Окончание. Начало статьи см.здесь
Весной дел о травле стало втрое больше
Некоторые из тех, кто посылает СМС-сообщения и письма с угрозами, подписываются своим полным именем. Но многие подписываются вымышленными именами.
«В 90% случаев нам удается выяснить, кто это», — рассказывает Хешти Рёнхолт (Kjersti Rønholt), возглавляющая Интернет-патруль Kripos.
«Многие СМС отвратительны, чудовищны, содержат огромный негативный заряд, но назвать их незаконными нельзя. „Отправьте их из страны" — это законом писать не запрещено», — говорит Рёнхолт.
«Мы хотим, чтобы все заявляли о серьезных угрозах и высказываниях, содержащих ненависть. В таком случае для приговора нужна фотография того, что было отправлено, и допрос», — говорит Рёнхолт и показывает СМС-сообщение в адрес заместителя председателя Норвежской рабочей партии Хадии Тайик (Hadia Tajik): «Я хочу, чтобы ее застрелили. Я выплачу стрелку премию в 50 крон, если мне пришлют ее свинячьи уши. Сварю из них мусульманский супчик». Мужчину осудили на 16 дней тюремного заключения.
Рёнхолт вздыхает, когда A-magasinet показывает ей некоторые из СМС, полученных Мани Хуссаини.
«Интересно: сказали бы те, кто это пишет, ему то же самое в лицо, если бы с ним встретились? И как бы реагировали окружающие?» — задает она вопрос.
Элин Мария Л'Эстранж (Elin Maria L'Estrange)
Сразу же, как только она услышала первые выстрелы, она поняла, что на них кто-то напал. Все чувства обострились до предела, она не могла думать ни о чем кроме «ты должна бежать прочь, скорее, сейчас!» А потом Элин Мария Л'Эстранж услышала выстрелы и крики в здании кафе. И подумала: «Сегодня я умру».
Осенью 2012 года, больше чем через год после того, как она спаслась, потому что уплыла с острова, Элин Мария Л'Эстранж предложила, чтобы государство обязывало коммуны селить у себя беженцев.
В последующие дни в ящик «Входящие» на Фейсбуке лидера организации AUF в губернии Акешхюс (Akershus) появилось несколько писем. В одном из них было следующее:
«Это плохая идея. Лучше бы тебя застрелили, сама знаешь, где, надеюсь, ты там была, и там было скверно. Это слабое утешение. Предательница».
Хочет использовать принуждение, чтобы расселять беженцев
В своем новом решении отделение AUF из губернии Акешхюс предлагает лишить руководство коммун возможности отказаться от приема беженцев.
«После этого я стала высказываться о политике в отношении просителей убежища и об иммиграции более осторожно. Я знаю, что если мне есть что сказать по этим темам публично, я должна быть готова получить такую обратную связь», — говорит 30-летняя Элин.
Она считает, что «от участия в подобных дебатах счастливее не станешь».
«Это проблема демократии, если политики не хотят говорить на какие-то темы. Но человеком надо оставаться и здесь», — говорит Л'Эстранж. На автора послания, где было написано «лучше бы тебя застрелили», она заявлять не стала.
«И куда мне надо было идти? И зачем? Если полиция начнет расследовать все такие послания, у них ни на что другое времени не останется».
Негр, обезьяна, мусульманский террорист
«Среди членов AUF распространено мнение, что „дела закрываются, так что нам неохота ни на кого заявлять". Очень жаль. Я считаю, они должны были это делать. Некоторые дела не остаются без внимания», — говорит Фруде Эльгесем (Frode Elgesem). Он был адвокатом-координатором во время судебного процесса против Андерса Беринга Брейвика в 2012 году.
«Важно доводить это до суда. Уголовное законодательство — важнейшее средство воздействия, которое есть у общества, чтобы сказать: так не пойдет».
Он говорит, что в разных полицейских управлениях по-разному работают с такими заявлениями.
«В Осло группа, занимающаяся преступлениями на почве ненависти, работает серьезно, но все равно закрывает много дел. Я понимаю, что доказать что-то может быть трудно. Но тех, кто подписывается своим полным именем, найти — не проблема», — говорит Эльгесем, который подчеркивает, что наказание можно получить не только за угрозы физической расправы.
«Наказуемо может быть и то, когда кто-то называет кого-то негром, обезьяной или мусульманским террористом. „Жаль, что ты не умер на Утёйе" очевидно наказуемо», — говорит Эльгесем и указывает на то, что у членов AUF есть весьма ценный опыт, хотя заплачено за него было дорого.
«Политика лишится чего-то важного, если поколение Утёйи запугают, и они из политики уйдут. И до 22 июля 2011 года существовали теории заговора, ненависть и люди, которые разделяли образ мыслей террориста», — подчеркивает Эльгесем.
После теракта стало потише. На какое-то мгновение. Он считает, что все началось по новой, когда Рабочая партия во время миграционного кризиса в 2015 году решила принять 10 тысяч беженцев из Сирии.
«Премьер-министр повела себя невнятно»
«Никто не поддерживает действия Брейвика, но его идеи мы сейчас вновь встречаем в комментариях и некоторых группах в интернете. Большой вопрос, есть ли они и где-то выше в политической среде?» — спрашивает Эльгесем с иронией.
«22 июля было политическим покушением. Дело Листхауг — четкий признак того, что это могут скоро забыть, желание применить к себе историю мало кому нравится. Тогда теории заговоров получают опасную легитимность и могут спровоцировать реакцию — такую, как на Утёйе. Нужен будет лишь один человек. Ребята очень боятся, потому что хорошо знают, к чему это может привести», — говорит он.
«Одновременно с тем, как социальные медиа превращаются во все более важные арены дискуссий, Норвегия получила несколько альтернативных источников новостей в интернете. На некоторых сайтах ведутся настоящие общественные дебаты. Все вместе может способствовать тому, чтобы точки зрения, которые раньше считались неприличными, стали вполне допустимыми», — считает Эльгесем.
«Но для всех обладающих ответственностью политиков должно быть совершенно очевидно, что такое развитие может быть опасно».
Он считает весьма прискорбным, что весной премьер-министру страны Эрне Сульберг понадобилась неделя, чтобы решиться публично выступить против своего тогдашнего министра юстиции Сюльви Листхауг.
«Я считаю, премьер-министр действовала недостаточно четко. Некоторые рефлексы явно испарились после процесса по делу Брейвика в 2012 году».
Эрна Сульберг говорит, что обеспокоена тем, что молодежь меньше занимается политикой, потому что ей это кажется небезопасным.
«На нас всех, в том числе и на нас, политиках, лежит большая ответственность за то, чтобы сделать дебаты более конструктивными. То же я хотела сказать и на следующий день после того, как Сюльви Листхауг написала известные вещи в своем Фейсбуке. Это возмутительно и неприемлемо, что те, кто выжил на Утёйе, подвергаются травле и угрозам. Не должно быть так, что политически активные люди не чувствуют себя в безопасности. Я много времени потратила на работу с высказываниями, содержащими ненависть», — говорит премьер-министр.
Тонье Бренна
Вокруг Тонье Бренна (Tonje Brenna) лежало несколько мертвых подростков. Но она знала, что один парень жив. Она все время слышала, что он издает какие-то звуки. И когда полицейский прошел мимо него, потому что думал, что он мертв, она закричала: «Он жив! Вернитесь!» Парень выжил.
Тонье Бренна не очень помнит все, что было в первые недели. Но она знает, что прошло всего лишь два дня с бойни на острове, а ей и прочим членам руководства AUF пришлось взять себе засекреченные телефонные номера.
«Конечно, для этого были основания. Я знаю, что был один мужчина, который угрожал и мне, и многим другим. Но первые месяцы после 22 июля все для меня было, как в тумане», — говорит Бренна.
Ей хотелось бы вести дневник.
«Я писала некрологи и ходила на похороны, но однажды утром поняла, что сижу дома и не могу надеть на себя носки. А у меня были совершенно одинаковые черные носки!»
А потом он ее отпустил. И пошел дальше. Но агрессия не исчезла.
«Я тоже получила несколько посланий типа „Ему следовало и тебя убить", но чтобы конкретно угрожали убить? Нет. Иногда я на какую-то секунду начинаю сомневаться. „Неужели я и Рабочая партия действительно такие плохие?"» — говорит Бренна.
На следующий после теракта год, весной, она ушла с поста генерального секретаря AUF. Она не могла больше. В месяцы после теракта незнакомые люди иногда начинали плакать, когда ее видели. В конце концов она состригла свои длинные светлые волосы совсем. И тогда узнать ее стало не так легко.
Однажды ночью в этом году, в марте, Тонье Бренна позвонили, примерно в то время, когда Сюльви Листхауг выложила фото моря цветов в своем офисе. Бренна думает, что этой весной в норвежской политике что-то произошло.
«И тогда сообщения стали приходить и в дневное время. Обычно они приходят ночью».
Тонье Бренна училась в одном классе с Мани Хуссаини в Йессхейме (Jessheim, небольшой городок в губернии Акешхюс — прим.ред.). Иногда они сравнивали полученные после теракта на Утёйи сообщения — фактически ради забавы.
«Мои — сексистские, его — расистские», — говорит она.
«Я хочу купить трусики, в которых ты была на Утёйе»
Другие члены AUF рассказывают, что некоторые женщины подвергаются сексуальной травле. Корреспонденты A-magasinet разговаривали с девушкой, которой было 16, когда она пережила теракт на острове. Неделю или две спустя она обнаружила в своем домашнем почтовом ящике записку. Там было написано:
«Я хочу купить трусики, в которых ты была на Утёйе».
Девушка восприняла эту записку как угрозу. Но заявлять в полицию не стала.
30-летняя Тонье Бренна также не заявляла об угрозах. Она думает, что есть простое объяснение тому, почему лишь немногие это делают:
«Никто не верит в то, что что-то делается. Речь идет о 500-600 детях, чья жизнь висела на волоске, и кому удалось спастись. И мы не верим в то, что что-то делается, когда получаем угрозы и когда нас травят! Всякий раз Полицейская служба безопасности говорит в своем анализе рисков, что у норвежских правых экстремистов велико стремление к насилию. И, тем не менее, внимание — особенно СМИ и политиков — сфокусировано на исламистах».
«Нам, тем, кто пережил Утёйю, следовало бы стать консультантами в вопросах правоэкстремистского террора. Министерству образования и тем, кто готовит школьные пособия, надо бы в очередь выстраиваться, чтобы послушать о нашем опыте. В любой другой подобной трагедии нас бы использовали как консультантов».
Ренате Торнес
Ренате Торнес (Renate Tårnes) постоянно возвращается мыслями к каким-то событиям того дня. Прежде всего: она видела, как убивали ее парня Снорре. Но и к другим тоже. Девушка в Большом зале. Та, которая лежала на полу, а вокруг нее пятеро убитых. В нее выстрелили три раза, казалось, что она умерла. Но она вдруг задвигалась.
Когда отмечалась первая годовщина трагедии, Ренате Торнес на сцене в Утёей спела песню «Покоритель сердец» группы «Кайзерс Оркестра» (Kaizers Orchestra). И она, и другие стали получать сообщения с выражениями ненависти. Большинство — на мобильный. Но когда она поменяла телефон, сообщения приходить перестали.
Прошло шесть лет, все успокоилось.
Весной 2018 года Ренате Торнес стала генеральным секретарем AUF. Но впервые после 2011 года она не смогла пойти в офис на площади Youngstorget.
Она боялась.
«Мне было страшно», — признается она.
Дебаты были острыми, члены AUF, которые высказывали свое мнение, стали получать угрозы. Ренате Торнес заметила, что правоэкстремистские группы в сети зашевелились.
«Ты начинаешь проявлять осторожность: по отношению к звукам, людям, думаешь, где тут запасной выход. Твоему телу неспокойно, тебе трудно думать о чем-то связно, ты успокаиваешься, только когда возвращаешься вечером домой. И я сидела дома и работала», — говорит 28-летняя Ренате.
Этой весной многие из тех, кто пережил теракт на Утэйе, вновь перестали чувствовать себя в безопасности. Многие рассказали A-magasinet, что снова стали ходить к психологу.
«То, что это все больше превращают в пустяк, меня пугает. Мы должны признать, какие силы были в тот день выпущены на свободу. Эта ненависть реальна», — говорит Торнес, которая описывает свое собственное состояние как «постоянную погоню за безопасностью».
«С точки зрения логики я понимаю, что вряд ли что-то столь же отвратительное может произойти вновь, но травмы и твоя собственная история подсказывают, что может. Это как быть в постоянной войне с самой собой».
Ида Спьелькавик
Из окна Малого зала Ида Спьелькавик (Ida Spjelkavik) увидела, как по тропинке идет одетый в черное мужчина. Он шел спокойно, как-то механически, почти как робот. Она увидела, что он стреляет. Стреляет в грудь, в голову. А потом он вошел. Когда Ида Спьелькавик закрывает глаза, она видит испуганные лица и взгляды друзей и знакомых — тех, кто был в Малом зале. Когда она прыгала из окна, она сломала лодыжку. Она не заметила это, когда бежала в лес: дальше, дальше, дальше; она заметила это гораздо позже.
Прошло много часов, прежде чем Ида Спьелькавик снова смогла говорить после того, как ее подобрали в лодку. Ей посоветовали вернуться в офис AUF, чтобы снова жить нормальной жизнью. Она сидела в инвалидном кресле, на горле у нее был специальный воротник, и, несмотря на привычный вид на площадь Youngstorget, ничто больше не казалось нормальным. На ее площади по-прежнему лежали осколки.
Спьелькавик, советник по международным вопросам в AUF, научилась нескольким техникам, помогающим бороться со страхом: Она дышала животом. Считала: 10, 9, 8, 7, 6… Пыталась думать, что в своей злобе Брейвик был уникален, что он был один.
А потом в пятницу 2 сентября, в 15.55, на электронную почту пришло письмо:
«Люди, поддерживающие Рабочую партию и AUF, могут рассчитывать на много проблем в будущем… Я рад, что вы обращаете внимание, что в разных местах Страны становится беспокойно!»
Мужчина начал звонить. Он ничего не говорил, только тяжело дышал, и в конце концов Ида Спьелькавик обратилась в Полицейскую службу безопасности и заявила на него.
«Меня очень пугала мысль о том, что у террориста могли быть сторонники. Это было подтверждением того, что есть и другие, кто разделяет его экстремистские взгляды и ненависть по отношению к социал-демократам», — говорит она.
Один день мужчина звонил ей то на рабочий, то на мобильный. И тогда ей сказали, чтобы она ушла из офиса, но домой не ехала. Она стала думать: а кончился ли теракт, она чувствовала, что снова бежит. Что его провоцировало? Она не знает, но у нее есть предположения:
«На сайте AUF с указанием контактов мое лицо и телефонный номер шли самыми первыми. Полицейская служба безопасности считала, что его могло спровоцировать то, чем я занималась: борьбой с расизмом, иммиграцией и Палестиной», — говорит она.
Полицейская служба безопасности выследила мужчину, который посылал электронные письма и звонил.
Пока она решала, идти ли ей в суд, чтобы давать свидетельские показания против того, кто ей угрожал, она получила письмо по почте из полиции. «Дело закрыто в связи со смертью подозреваемого», — стояло там.
Ида Спьелькавик тоже считает, что, если тебя травят, об этом надо заявлять в полицию.
«Для меня речь тут идет о том, чтобы выставить на всеобщее обозрение правых экстремистов, расистов и неонацистов».
32-летняя Ида называет проблемой демократии то, что травля заставляет людей уходить из AUF и из политики.
«Но я это понимаю. Я сама не смогла пойти на конференцию отделения Рабочей партии в Осло в этом году. Я боялась, была подавлена и измотана после дебатов об инициативе Сюльви Листхауг. Я-то думала, люди еще не забыли Утёйю, — говорит Спьелькавик и добавляет:
«Мы — то поколение членов AUF, которые пережили ужасные вещи. Думаю, что другие мои друзья и коллеги редко думают о том, что я видела — как многим из тех, кого я знала, стреляли в голову. Что я напрасно пыталась оживить мертвых. Это хорошо, но вместе с тем важно, чтобы люди никогда не забывали, почему это с нами случилось. Потому что это никогда не должно произойти снова».
Ина Либак (Ina Libak)
У нее были прострелены руки. Это она могла пережить. Еще один выстрел попал в челюсть. Это было чуть серьезнее. Но когда еще один выстрел попал в грудь, она поняла, что умрет. Ина Либак лежала в лесу на Утёйе, вокруг нее было шестеро друзей. Они положили камни как пресс на все ее раны, и она сказала: «Вы должны идти. Я так тяжело ранена. Если вы здесь останетесь, вы умрете». Они ответили: «Разумеется, мы тебя не бросим». Она почувствовала облегчение. Она не останется одна, когда булет умирать от потери крови.
«Выживу ли я?» — снова и снова спрашивала она себя в больнице. «Сделаем все, что можем», — отвечал врач. Из всех сериалов про больницы она знала, что это нельзя было назвать хорошим признаком.
Но она справилась.
Сейчас Ину Либак выдвигают в возможные преемники Мани Хуссаини на посту лидера AUF. 1 мая этого года она выступала в Сюнндалсэра (Sunndalsøra) в Мёре-и-Румсдале (Møre og Romsdal) Она говорила о спорах вокруг поста Сюльви Листхауг в Фейсбуке, о ненависти, которая, по ее мнению, вспыхивает снова, и о теориях заговора вокруг партии.
Речь упоминалась в местной газете, несколько дней спустя о ней написала газета «Неттависен» (Nettavisen). В полвторого ночи один мужчина направил Ине Либак сообщение в Фейсбук.
«Я постоянно буду возвращаться к тебе. Пока ты можешь забыть о половой тряпке и коммунистическом справочнике, который ты и так знаешь наизусть. Андерс Беринг Брейвик хорошо потрудился. Замечательно. Что бы мы без него делали. Надеюсь, он повторит свои подвиги, чтобы мы на Утёйе разделались с просителями убежища».
Ина Либак часто говорит другим, что они должны сообщать в полицию, когда получают гадкие сообщения. Если к ненависти в сети будет привлечено внимание, может статься, что многие молодые поймут, что травле подвергаются не только они.
«Думаю, что многие из нас, кому довелось пережить 22 июля, слишком боялись участвовать в дебатах. Думаю, мы боялись, что люди скажут, что мы пытаемся как-то использовать то, что с нами случилось. И тут, как мне кажется, мы делали ошибку. Но это была не только наша ошибка. Некоторые политические противники тоже должны нести ответственность, когда начали использовать такое понятие, как «вытащить карту 22 июля», — говорит она.
28-летняя Ина видела, что пришлось пережить ее предшественникам Эскилю Педерсену и Мани Хуссаини. Тем не менее, она согласилась, когда ее спросили, не хочет ли она возглавить организацию.
«Должна признать, что я стала как-то немного отстраненно относиться к таким сообщениям. Постепенно это становится чем-то обычным. Я не хожу и не думаю о них постоянно. Если бы я это делала, я бы не стала членом AUF».
Эта мысль ей в голову не приходила.
«Я всегда считала, что период после 22 июля был одним из самых жестких и трудных, но вместе с тем и одним из наполненных наибольшим смыслом в моей жизни».