После захвата Сингапура войсками японского императора в 1942 году там началась «операция по зачистке», жертвами которой пали тысячи китайцев. Одним из мотивов для акции стал «китайский опыт» японских военных.
15 февраля 1942 года случилось невообразимое. Сингапур, величайшая крепость Британской империи с гарнизоном численностью почти 100 тысяч человек, сдался почти наполовину меньшей японской армии, которая с трудом пробралась к острову через джунгли Малайи. Падение считавшегося до сих пор непреступным колониального бастиона стало началом конца Британской империи.
На этом, как правило, заканчивается посвященная этому событию глава в европейских исторических книгах. Японская оккупационная политика в Сингапуре и на Малайском полуострове остается неизученной не в последнюю очередь потому, что японские документы представляют собой для западных историков в языковом отношении практически непреодолимый барьер. Своей диссертацией на тему «Между коллаборационизмом и сопротивлением» гейдельбергский историк Такума Мельбер (Takuma Melber) восполнил этот пробел. Исследователь — сын матери-японки и отца-немца — обнаружил в японских архивах и литературе источники, проливающие свет на один из почти совершенно не известных эпизодов Второй мировой войны: резню среди живущих на острове китайцев, устроенную японскими войсками вскоре после захвата Сингапура. В китайской литературе это событие известно как резня «Сук Чинг».
Ключевой фигурой акции был генерал Сабуро Кавамура (Saburo Kawamura). Командир одной из бригад 25-ой японской армии после падения крепости был назначен главнокомандующим силами гарнизона в центральной части Сингапура. В этой должности он выполнил приказ обезвредить «все мужское китайское население Сингапура, способное носить оружие». После окончания войны он предстал за это перед судом в Сингапуре, где ему был вынесен смертный приговор. Как подтверждают записи его дневника, Кавамура до последнего часа считал себя жертвой войны и расправы, учиненной победителями.
17 февраля 1942 года, спустя два дня после капитуляции Сингапура, Кавамура вместе с приказом о повышении получил также приказ о некой «операции по зачистке», которую следовало провести 21-23 февраля.
Согласно приказу, необходимо было определить пять целевых групп, собрать их в одном месте и казнить: 1. бывших рекрутов добровольческих отрядов (созданных для обороны Сингапура), 2. коммунистов, 3. мародеров, 4. лиц, пойманных с оружием или прятавших у себя оружие, 5. лиц, мешавших продвижению японских войск и негативно влиявших на поддержание порядка и спокойствия. Последнее позволяло весьма широкую интерпретацию. В проведении акции должны были использоваться части наводившей ужас военной полиции (кэмпэйтай), вспомогательные части регулярных войск и специальные подразделения (кэйбитай).
Были организованы пять пунктов сбора, в которые 21 февраля обязали явиться всех жителей Сингапура китайского происхождения. Насколько известно, стариков, женщин и детей вскоре отправили домой, пишет Мельбер. Задержали мужчин в возрасте от 18 до 50 лет. Их затем пропускали через три контрольных пункта, где их допрашивали и проверяли агенты в масках. «Одних людей отбирали очень быстро и сразу отсылали на казнь, других же — после многочасовых и даже многодневных допросов».
Отобранных мужчин отвозили на пляжи острова, загоняли в воду и там расстреливали или обезглавливали. Подобные чистки проводились спустя некоторое время и на Малайском полуострове. Только в Сингапуре жертвами «Великой инспекции», как безобидно называли японцы эту акции, пали от 6 до 10 тысяч, а по другим оценками — до 25 тысяч человек. Всего в Сингапуре в тот момент проживало 600 тысяч этнических китайцев.
По сравнению с двумя другими известными экзекуциями, устроенными японскими солдатами на тихоокеанском театре военных действий (в 1937 году в Нанкине были убиты 200 тысяч, а в 1945 в Маниле — 100 тысяч человек) эти цифры кажутся относительно небольшими. Но мотивы и причины этих преступлений были одинаковыми. И внешне акции были похожи одна на другую. Как в Нанкине, так и в Сингапуре напоказ выставлялись для запугивания населения отрубленные головы жертв.
Как и многие его товарищи, Кавамура до последнего часа считал, что принцип субординации и беспрекословного подчинения начальству, отдававшему бесчеловечные приказы, освобождает его от ответственности. Помимо этого, Мельбер считает, что поступками этих людей двигало «извращенное понятие о добродетелях военного кодекса чести бусидо, радикализация паназиатских идей, антизападный настрой и чувство превосходства японцев по отношению к другим (азиатским) этносам, прежде всего китайцам». Эти «ценности» вбивались японским солдатам с помощью физического и психологического насилия, в результате чего, например, многие из них из чувства долга и слепой преданности предпочитали на поле боя покончить собой, но не сдаться в плен.
Кроме того, японские войска в Сингапуре руководствовались еще одним фактором — «китайским опытом». Мельбер объясняет это понятие на примере Кавамуры и других офицеров, которые с началом японо-китайской войны в июле 1937 года воевали на материке и находились под сильным впечатлением от «увязания военных действий в болоте». Этим термином историки называют войну, характер которой определяется не столько фронтами и наступлениями, сколько кровавой партизанской войной, сопротивлением гражданского населения, а также географическими и логистическими проблемами.
Когда японские воины стали палачами
Хотя армии японского императора и захватили огромные территории и разбили многочисленные армии китайского генералиссимуса Чан Кайши, от конечной цели они были все дальше и дальше. «Поэтому война в понимании Кавамуры и в соответствии с господствующими в армии расистскими антикитайскими взглядами (…) должна была вестись беспощадно и с применением любых средств», — делает вывод Мельбер. Именно этот «китайский опыт» определял действия японских оккупационных войск в Сингапуре.
Одна из сильных сторон книги Мельбера — то, что он не боится сравнений с немецкой оккупационной политикой времен Второй мировой войны. В «восточном опыте» немецких войск, воевавших с 1943 года во Франции и Италии, обнаруживаются явные параллели с «китайским». Эти части, которые ранее вели идеологически обоснованную войну на уничтожение на Востоке, отличались значительно более жестоким отношением к бойцам Сопротивления и гражданским лицам и на Западе. Да и техника убийств в Советском Союзе и в Китае обнаруживает многочисленные параллели. И здесь, и там солдаты на рассвете врывались в деревни, сгоняли жителей и расстреливали или сжигали их.
Но есть и ярко выраженные различия между двумя оккупационными режимами. Когда японцы пришли в Сингапур, у них за плечами были четыре года войны в Китае, столько не длилась вся война в Советском Союзе. На ведение немцами войны на Востоке накладывало отпечаток систематическое истребление евреев, которое происходило в тылу и в котором участвовали и регулярные войска. А вот насилие японских оккупантов носило явно ситуативный характер.
В отличие от японской армии, немецкая политика уничтожения вызвала к жизни оппозиционное движение в вермахте, которое было готово поднять восстание против своего оказавшегося преступным руководства. Такое солдатам императора было совершенно чуждо, что многое говорит об определяющей силе их традиций. В записках, сделанных Сабуро Кавамурой в камере смертников, он подчеркивал абсолютную преданность и лояльность начальникам, родине и императору вплоть до смертного часа.