Рецензируемое издание: Michael A. McFaul, From Cold War to Hot Peace: An American Ambassador in Putin’s Russia (New York, NY: Houghton Mifflin Harcourt, 2018), 506 pp, $30.00.
Внешнеполитический реализм всегда был тесно связан с постановкой «диагнозов» и выписыванием «рецептов», предлагая и то, и другое в качестве средства понимания поведения государств в анархической международной системе, а также в качестве подхода к выработке политики, основанной на бесчувственных расчетах соотношения сил и национальных интересов. В случае России ряд реалистов предостерегали, что от постсоветской Москвы следует ждать защитной реакции на расширение НАТО, а также на настойчивое утверждение Америки, что она имеет как право, так и обязанность распространять демократию в России и за ее пределами. Оглядываясь назад, их прогнозы о том, что Россия, когда оправится от постсоветского коллапса, сблизится с Китаем и будет с нарастающей силой противостоять американской интервенционистской политике, кажутся точными. Как заметил по поводу расширения НАТО Джордж Кеннан: «Реакция со стороны России будет отрицательной, и тогда [те, кто занимался расширением НАТО] скажут: мы всегда говорили, что таковы русские — но это просто неправильно». По мнению Кеннана, у разных народов пути продвижения к высоким чинам и сферам принятия важных решений, представляют собой наиболее труднопостигаемые и самые сокровенные процессы национальной жизни. Нет ничего менее понятного иностранцам, и ничего, в чем иностранное вмешательство могло бы принести менее всего пользы.
В то время как реалисты, возможно, проделали хорошую работу по прогнозированию поведения России, они были гораздо менее успешны в прогнозировании и формировании поведения самой Америки. Даже те, кто реалистами не является, признают, что побуждение Москвы и Пекина преодолеть свое давнее взаимное недоверие и сотрудничать против Вашингтона не служит интересам США. Но это как раз то, что эффективно проделала американская политика. Кроме того, чрезвычайную враждебность, которая преследует нынешние отношения между Соединенными Штатами и Россией, нельзя объяснить простыми расхождениями в их национальных интересах или несовпадением ценностей. Отношения США с рядом других крупных государств также характеризуются значительно отличающимися национальными интересами и расхождениями в ценностях. Речь, в частности, о Китае и Саудовской Аравии. Но американо-российские отношения балансируют на грани открытого конфликта. Что пошло не так?
Книга Макфола впечатляюще объединяет в плавное повествование его личный опыт в России и политическую теорию. Он ведет читателей великолепным маршем через историю России после холодной войны, отводя место в первом ряду серии встреч Белого дома и Кремля, на которых обсуждались важные государственные дела. Он удивительно откровенен в своей борьбе за право носить шляпу как бесстрастного академика, так и ярого активиста, и, будучи государственным чиновником, открыто борется с трудностями, балансируя во взаимодействии «как с правительством России, так и с гражданским обществом». Он подробно излагает длинный список выдвинутых в отношении него как посла российских обвинений за вмешательство во внутренние дела страны и признает, что допустил ряд ошибок в противодействии организованной Кремлем кампании по его травле в Москве. Но он непримирим, когда речь заходит о том, как ранее в ходе своей карьеры он с энтузиазмом бросился в центр российского демократического движения в качестве инструктора, тренера, советника и организатора, что, по его мнению, было не «вмешательством», а скорее попыткой поставить себя на «правильную сторону истории».
Макфол демонстрирует замечательную готовность к самокритике, признавая, что и он, и правительство США совершили существенные ошибки в отношениях с Москвой, некоторые из которых способствовали принятию Россией решения запретить ему снова приехать в страну. Но его критика скорее тактического, чем стратегического ряда. Например, по его словам, он должен был понять ранее, что в России экономические реформы не должны иметь приоритет над построением демократии, и что Америка должна была признать опасность недостаточной поддержки и консолидации российской демократической революции. По его предположению, неудачи не должны побуждать нас к переосмыслению нашего евангелизма; Америка и может, и должна распространять демократию. Ей просто нужно делать это более эффективно.
По словам Макфола, либеральная интернационалистическая школа ошиблась в исполнении, а не в концепции. Указывая пальцем на Кремль, он недооценивает внутреннюю напряженность в реализации трансформационной повестки дня в Европе и на Ближнем Востоке, пытаясь успокоить опасения Москвы, что Вашингтон стремится к смене режима в самой России. Кроме того, его диагноз проблем, преследующих американо-российские отношения, предлагает мало подсказок относительно пути движения вперед. Если сотрудничество по общим проблемам в мире не может продвигаться без демократических изменений внутри России, и Путин сделал поощрение таких изменений извне практически невозможным, что тогда делать Вашингтону, кроме надежды на то, что подобного рода перемены произойдут в ближайшее время? Тактика, которую он предлагает применять в ответ — сочетание «избирательного сдерживания» российского правительства и «избирательного взаимодействия» с российским обществом — была в значительной степени опробована и провалилась. Те, кто скептически настроен по отношению к жизнерадостному подходу Макфола, вполне могут утверждать, что удвоение усилий по реализации проигрышного метода не имеет больших шансов на успех.
Одним из таких скептиков является Кит Гессен, профессор журналистики Колумбийского университета, который рассматривает проблемные американо-российские отношения через призму аналогичной концепции — о значимости индивидов и лидерства в формировании внешней политики — но предлагает другой взгляд на то, где кроется ошибка. В недавней статье в журнале «Нью Йорк Таймс» «The Quiet Americans Behind the U.S.-Russia Imbroglio» он предполагает, что, по крайней мере, одно — хотя и далеко не единственное — место для поиска ответов на вопрос, почему похолодание в американо-российских отношениях зашло так далеко, находится на полях философских сражений внутри небольшого американского сообщества «экспертов по России».
В этом сообществе выделяются три фактора. Во-первых, со времен холодной войны оно пережило стремительный спад уровня экспертных знаний, престижа и таланта. Американские специалисты по СССР составляли большую группу, которая стояла на вершине профессионального сообщества, занимавшегося выработкой политики, и доминировала на факультетах международных отношений и сравнительной политики в академических кругах. Для сравнения, сегодня американские специалисты по России — это самая малочисленная, а также наименее профессиональная и уважаемая группа. По мере того, как старшее поколение экспертов по России уходило в отставку или меняло поле деятельности в поисках более зеленых пастбищ, лишь немногие из лучших и самых ярких представителей новых поколений выбрали российское направление как профессию. Как и Макфол, многие из тех, кто решил работать с Россией, сосредоточились на том, что получило известность как «транзитология» — исследование трансформации авторитарных государств с контролируемой правительством экономикой в свободные рыночные демократии.
Во-вторых, эксперты по России в значительной мере потеряли бюрократическое влияние на политические процессы в США. Как только ельцинские реформы трансформировались при Путине в авторитарный реваншизм, восторг от построения в России нового прекрасного демократического порядка угас. О России все чаще вспоминали в последнюю очередь в межучережденческих дискуссиях о высших приоритетах США в Европе, на Большом Ближнем Востоке и в Восточной Азии. «Россия была уникальна тем, что являлась страной, фактор которой правительство США учитывало почти во всех основных вопросах, но она нигде не была самым важным фактором», — объясняет Томас Грэм, который служил старшим директором по России в Совете национальной безопасности при Джордже Буше-младшем. В период холодной войны, пишет Гессен, внешняя политика США была сосредоточена на советской угрозе, и Россия часто брала на себя инициативу, но в постсоветскую эпоху все было наоборот. Москва нередко рассматривалась как слишком склонная к тому, чтобы застолбить позиции, противостоящие политике США, и слишком слабая, чтобы иметь большое влияние, когда она выражает протест. В значительной степени курс американо-российских отношений определялся решениями, принятыми по другим вопросам, в которых американские эксперты по России были второстепенными игроками.
Самое главное, что среди экспертов по России преобладают представители «двух мощных групп интернационалистической мысли», как называет их Гессен: радикальные «неоконсерваторы», которые призывают, если это потребуется, к всеобщей демократизации силой, и их умеренные коллеги, считающие, что Соединенные Штаты должны распространять демократию на восток в Евразию — насколько далеко, насколько это возможно — через стимулирование и поддержку, а не принудительное навязывание. Американский специалист по российской военной сфере Майкл Кофман выразился более ярко:
«Есть хорошие миссионеры, которые стучатся в дверь и говорят: «Эй, вы слышали хорошие новости о демократии, свободе и либерализме?» А еще есть крестоносцы, которые пытаются предъявлять претензии на языческие восточноевропейские земли по имя демократии и свободы».
Макфол, будучи автором книг вроде «Advancing Democracy Abroad: Why We Should and How We Can», и статей о факторах успеха «цветных революций», явно попадает в умеренный лагерь, который, по мнению Гессена, является в Вашингтоне общеизвестной мудростью.
Гессен идентифицирует среди экспертов по России небольшую, но растущую группу реалистов, которые вступают в интеллектуальное перетягивание каната по вопросу о том, как наши двусторонние отношения превратились в этот хаос, и как нам из него выбираться. Они утверждают: мировой порядок меняется — и не в сторону более широкой американской либеральной гегемонии. Наши попытки переделать Россию и Ближний Восток по нашим демократическим лекалам провалились. Американская политика должна соответствующим образом корректироваться и более ловко управлять отношениями с Россией и другими великими державами.
Однако, если реалисты хотят получить поддержку, Гессен предполагает, что им придется преодолеть то, что можно назвать «разрывом вдохновения» по сравнению с лагерями жестких и умеренных интернационалистов. Идеалы являются мощными мотиваторами, и в статье Гессена подчеркивается та страсть, с которой бывшие чиновники Госдепартамента Виктория Нуланд и Дэниел Фрид прикладывали свои усилия по расширению НАТО и продвижению либерального управления, борясь с любыми упоминаниями сделки с Москвой о сферах влияния, подобной Ялтинской. В этом отношении книга Макфола выступает в качестве примера; у него вырываются крикливые комментарии о волнении, присущем эпохе демократических перемен: «Люди мирно организовывали борьбу с коррумпированными, авторитарными лидерами. Что может быть более захватывающим!». Для сравнения, увещевания Джона Куинси Адамса не «ехать за границу в поисках монстров, чтобы истребить их», кажутся довольно скучными. Грэм говорит Гессену, что его главным достижением в Совете национальной безопасности было «предотвращение худших вещей», что, безусловно, является достойным делом, но вряд ли оно рассчитано на пробуждение большого воодушевления среди внешнеполитических элит.
Национальные дебаты о том, что в отношениях между Соединенными Штатами и Россией все стало ужасно скверно, и что мы должны сделать, чтобы преодолеть разлад между Вашингтоном и Москвой, находятся у нас на ранней стадии. Макфол и Гессен приводят важные, хотя и не всеобъемлющие, соображения по этим вопросам. Большая часть вины, безусловно, лежит на Москве. Но не способствовали ли возникновению проблем Соединенные Штаты, вмешиваясь все более нагло в российскую политику, как утверждает Макфол? Не будучи в достаточной мере реалистичными, как предполагает Гессен? Не признав с самого начала, что продолжение сотрудничества США и России было безумной идеей, и не заняв более жесткой позиции в противостоянии с Россией, как предлагают американские ястребы? Несомненно, последуют и другие объяснения, так как все больше экспертов будут присоединяться к дискуссии. Постановка точного диагноза станет крайне необходимым первым шагом для назначения лечения.
Джордж Биб — директор разведывательных программ Центра национальных интересов. Ранее он занимал должность начальника отдела исследований России в ЦРУ, а также специального советника вице-президента Дика Чейни по России и бывшему Советскому Союзу.