У себя на даче Иосиф Сталин с одобрением поглядывал на карту Советского Союза, чьи границы расширились после капитуляции Германии в 1945 году. Сформированная им в оккупированной советскими войсками Восточной Европе буферная зона должна была защитить его империю от будущих подражателей Наполеона и Гитлера. Затем он достал изо рта трубку и, нахмурив брови, указал ей на Южный Кавказ. «Тут мне не нравится наша граница», — сказал он своим адъютантам, очертив зону, где советские Грузия, Армения и Азербайджан граничили с враждебными Турцией и Ираном.
Менее чем за два года, отношения США с Советским Союзом резко ухудшились по мере того, как Сталин наращивал давление на Анкару и Тегеран, чтобы добиться от них территориальных уступок. Президент Трумэн ответил на это отправкой флотилии в Средиземное море.
В феврале 1947 года обескровленная Великобритания сообщила в Госдеп, что больше не могла защищать греческое правительство в его гражданской войне с мятежниками-коммунистами, получавшими помощь из Югославии. Британцы попросили Трумэна предоставить военную и экономическую помощь Афинам и Анкаре. Сталин, чья страна с трудом приходила в себя после устроенного нацистами опустошения, был вынужден занять оборону. Его целью было сохранить зону безопасности в Восточной Европе и не дать США взять под контроль смертельного врага России, Германию.
Напряженность вокруг плана Маршалла
В марте 1947 года новый госсекретарь США Джордж Маршалл (George Marshall) провел в Москве шесть недель напряженных переговоров с советским коллегой Вячеславом Молотовым по поводу будущего оккупированной Германии. Ни один из лагерей не был готов согласиться с тем, чтобы такая опасная и стратегически расположенная страна стала союзницей другого. Переговоры зашли в тупик. Как бы то ни было, Сталин все еще надеялся, что Трумэн в конечном итоге все же примет объединение Германии по советскому плану с выплатой огромных репараций и формированием выгодной для коммунистов политической структуры. Это было связано с обещанием его предшественника Франклина Рузвельта вывести американские войска из Европы в течение двух лет после окончания войны.
Маршалл уехал из Москвы с убежденностью в том, что сотрудничество с СССР осталось в прошлом. Германия и большая часть Западной Европы находились на грани социально-экономического краха, и Сталин, судя по всему, руководствовался приписываемой Ленину мыслью о том, что за худшим последует лучшее. Госсекретарь решил, что пришло время для односторонних действий США для сохранения демократических и капиталистических правительств в тех частях Европы, которые еще не были под контролем Советского Союза.
В знаменитой речи в Гарварде 5 июня 1947 года он наметил основные очертания будущей гигантской четырехлетней программы помощи, которую США запустили для восстановления и интеграции Европы. Речь идет о плане Маршалла.
Сталин выступил с критикой плана, потому что рассматривал его как заговор США и их стремление купить военно-политическое доминирование в Европе. Он боялся потерять контроль не только над Германией, но и Восточной Европой.
До запуска плана Маршалла Сталин не проявлял догматизма в том, что касалось формы, которую должен быть принять социализм в странах за пределами СССР. Болгарии, Чехословакии, Венгрии, Польше и Румынии позволили сформировать коалиционные правительства в той или иной форме. Единственным требованием была верность Москве во внешней политике. Тем не менее этот подход изменился. К концу 1948 году Сталин полностью взял под контроль или ликвидировал некоммунистические элементы в правительствах восточноевропейских стран.
Трумэн хотел, чтобы план Маршалла способствовал сокращению военного присутствия США в Европе. Как бы то ни было, Госдепартамент предоставил займы на сумму 13,2 миллиарда долларов (сегодня 135 миллиардов) при условии, что государства-получатели займутся интеграцией своих экономик. Те возразили, что такой подрыв их самодостаточности сделает их более уязвимыми для потенциальной агрессии и угроз, как со стороны Германии, так и СССР. В результате президент принял требования Франции и Великобритании о том, чтобы включить в план военную составляющую.
НАТО — главный противник
4 апреля 1949 года, через год и один день после подписания закона о плане Маршалла, Трумэн подписал основополагающий акт Организации Североатлантического договора (НАТО). Месяц спустя США, Великобритания и Франция договорились о формировании нового западногерманского государства. СССР ответил им в октябре появлением Восточной Германии. Диалектика подозрений каждого лагеря насчет другого шла так далеко, как это только было возможно военного конфликта, и европейские границы холодной войны оставались неприкосновенными на протяжение четырех десятилетий.
Как бы то ни было, 9 ноября 1989 года возбужденная толпа восточных немцев собралась у берлинской стены с криками «Откройте!» Когда встревоженный и растерянный пограничник выполнил их требование, десятки тысяч человек устремились на запад. В течение нескольких дней за ними последовали миллионы других. Шесть недель спустя в Дрездене толпа встретила канцера ФРГ Гельмута Коля криками «Единство! Единство!»
Неподалеку находился взволнованный, но решительно настроенный офицер КГБ, который до того неделями жег горы документов на случай потенциального штурма здания разъяренной толпой. Кстати говоря, печь не выдержала объемов отправленных в нее бумаг. Годы спустя российские журналисты спросили отставного офицера о его работе в Германии. Нас интересовало все, что могло касаться главного противника, ответил им Владимир Путин. Этот противник — НАТО — остался в центре внимание российского руководства на долгие годы.
В 1990 году коммунисты из ГДР практически перестали быть политической силой из-за внутренних конфликтов и недовольства населения, в связи с чем советский генсек Михаил Горбачев принял мысль об объединении Германии. При этом он упорно требовал того, чтобы новая Германия не вошла в Североатлантический альянс. О присоединении Германии к НАТО не может быть и речи, говорил он немецким и советским журналистам.
Горбачев и его российские преемники всегда говорили о том, что ошиблись, позволив альянсу расшириться на восток. По словам советского лидера, НАТО изначально задумывалась как враждебная СССР организация. Поэтому любое расширение зоны НАТО «неприемлемо», заявлял он госсекретарю Джеймсу Бэйкеру (James Baker). Как бы то ни было, после объединения страны в октябре он не смог ничего сделать, чтобы помешать восточной Германии выйти из ОДВ и вступить в НАТО.
Третий путь Клинтона
После падения Горбачева и распада Советского Союза в 1991 году президент России Борис Ельцин продолжил поднимать этот вопрос в общении с американским коллегой. Этот процесс сеет зерна недоверия, заявлял он Биллу Клинтону, намекая на вступление в НАТО бывших членов ОВД. По его словам, принятие расширения границ НАТО по направлению к России стало бы предательством российского народа.
Министр обороны Павел Грачев в свою очередь заявил польскому руководству, что его соотечественники рассматривают Североатлантический альянс как направленное против России чудовище. Глава внешней разведки и будущий министр иностранных дел Евгений Примаков тоже придерживался мнения о том, что расширение НАТО вынуждает Россию занять более энергичную оборонительную позицию. Этот не только психологический вопрос, но и вопрос безопасности, сказал он в 1996 году американскому дипломату Строубу Толботту (Strobe Talbott). Совет по внешней и оборонной политике российского правительства отмечал, что расширение НАТО сделало бы Прибалтику и Украину зоной активного стратегического противостояния.
Сопротивление России отставляло перед Клинтоном два возможных пути. Он мог проигнорировать его и настоять на расширении НАТО, сказав себе, что «так ведет себя Россия» и что она будет пытаться взять под контроль соседей, если ее не сдерживать угрозами и военной силой. Такова была позиция республиканцев тех времен, которые прописали ее в «Договоре с Америкой», предложенном партией в 1994 году. Другим вариантом было ничего не предпринимать, пока поведение России по отношению к соседям не противоречило обещаниям об уважении к их суверенитету. Такой позиции придерживался бывший посол в СССР Джордж Кеннан (George Kennan).
Как бы то ни было, Клинтон остался верен себе и выбрал третий путь: расширение НАТО без вложения особых средств, так как альянс не сталкивался с реальной угрозой. В 1996 году набиравший силу в американской администрации Рональд Асмус (Ronald Asmus) отметил, что стоимость расширения НАТО будет небольшой, поскольку оно нацелено «на предотвращение конфронтации с Россией, а не подготовку к новой российской угрозе».
«Действительно ли мы в состоянии убедить Восточную Европу, что защитим ее, и одновременно убедить Россию, что расширение НАТО не имеет никакого отношения к ней?» — задал вопрос сенатор-демократ Сэм Нанн (Sam Nunn) в ходе слушаний с участием армейского руководства. Толботт отметил во внутренней записке, что «не включающее Россию расширение НАТО не сможет сдержать ретроградский российский порыв к экспансионизму» и наоборот «лишь спровоцирует его».
Спецпредставитель Клинтона на Балканах Ричард Холбрук (Richard Holbrooke) отмахнулся от этого предупреждения. В 1998 году он писал, что США могут добиться обеих целей и что «через несколько лет людям будет не ясно, в чем вообще заключается смысл этих споров. Они увидят, что в отношениях России и Запада ничего не изменилось».
Как выяснилось, он был в корне неправ. «Мы обязались защитить целый ряд стран, хотя у нас нет ни средств, ни желания всерьез этим заняться», — заявил в 1998 году Джордж Кеннан (ему тогда было уже 94 года) журналисту «Нью-Йорк Таймс» Тому Фридману.
Евразийская стратегия
Будущее подтвердило его правоту. В результате стратегии Клинтона плохо подготовленная НАТО оказалась перед лицом России, где нарастали горечь и авторитаризм. Через несколько дней после вступления в альянс Чехии, Венгрии и Польши в марте 1999 года альянс начал трехмесячную кампанию бомбардировок Сербии, такой же славянской и православной страны, как Россия. Нападение на братский народ вызвало возмущение российской общественности, в частности в связи с тем, что операции проводились для защиты не страны-члена НАТО, а мусульманского населения Косова, которое тогда было регионом Сербии.
Действия НАТО в бывшей Югославии, в Боснии в 1995 году и в Сербии в 1999 году, преследовали благородную цель: положить конец убийству невинных людей. В то же время расширение НАТО на бывшие страны ОВД гарантировало, что Россия будет воспринимать эти события в совершенно ином ключе. В Москве понимали, что после вступления в альянс бывшие вассалы берут на себя обязательство поддерживать политику Запада, даже если та противоречит российским интересам. Чем дальше на восток продвигалась НАТО, тем более угрожающей она выглядела.
Это стало очевидным после того, как члены НАТО стали вести враждебные по отношению к России операции, на которые бы никогда не решились вне альянса. Так, например, в 2015 году Турция сбила вторгшийся в ее воздушное пространство из Сирии российский истребитель, который бомбил противников режима Башара Асада.
Стремившаяся убедить Россию в отсутствии угрозы со стороны НАТО администрация Клинтона считала, что законные российские интересы, после эпохи гласности и перестройки, не конфликтуют с интересами НАТО. Тем не менее такой взгляд подразумевал, что холодная война велась на идеологической, а не на географической основе.
Один из отцов геополитики Хэлфорд Маккиндер (Halford Mackinder) лишь презрительно посмеялся бы над таким утверждением. Маккиндер скончался в 1947 году, то есть в год запуска доктрины Трумэна и плана Маршалла, но успел привлечь внимание политиков к стратегическому значению евразийского «хартленда». «Тот, кто контролирует Восточную Европу, контролирует хартленд, — писал он в 1919 году. — Тот, кто контролирует хартленд, контролирует мировой остров. Тот, кто контролирует мировой остров, контролирует мир». Нужно сказать, что его идеи объясняют холодную войну куда лучше теорий Маркса.
Россия — страна, которую невозможно защитить
Извечный страх вторжения всегда был и остается направляющей российской внешней политики. «Основа нервозности внешней политики Кремля заключается в традиционном и инстинктивном ощущении незащищенности России», — писал Кеннан в знаменитой телеграмме 1946 года. Большая территория, неравная заселенность, огромные транспортные проблемы — все это означает естественную тенденцию к распаду.
Если взглянуть на вещи отстраненно, Россия была страной, у которой никогда не было дружественного соседа. Ее главная черта — невозможность защитить ее. Из-за отсутствия горных цепей и морей на западе Россия на протяжение столетий была целью неоднократных вторжений. География и история способствовали формированию сильной, централизованной и автократической власти, которая одержима внутренней и внешней безопасностью. Коммунисты были всего лишь одним из воплощений этой власти, отражением своей эпохи.
Западные границы страны всегда были особенно уязвимыми. Европейский территориальный массив, который простирается к западу от российских границ, представляет собой большой полуостров, окруженный Балтийским и Северным морями с севера, Атлантическим океаном с запада и Черным морем с юга. У России же есть лишь весьма ограниченный доступ к морю. Северный Ледовитый океан далек от густонаселенных регионов, а редкие порты на его побережье практически невозможно использовать зимой. Турецкие воды на юге и скандинавские на севере легко могут быть заблокированы. Во время холодной войны военно-воздушные базы в Норвегии, Великобритании и Исландии также осложняли доступ России к открытым морям.
Причем эти проблемы появились вовсе не в ХХ веке. В конце XIX века Франция и Великобритания «сдерживали» Россию не только на Балканах, но и на Ближнем Востоке, в Индии и Китае. Все началось задолго до того, как Кеннан представил знакомое всем понятие «политики сдерживания».
В связи с ограниченными оборонительными возможностями российская военная доктрина исторически отталкивается от наступления. Россия пыталась взять под контроль соседей, чтобы не дать другим державам использовать ее границы против нее. Хотя Запад считает российские страхи необоснованными, история показала российскому руководству, что истинные намерения иностранных держав могут быть скрытыми и изменчивыми. Каждая эпоха приносит свою экзистенциальную угрозу: России всегда будет противостоять новый Наполеон или новый Гитлер.
С точки зрения Кремля, после Второй мировой войны угроза заключалась в окружении капиталистическим Западом во главе с Вашингтоном и его западногерманскими пешками. Включение Украины, Белоруссии (1922) и Прибалтики (1940) в СССР, а также формирование буферных государств укрепляли безопасность России в ущерб Западу.
В 1949 году раздел Германии сформировал устойчивое равновесие, которое смогло продержаться на протяжение сорока лет. Тем не менее, как только Москва потеряла контроль над Берлином в 1989 году, ее оборонительные рубежи рухнули, что заставило ее отступить на восток к фактическим границам XVIII века.
Усиление буферных зон
В обращении к Федеральному собранию в 2005 году президент Владимир Путин, бывший офицер КГБ, который находился на острие тайных операций Москвы против НАТО в 1980-х годах, назвал распад Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой» ХХ века. Значительная часть его президентских мандатов была посвящена восстановлению определенных элементов экономического пространства и пограничной зоны безопасности Советского Союза для противостояния экспансии НАТО и ЕС. Кроме того, ему нужно было не дать бывшим провинциям советской империи создать угрозу для интересов современной России.
Хотя военные конфликты в Молдавии, Грузии и на Украине объясняли агрессивными попытками Кремля восстановить элементы советской империи, стоит отметить, что из всех сепаратистских регионов Россия аннексировала лишь Крым, где базируется ее Черноморский флот. Объясняется это не только нравственными причинами: аннексия пророссийских территорий укрепила бы прозападные силы в остальной части каждой из стран, что создало бы угрозу для главной задачи России, которая заключается в том, чтобы удержать эти государства вне сферы влияния западных институтов. Сохранение замороженных конфликтов в трех этих странах не дает им стать членами НАТО. Альянс неизменно отвергал кандидатуры тех, кто имели дело с неразрешенными пограничными и внутренними конфликтами или же не обладали достаточными силами для обеспечения собственной национальной обороны.
В случае Грузии и Украины, российское вмешательство совпало с конкретными этапами на пути их вступления в НАТО. Находящиеся по факту под контролем России сепаратистские территории вдоль ее западных и юго-западных границ представляют собой настоящий защитный пояс. Сталин усилил буферную зону СССР в ответ на план Маршалла, так как подозревал Вашингтон в стремлении расширить свое военно присутствие, а Путин укрепляет буферную зону России в ответ на расширение НАТО на восток.
Беседа Путина с бывшим израильским лидером Шимоном Пересом незадолго до его кончины в 2016 году как нельзя лучше отражает представления российского лидера. «Зачем американцам НАТО?» — спросил Перес. На что Путин ответил: «С какой армией они хотят воевать? Они думают, я не знаю, что Крым русский, и что Хрущев подарил его Украине? Меня все это не волновало, пока они не решили, что украинцы нужны им в НАТО. Для чего? Я их не трогал».
Эти слова не принадлежат идеологу или какому-то особенно безжалостному российскому лидеру. В конце концов, Горбачев (а его никак не обвинить в большой любви к Путину) тоже поддержал аннексию Крыма, как и военную операцию в Грузии. Он также писал в своих мемуарах, что Запад не видел тех чувств, что вызывало в России расширение НАТО.
Западное руководство не обязано симпатизировать России, но если оно хочет сформировать эффективную внешнюю политику, ему нужно понимать ее. Хотя коммунизм в Европе исчез, география региона практически не изменилась. Россия, как всегда, слишком велика и сильна, чтобы включить ее в западные институты без кардинальных преобразований, и слишком уязвима для вторжений с запада, чтобы принять свое отстранение.
О запустившем холодную войну плане Маршалла вспоминают как о большом историческом успехе американской внешней политики не потому, что он отличался невероятным видением, а потому что он сработал. А сработал он потому, что США приняли реалии российской сферы влияния, в которую они не могли проникнуть, не пожертвовав доверием к себе и поддержкой народов.
Главные решения в государственной политике опираются на реализм не в меньшей степени, чем на идеализм. США следует вновь задуматься над этим.