Каждое из четырех исследований, рассмотренных здесь, является важным вкладом в изучение постсоветского российского правого экстремизма. Хотя некоторые интерпретации, представленные в этих исследованиях, могут быть оспорены, все они исключительно богаты эмпирическими деталями, занимаются тщательными реконструкциями событий и познавательными сравнениями. Эти четыре книги дополняют некоторые важные старые монографии и сборники по постсоветскому русскому ультранационализму, изданные за последние 20 лет такими экспертами, как Уэйн Алленсворт, Питер Дункан, Стивен Шенфилд, Вячеслав Лихачев, Вадим Россман, Владимир Шнирельман, Томас Парланд, Анастасия Митрофанова, Марлен Ларюэль, Александр Хелверт, Штефан Видеркер, Александр Верховский, Галина Кожевникова и др.
Чарльз Кловер, бывший корреспондент газеты «Файнэншл таймс» в Москве, предоставил свою объемную монографию «Черный ветер, белый снег: восход нового национализма в России»: очень читабельный обзор развития классического евразийства и так называемого «неоевразийства» за последние сто лет. Его исследование объединяет в себе результаты нескольких лет архивных работ, непосредственного наблюдения и углубленных интервью в России с завидным литературным талантом. Захватывающий нарратив Кловера о зигзагах в развитии русского евразийства часто читается как роман. Основываясь на различных первоисточниках (рукописи, письма, разговоры), он рассказывает о множестве уличающих эпизодов и эмпирических деталей, еще не или неполно описанных в научной литературе.
Кловер блестяще раскрывает трансмутацию евразийства из малоизвестного интеллектуального движения в среде российских эмигрантов межвоенной Европы в одну из основных парадигм постсоветских международных отношений, интеллектуального дискурса и политического мышления, которые слились в имя недавно созданного «Евразийского экономического союза». Эта книга уникальна тем, что представляет собой не только отличное введение к евразийству, но также и сборник целого ряда увлекательных коротких рассказов, являющихся интересным чтением и для специалистов.
Хотя такой выдающийся текст можно было бы донести читателю и однозначным способом. Поскольку книга опубликована университетским издательством, ее покупатель может ожидать академический текст, каким это журналистское исследование не является. Возможно, формат монографии был бы более эффективным и охватил бы больший круг читателей: в мягкой обложке, опубликованной крупным коммерческим издателем.
Нечто похожее можно сказать и о научной монографии «Мистика Гумилева: биополитика, евразийство и воображение общинности в современной России» видного географа шведского Университета Седертерна Марка Бассина. В то время как Кловер по-новому освещает и иллюстрирует некоторые уже исследованные явления современного русского национализма, Бассин своей книгой открывает совершенно новую главу в его изучении. Его фундаментальная работа посвящена одной из часто недооцененных, но важных новых тенденций в постсоветской обществоведческой мысли и интеллектуальном дискурсе — гумилевской теории этногенеза и ее влияния на мировоззрение многих советских и постсоветских ученых, политиков, публицистов.
Книга Бассина, правда, далеко не первый академический текст на эту тему. Но в его монографии впервые всесторонне рассмотрены интеллектуальная биография, социальное воздействие, международное восприятие и политическая роль неоднозначного историка и самоназванного «последнего евразийца» Льва Гумилева (1912-1992) — сына знаменитых русских поэтов Николая Гумилева (1886-1921) и Анны Ахматовой (1889-1966). Своим глубоким исследованием известного российского теоретика этногенеза, а также плодовитого советского историка Восточной Европы и Центральной Азии, Бассин заполняет до того существующий явный пробел в постсоветском академическом россиеведении.
Рационализируя свою теорию о существовании и особенностях континента-цивилизации «Евразия», классические евразийцы 20-30-х гг. XX века ссылались на разного рода социальные, культурные и географические эмпирические исследования. Напротив, Гумилев в своих трудах смело смешивает аргументы из гуманитарных наук с сомнительными подходами, взятыми из естественных наук: прежде всего, из биологии. Часто причудливые идеи Гумилева и его (псевдо-)оригинальные представления о природном характере этнических групп оказали и продолжают оказывать удивительно сильное влияние на мировосприятие многих постсоветских студентов и интеллектуалов. Объемные сочинения Гумилева способствовали возникновению таких специфически постсоветских субдисциплин общественной науки, как политическая антропология, цивилизационные исследования, этнополитология, геополитика и культурология. После распада СССР влияние Гумилева, несмотря на явную спекулятивность его утверждений о ходе и законах человеческой истории, постоянно росло.
Гумилев представляет всемирную историю как циклический процесс рождения, расцвета, падения и исчезновения этносов. Будучи не только социально и культурно, но и естественно определенными группами, этносы могут вступать в союзы с похожими этническими группами и тогда формируют более крупные объединения, называемые им «супер-этносами». В то же время, по представлению Гумилева, этносы находятся в постоянной опасности стать «химерами», если в них проникнут чужеродные, паразитические группы (например, евреи), которые подорвут их изнутри и впоследствии уничтожат.
Особенно поражают фантастические предположения Гумилева о роли космической энергии или же солнечных излучений в возникновении неких микро-мутациях у людей. Этот загадочный процесс якобы отвечает за — по Гумилеву — решающий феномен в человеческой истории, который он называет «пассионарностью», чем он имеет ввиду некую страсть лидеров тех или иных этнических групп, которые находятся под таким воздействием из космоса. «Пассионарность» — пожалуй, самая популярная навязчивая идея Гумилева, часто используемая в постсоветском интеллектуальном дискурсе в наши дни и за пределами России. Она подразумевает нечто вроде усиленной способности некоторых людей поглощать энергию и, как следствие, стремление к трансформационному действию, предпринимаемому такими особенно страстными «пассионариями» во благо своих общин.
Бассин не только блестяще раскрывает истоки, содержание и дилетантизм теории этногенеза Гумилева, но также описывает конфронтации и адаптации, которые она встречала до и после распада СССР, иногда даже за пределами РФ. Особенно он обращает внимание на различные разногласия Гумилева с позднесоветскими социологами и постсоветскими русскими ультранационалистами. Хотя обе группы изначально были скептичны в отношение гумилевской теории, обе они в конечном итоге приняли большую часть концепций Гумилева, с теми или иными изменениями.
Особенно интересными представляются описания Кловером и Бассином восприятия Гумилева среди некоторых сегодня активных российских политических деятелей, как, например, временным «премьер-министром» так называемой ДНР Александром Бородаем (1972 г.р.). Кловер и Бассин также упоминают дружбу Гумилева с последним председателем Верховного Совета СССР и сторонником августовского путча 1991-го года Анатолием Лукьяновым (1930 г.р.). С другой стороны, Бассин, как и Кловер, в своих изложениях постсоветского евразийства не обращают особого внимания на творчество, роль и влияние другого «евразийски» ориентированного поздне- и постсоветского политического теоретика Александра Панарина (1940-2003). В свое время, один из выдающихся профессоров философского факультета МГУ и директор Центра социальных и философских исследований Института философии РАН, Панарин был тогда одним из немногих российских экспертов по французским «новым правым» и в конце 1990-х годов своим высоким авторитетом способствовал установлению евразийской теории как научно приемлемого подхода в российских академических кругах. К концу своей жизни некогда проевропейский Панарин даже коротко присоединился к неудачному евразийскому партийному проекту Александра Дугина.
В очень информативном и, в целом, безупречном обзоре Бассина, к сожалению, также бегло раскрывается роль и влияние Гумилева на постсоветскую историческую науку и обществоведческое обучение подростков, студентов до-дипломного и после-дипломного образования. Этот вопрос вскользь упоминается у Бассина в связи с открытием нового Евразийского университета им. Льва Гумилева в Астане. Бассин также указывает на то, что одна из основных книг Гумилева — «От Руси к России» — была рекомендована российским Минобразования в качестве текста для учебной программы средней школы РФ. Тем не менее, Бассин не трактует педагогическое влияние Гумилева так глубоко, как дискуссии вокруг его идей среди советских ученых.
Это досадно по двум причинам. Во-первых, использование некоторых книг и статей Гумилева в университетах и средних школах РФ, по-видимому, является одной из главных причин поразительного уважения, которым пользуются антизападные, часто дилетантские, а иногда и антисемитские, тексты Гумилева среди многих русских. Высокая узнаваемость и социальный статус отличают Гумилева от многих его «конкурентов» — например, от антисемитского писателя и известного математика Игоря Шафаревича (1923 г.р.).
Во-вторых, в международном россиеведении в последние годы зарождается новое направление, которое занимается изучением общественного воздействия антизападных и крайне правых идей через постсоветское среднее и высшее образование. Было бы интересно узнать, какую именно роль творчество Гумилева сыграло и играет в обществоведческих и гуманитарных программах различных школ и вузов России и других постсоветских стран.