1918 год, мартовское утро. На заснеженном поле стоят в ряд девять мужчин. Расстрельная команда начала свое дело, и один из смертников уже лежит ничком. Двое других медленно оседают на землю.
Крайняя в этом ряду — фигура в круглой фуражке, ростом гораздо ниже других. Совсем еще мальчик, лет, наверное, шестнадцать. Сказать наверняка трудно, но возмужать он явно не успел.
Его сейчас тоже застрелят.
На следующей фотографии все уже лежат в снегу. Офицер в шинели по колено и меховой шапке обходит всех с пистолетом и добивает раненых. Сильный мороз, и можно разобрать, как у ближнего мужчины идет пар изо рта. Он еще дышит.
Расстрел этот произошёл в Лянкипохья холодным мартовским утром 1918 года — сразу после того, как местечко заняли белые. Эта и подобные ей фотографии и побудили норвежского журналиста Мортена Йентофта написать книгу о норвежцах в финской гражданской войне. А снял эти фото его соплеменник, норвежский врач Харальд Натвиг (Harald Natvig).
«Я часто размышляю, что думал при этом Наттвиг. Он же был врач. И все равно достал камеру, чтобы запечатлеть казнь. Конечно, потом он пойдет к белым офицерам и объявит, что они зашли слишком далеко, и что так нельзя — но уже после расстрела. Так что все равно очевидно, что врачи-норвежцы симпатизировали белым», — объясняет Йентофт.
Он написал книгу «Финляндия в 1918 году — гражданская война и ее норвежские свидетели», и она недавно вышла на норвежском языке. В ней он описывает гражданскую войну глазами норвежских очевидцев — тема, которой раньше не придавали особого значения.
Гуманитарная помощь из Норвегии
В феврале 1918 года норвежский Красный крест и Женское общество здравоохранения выслали в Финляндию две кареты скорой помощи. Предполагалось, что врачи будут оказывать помощь раненым с обеих сторон. На деле же норвежские врачи прибились к белым и помогали главным образом им. Главный врач Харальд Натвиг много фотографировал, запечатлевая, пожалуй, самые жуткие моменты гражданской войны.
Мортен Йентофт — московский корреспондент норвежской телерадиокомпании «Эн-эр-ко» (NRK). Его вотчина — бывший Советский Союз, но Финляндия — его тайная страстишка. Йентофт женат на финке, имеет дачу под Мюрскюля и так или иначе связан с Финляндией всю свою взрослую жизнь. Книга зрела у него в голове примерно два десятилетия — с того самого момента, как он прочел «Неизвестного солдата» (роман финского писателя Вяйнё Линна — прим.перев.).
«Вот эта сцена, когда в день рождения Маннергейма Коскела напивается и начинает петь песни красногвардейцев, она засела у меня в памяти. Я не мог выбросить ее из головы. В 1987 году я был в городе Вааса, брал интервью у Ларса Ройне, одного из последних красных, кто пережил лагерь под Таммисаари (город также известен под своим шведским именем Экенес — прим. перев.). Встречу организовали писатели Анна-Лиса Сальстрём (Anna-Lisa Sahlström) и Йоста Огрен (Gösta Ågren). Ройне тогда было 87. В лагере для красных он рыл могилы», — вспоминает Йентофт.
Эту встречу, признается писатель, ему не забыть никогда, хотя на деле он мало что понял: Ройне был родом из Остроботнии и говорил на сильном диалекте.
А могло такое произойти в Норвегии?
Так Мортен Йентофт углубился в предмет. По-фински он говорит бегло, и это умение очень ему пригодилось. При работе над книгой он пользовался как норвежскими, так и финскими источниками. И он не только уловил саму суть гражданской войны, но и элегантно облек ее в слова.
В финском случае сказалась близость России, считает он.
«С формальной точки зрения, до того, как разгорелась гражданская война, Финляндия была самой демократической страной Скандинавии. Реформы 1906-07 годов принесли всеобщее избирательное право, и оно распространялось даже на женщин. В 1916 году финские социалисты получили большинство в парламенте — впервые в Европе. Во многих отношениях Финляндия была впереди всех в Европе, но она все еще входила в Российскую империю, и царь тормозил реформы своим правом вето. Это привело к расколу в лагере финских социалистов», — рассказывает Йентофт.
Финская гражданская война отпочковалась от русской революции, считает он.
«Русская революция бушевала буквально под боком. Октябрьский переворот произошел в Петрограде, но от него побежали круги по воде, и они дошли до Финляндии», — говорит он.
О войне больше не молчат
Йентофт считает, что мнение, будто Финляндия замалчивает свое прошлое, больше не соответствует действительности.
«Поначалу люди молчали целыми поколениями. Но в последние 20 лет общественная дискуссия оживилась. Огромную роль в этом сыграли культура и литература. Сейчас, 100 лет спустя, представили обеих сторон, пожалуй, даже смогли бы сесть и поговорить. Это говорит о силе народного духа. У нас, у норвежцев, тоже есть своя травма — от Второй мировой войны. Мы и слышать не желаем про 7 тысяч наших соплеменников, которые пошли на службу к немцам. Нам приятнее думать, что все мы сражались за благое дело».
Анатомия гражданской войны
В 2014 году разразилась война на Украине. Йентофту доводилось писать о ней репортажи. На восточной Украине русское вмешательство оказалось даже сильнее, чем в Финляндии в 1918 году, но Йентофт все равно считает сравнение правомерным.
«Никто и не предполагал, что будет война. Но произошло то, что произошло. Радикалов среди обычного населения — лишь малая часть, однако когда и если назревает конфликт, то хватает и тех немногих. Тогда вдруг стало принципиально, красный ты или белый, теперь — украинский ты националист или пророссийский сепаратист. И в бывшей Югославии было то же самое», — считает Йентофт.
По словам Йентофта, несмотря на свое прошлое, у Финляндии вовсе нет иммунитета от подобных тенденций.
«Заметна некоторая агрессия по отношению к финским шведам (старейшее и крупнейшее меньшинство в стране, насчитывающее порядка 5,5% населения — прим. перев.). Снаружи может показаться, что у них все хорошо, и что им вообще грех жаловаться, но многие из них рассказывали мне, что боятся загадывать, что может произойти, если что-то вдруг пойдет не так. Предугадать такие события невозможно, и в некоторых ситуациях верх могут взять экстремисты, пусть их и меньшинство. Поэтому важно знать, как работают эти механизмы», — заключает Йентофт.