидящие на нефти диктатуры тратят свои доходы на приобретение автомобилей «Феррари» или на сумки фирмы «Фенди». Хвастливые российские олигархи, разумеется, приобрели определенную долю активов британских футбольных клубов, а также потратили деньги на покупку яхт за сто миллионов долларов, оснащенных противоракетной системой.
Но, в отличие от расточительного поведения в 1990-е годы, Россия в благополучные 2000-е годы смогла накопить сотни миллиардов долларов и направила определенные средства в резервные фонды для их использования в случае падения цен на нефть. Если бы экономическая политика Кремля была столь упрощенной, как ее часто пытаются представить — как череду краж и ошибок, смазанных доходами от нефти, — то ее лидеры не находились бы сегодня у власти даже в том случае, если бы они вели две войны за границей.
Целью экономической политики Кремля является не максимизация ВВП или доходов бюджета. Такого рода цели потребовали бы проведения совершенно иной политики. Если не учитывать целей Кремля, связанных с удержанием власти внутри страны и сохранением гибкости для ее применения за границей, то можно сказать, что тройная стратегия путиномики — макроэкономическая стабильность, стабильность рынка труда и применение государственного контроля только в стратегически важных секторах — сработала.
Начнем с макроэкономической стабильности. Россия — относительно редкая клептократия, получающая высокие оценки от Международного валютного фонда (МВФ) за управление экономикой. Почему? С начала президентства Путина он и представители российской элиты в более широком смысле поставили себе в качестве приоритетной задачи выплату долгов, низкий уровень дефицита бюджета и ограничение инфляции. Пережив разрушительные экономические обвалы в 1991 году и в 1998 году, российские лидеры понимают, что бюджетные кризисы и дефолты по долгам могут разрушить популярность президента и даже свергнуть режим, как это обнаружили Борис Ельцин и Михаил Горбачев.
Когда Путин впервые пришел к власти, он направил значительную часть доходов от продажи нефти на досрочную выплату иностранных долгов. В ходе нынешнего кризиса Россия сократила социальные выплаты для того, чтобы обеспечить сбалансированность бюджета. В 2014 году поступления от продажи нефти и природного газа составляли почти половину российского государственного бюджета. Сегодня нефть продается за половину цены 2014 года, однако благодаря значительному сокращению бюджетных расходов российский дефицит бюджета составляет около 1% ВВП — это значительно меньше, чем в странах Запада.
Путин поддержал российский Центральный банк, когда тот повысил процентные ставки, что позволило сдержать инфляцию, но и задушило рост. Логика Кремля формулируется так: российский народ, прежде всего, хочет экономической стабильности. В то же время представители российской элиты понимают, что им нужна стабильность для сохранения своей власти. Для того чтобы обеспечить макроэкономическую стабильность, Кремль с 2014 году реализует программу жесткой экономии, однако жалоб по этому поводу немного.
Второй элемент экономической стратегии Путина состоит в сохранении рабочих мест и выплате пенсий — даже за счет заработной платы и эффективности. Во время экономического шока 1990-х годов заработная плата и пенсии в России часто не выплачивались, что вызывало протесты и привело к падению популярности президента Бориса Ельцина. Когда наступил нынешний кризис, Кремль сделал выбор в пользу сокращения заработной планы, а не в пользу повышения уровня безработицы.
В большинстве стран Запада позиция была иной. После краха 2008 года безработица в Соединенных Штатах резко увеличилась, но те люди, которых не коснулось увольнение, не увидели резкого сокращения своей заработной платы. В отличие от этого, в России показатели безработицы увеличились всего на 1 процентный пункт. Но в 2015 году заработная плата в стране сократилась почти на 10%. Владельцы бизнесов, контролирующие свои фирмы только с согласия Кремля, поняли смысл направленного послания. Сокращение заработной платы допускалось, однако запрещались закрытие предприятий и массовые увольнения.
Такой подход нельзя назвать эффективной политикой с учетом того, что многие россияне все еще работают на заводах и фабриках советской эпохи, которые приходят в упадок и не имеют надежды на возрождение. С экономической точки зрения, было бы лучше переместить этих рабочих на предприятия с более высокой производительностью. Однако в политическом отношении это невозможно, поскольку в таком случае будут произведены увольнения.
Большинство секторов российской экономики испытывают на себе политическое давление, и их заставляют нанимать ненужных сотрудников даже на низкую заработную плату. Это соответствует политическому расчету Кремля — россияне обычно не протестуют против сокращения заработной платы, тогда как увольнения и закрытие предприятий могут вывести их на улицы. Социальная политика руководствуется той же самой логикой.
В прошлом российские пенсионеры устраивали демонстрации против сокращения пенсий. И поэтому правительство направляет меньше денег на нужды здравоохранения и образования, однако сохраняет стабильными пенсии, и это свидетельствует о том, что Кремль ценит вклад пенсионеров в политическую стабильность больше, чем он сожалеет по поводу влияния плохого обучения на среднесрочные показатели роста.
Третий элемент путиномики состоит в том, чтобы предоставить возможность частным фирмам свободно действовать только там, где они не подвергают риску политическую стратегию Кремля. Масштабная роль, которую играют государственные предприятия с доминирующим положением олигархов в некоторых секторах промышленности, частично оправдывается их желанием поддержать Кремль — они держат под контролем народные массы за счет низкой безработицы, делают послушными средства массовой информации и маргинализируют политическую оппозицию.
Так, например, энергетическая отрасль является исключительно важной для государственных финансов, и поэтому частные компании были либо экспроприированы, либо полностью подчинены государству. Сталелитейные фирмы менее значимы, однако они тоже должны избегать увольнений. Предприятия сферы услуг, такие как супермаркеты, не имеют такой политической роли.
«Когда речь заходит о политике, — признался магнат в области розничной торговли Сергей Галицкий, — я сажусь на диван и хватаю попкорн, а иногда приседаю, чтобы меня не подстрелили». Главы энергетических компаний не могут себе позволить игнорировать политику. Как правило, это именно они ведут стрельбу.
С учетом подобных политических ограничений, какие надежды имеются у российского частного секатора в области повышения эффективности или увеличения показателей роста экономики? Кое-какие имеются, но их не много. Это также вписывается в логику Кремля. Экономический рост — это хорошо, однако сохранение власти лучше.