В последнее время участились сообщения об обстрелах боевиками населенных пунктов на подконтрольной Украине территории и жертвах среди военных и гражданского населения. Можно ли говорить об обострении боевых действий на фронте в целом? Чего боятся боевики и к чему они готовятся? И наконец, действительно ли украинским военным запрещают стрелять в ответ? Об этом и многом другом «Обозреватель» расспросил экс-разведчика 53 бригады, а ныне — волонтера Фонда «Повернись живим» Андрея Рымарука, который только что вернулся с Донбасса.
«Обозреватель»: Андрей, что можешь сказать о нынешней ситуации на фронте? Насколько серьезное обострение сейчас происходит?
Андрей Рымарук: Я бы не назвал то, что происходит, обострением. Как человек военный, как волонтер, я считаю обострением ситуацию, если у нас отгрызли кусок территории, отбили какой-то город, когда идут масштабные боевые действия, артиллерия работает 24 часа в сутки… Вот это — обострение. А то, что происходит сейчас — это вялая позиционная война.
— Где сейчас горячее всего?
— Война, в принципе, идет по всей линии разграничения. И преимущественно обстрелы проходят там, где у сепаров что-то пошло не так.
— Что имеешь в виду?
— Например, гибель девочки под Торецком и вообще события, происходившие вокруг этого города в течение последних 10 дней. Мы забрали небольшой населенный пункт, точнее, административную часть Горловки. И туда были согнаны вражеские силы, которые были сняты с Пантелеймоновки, Ясиноватой, Донецка. В том числе, «Сомали», часть «Пятнашки», куча разных разведывательных групп. Приблизительно 400 человек они бросили на горловское направление.
И сейчас они пытаются нас из того населенного пункта выбить или нанести максимальный урон. Грубо говоря, они обиделись и сейчас просто мстят. В субботу, 26 мая, выпустили 8 снарядов по Торецку. В воскресенье на моих глазах около 20 снарядов прилетело в район шахты «Южная» (под Горловкой — прим. ред.). А 28 мая в результате обстрелов погибла девочка… Они не стесняются стрелять днем. Зная, что ОБСЕ там сейчас нет. А днем ребята на опорных пунктах ведут подготовительные работы, укрепляют позиции, готовятся к ночи, чистят оружие. То есть, находятся в более расслабленном состоянии. И сепары точечно стреляют по нашим позициям. Но промахиваются — и все это летит по гражданскому населению.
— А на мариупольском направлении какая ситуация?
— Как и везде по линии фронта. Странным образом у сепаров на опорном пункте погибли 4 человека, так они решили нас накрывать артиллерией. Павлополь, Чермалык… Но на самом деле куда больше, чем обстрелы, меня волнует ситуация с «ходоками» на другую сторону.
— Имеешь в виду тех, что сейчас в плен попали?
— Да. Это нонсенс — 5 человек за месяц!
— Что-то можешь сказать о причинах?
— Вот не знаю. Честно. Пару дней назад сепарские СМИ заявили о том, что взяли двух бойцов 14 отдельной механизированной бригады. Я общался с ребятами, с которыми служили — они говорят, что это дезертирство. Хотя официального подтверждения пока нету. Про других не скажу. Не общался с командирами. Но знаешь, за почти два года, которые я как волонтер катаюсь по фронту, не раз слышал от военнослужащих, что наши ребята часто общаются на этих простых рациях Baofeng. Находят друг друга на конкретной волне и переговариваются. Но на второй-третий день переговоров появляется другой голос. И начинается довольно интенсивная «промывка мозгов»… Не знаю. Здесь, наверное, или наше СБУ, или «контрики» не дорабатывают. Но факт остается фактом. Часть людей попала в плен в бою, а некоторые — просто дезертировали и отправились на ту сторону.
— Из последних случаев — попадание в плен 19-летнего бойца 30 бригады…
— Это реально боевой. Но не забывай, что вычудила 30 бригада! Они пошли в Донецк, сп**дили у сепаров три миномета — и вернулись обратно! Представь: пацаны прошли хрен знает сколько километров в тыл врага, нашли точку, где эти минометы стоят, выждали, пока они отстреляются и сепары в ожидании ответки попрячутся в блиндаж — подошли, забрали три миномета и пошли домой. Один миномет, на секундочку, весит 210 кг!
— Круто!
— Да. Иногда дерзость наших военнослужащих зашкаливает. Но это возможно только при условии качественной и четкой разведки. При условии, что есть чем ее проводить. И ребята работают. Вот недавно 3 полк спецназа опубликовал видео, где они прямым попаданием подбили БМП. Враг обиделся и начал мощнее обстреливать Новотроицкое, район контрольно-пропускного пункта, направление Докучаевска.
Так что идет обычная позиционная война. Это если бы наши силы пошли и взяли Докучаевск, туда бы стянулась вся вражеская артиллерия из Донецкой области и начались масштабные бои по левому и правому флангах — это было бы обострение. Вспомните начало 2017-го и город Авдеевку. А так — никакого обострения нету. Есть потери с той стороны, есть небольшие потери у нас. Простая позиционная война. К сожалению.
— Цифрам потерь противника, которые озвучивает Штаб ООС, стоит верить?
— Думаю, стоит. У нас есть достаточно много информаторов с той стороны. Плюс работает разведка, которая слушает переговоры по рациям с той стороны. Мы располагаем информацией из больниц на оккупированной территории. И в соцсетях люди выкладывают информацию. Специальные люди в штабе ООС все это сводят воедино и раз в сутки выдают общую сумму потерь.
— Недавно с той стороны были серьезные истерики по наступлению ВСУ на Горловку и на Красный Луч. Там и «бронетанковый кулак», и «полчища укров», которые идут брать ту же Горловку… Зачем эти слухи распространялись, как думаешь?
— Если промониторить «сепар-ньюз», такие же слухи были и 28 мая по Дебальцево. Вроде мы наступаем на Дебальцево. Конечно, никакого наступления не было. Они просто отвлекают внимание от того, что среди бела дня убили гражданское лицо, ребенка. Пытаются перетащить миссию ОБСЕ от того участка на Дебальцевское направление. Это их обычная хитрость, которой они пользуются не первый год.
— О какой-то панике говорить нет оснований?
— Нет. Все объединенные силы готовы к любому развитию событий.
— И маячков, которые бы свидетельствовали о возможной эскалации, нету?
— Я не вижу. Я общаюсь с людьми из Донецка, из Луганска. Да, пополняется личный состав и боевой комплект, но в гораздо меньшем объеме, чем в предыдущие годы. Одновременно нам не стоит забывать, какая мощная по количеству личного состава и техники группировка сконцентрирована на административной границе с оккупантом, а на носу — Чемпионат мира по футболу. Что в голове у Путина и его силовых советников, можно только догадываться. Нам же, в свою очередь, надо держаться вместе и быть начеку.
— Кстати, об адекватном ответе. На прошлой неделе волонтер Серж Марко заявил о том, что на мариупольском направлении военным запрещают отвечать на обстрелы. По крайней мере, с этим якобы столкнулся 503 батальон морской пехоты. Тебе приходилось слышать что-то о запрете ответки? Где?
— Серж Марко написал правду. Он писал о генерале Краснооке. И знаешь, такие генералы как Красноок, уже доживают свое время. И нам, а особенно комбатам и комбригам, надо просто их еще немножко потерпеть. Со дня на день они уже пойдут, наконец, на пенсию. Запрет действительно был. И не только для 503 батальона 36 бригады. Такие случаи были и в других бригадах, которые подчиняются ему [Краснооку]. Да, это резонанс, который мы привыкли решать только публично, так как не можем просто так зайти в кабинеты и требовать увольнения или отстранения генерала.
К сожалению, есть другая сторона медали. Враг также читает нас. Он все видит, анализирует и принимает решения. Раз там такой генерал, почему бы не навалять «укропам», в ответ все равно ведь ничего не прилетит. Вот тебе и наглядный пример. В каждой ситуации надо разбираться. Например, есть командиры батальонов, которые за глаза «гонят» на своего командира бригады, мол, нас крепят, а он не позволяет стрелять. А на самом деле командир бригады прав, потому что владеет 100% информацией, что обстрел провокационный и у врага наготове мощная контрбатарея, которая только и ждет ответного огня.
— Даже в условиях «Минска«?
— Отбрасываем «Минск». О нем уже можно забыть. У нас нет «минских договоренностей» и огонь в ответ идет из того, из чего прилетает к нам. Я привез с собой видео, как работают наши минометчики. Им хватает 10 мин, чтобы «разобрать» вражеский блиндаж и закопать живьем 5-7 человек или подбить вражескую технику. Они быстренько ее находят, быстро отрабатывают и за это получают премии. И это как раз многих военнослужащих очень мотивирует. Даже не премии за подбитую технику, а то, что им дают работать. Ради этого они здесь.
— После огласки ситуация с Краснооком и запретом на ответку что-то изменилось?
— Я не был на том участке, но думаю, никаких изменений не произошло. Но я знаю на 100% из общения с отдельными комбатами, что они даже в тех условиях умудряются воевать. У них есть «неприкосновенный запас». У них есть «третья сила». Ну и давай не забывать о добровольческих подразделениях, которые и сегодня эффективно воюют. Так что напротив участков, где командует товарищ Красноок, противник несет потери не меньше, чем в других местах.
— Почувствовали ли изменение формата с АТО на ООС бойцы в окопах? Изменилось что-то для волонтеров?
— Штаб ООС командует всего месяц. Поэтому говорить о каких-то достижениях пока рано. Надо дать Штабу ООС хотя бы квартал, а лучше — полгода, чтобы потом военнослужащие, командиры, подразделений, волонтеры, общественность сами дали им оценку. Начинать сейчас меряться, кто круче, категорически нельзя. Из-за большого количества внутренних нормативных документов Штабу ООС понадобится много времени, чтобы наладить процесс. А сейчас, условно говоря, они только сели на велосипед и начали крутить педали, набирать скорость.
Так что оценку им мы сможем дать не раньше октября. Говорить же сейчас, что вот месяц до того у нас было все хорошо, а за последний месяц у нас 5 бойцов попало на ту сторону, мы потеряли достаточно много людей — нельзя. Хотя за этот месяц мы освободили населенный пункт. И меня больше всего радует, что дети из этого населенного пункта в следующем году пойдут уже в украинскую школу.
— А раньше куда они ходили?
— А раньше они через «серую зону», через блокпосты сепаратистов ходили в горловскую школу. Это — огромное достижение. За то, чтобы эти дети имели будущее, положило жизни немало ребят из 24 бригады. Но они своими жизнями заплатили за то, чтобы у этих детей был шанс на будущее. На рост в украинском социуме, а не под влиянием пропаганды РФ. Это неоценимо на самом деле.
— Кстати, а как сейчас с тепловизорами? В чем нуждается сейчас фронт больше всего?
— У меня, точнее, у ребят вчера сгорело 8 тепловизоров. На ровном месте — полмиллиона гривен! Я, кстати, хочу через предупредить всех. Сепары сейчас будут применять технику выжигания. Это было в прошлом году, в позапрошлом, в 2015-м. Но мы, к сожалению, имеем короткую память. Что они делают? Запускают несколько зажигательных мин (их еще называют «зажигательные осветительные мины«) перед нашими позициями, когда ветер — в нашу сторону. И вся территория начинает выгорать. Надо сейчас быть очень внимательными и осторожными. Потому что выжигая наши позиции, они выжигают всю ту технику и оружие, которые у нас есть на тех позициях.
По тепловизорам — не скажу, что сейчас их категорически не хватает. Мне очень приятно, что государство, пусть и слабо, но начинает обеспечивать уже армию тепловизорами и приборами ночного видения. Да, не в том количестве, в котором хотелось бы, не на 100%, но мы стараемся перекрывать потребности ВСУ, и нам уже стало немножко легче. Мы можем направлять больше денег в аэроразведку.
Если говорить про сейчас — нам катастрофически не хватает денег на достаточно небольшое количество тепловизоров и очень большое количество беспилотных аппаратов. Без беспилотников те достижения, которые были у ребят за последние два-три месяца, были бы невозможны. Потому что мы не можем зайти в населенный пункт, не посмотрев, как живет враг. Мы не можем подбить вражескую технику, если четко не скорректируем огонь с воздуха. Мы не можем увидеть движение колонны иначе, чем из воздуха… То есть сейчас не последнее слово — за воздухом.