Зюддойче цайтунг: В возрасте одиннадцати лет Вы вместе с семьей бежали от антисемитизма. Почему именно в Германию?
Лена Горелик: Это было, так сказать, наименьшее зло. Для США мы не получили бы грин-карту, а в Израиль мой отец не мог поехать, потому что у него были проблемы с сердцем, а там было слишком жарко. Поначалу он категорически не хотел ехать в Германию, потому что его отца — как и многих остальных родственников — убили нацисты. До того момента, пока с ним не произошел антисемитский инцидент, и он не сказал, что в Германии не может быть хуже.
— Что произошло?
— В петербургском метро один мужчина вытер свои грязные сапоги о колени моего отца. Он спросил: «Что это?». А тот мужчина ответил: «Ты, грязный еврей, езжай в Израиль». Думаю, больше всего моего отца шокировало то, что никто не вмешался.
— Какую роль сыграло в вашем детстве в России то, что вы еврейка?
— Как это изменилось, когда вы переехали в Германию?
— Меня отправили на урок по религии в еврейскую общину, я была шокирована, когда узнала, что это вообще религия. Думаю, я была первой еврейкой в моей школе. Если на уроке вообще заходила речь об иудаизме, Холокосте или израильской политике, то мне всегда приходилось отдуваться. Потом я все прочитала про Холокост, потому что у меня было ощущение, что я должна знать ответы.
— Как вас приняли в еврейской общине?
— Мы были среди первых, кто приехал из России. Нас воспринимали как инородные тела, которые приносят свинину на церковную службу, если говорить преувеличенно. Но дети быстро учатся тому, что можно, а что нельзя.
— Община помогла вам интегрироваться?
— У меня появилось чувство коллективизма. Но это я могла найти и среди бойскаутов или в футбольном клубе. То, что я была не одна, помогло мне, но не способствовало интеграции в остальное общество.
— Как изменились еврейские общины из-за приезжих?
— Некоторые общины были очень малочисленными, а теперь у них тысяча членов. Без приезжих многих общин вообще не было бы. Некоторое время жаловались, что русские превращают общины в дом культуры, с песенными вечерами и клезмером вместо религии. С религиозной точки зрения можно, конечно, это критиковать. Но если рассматривать иудаизм шире, как сообщество с единым культурным, биографическим, этническим бэкграундом, тогда это очень положительный момент. Еврейская жизнь стала разнообразнее.
— Были ли проблемы?
— Да. Когда поспорили двое 70-летних. Один говорит: «Я победил Гитлера». А другой: «Я пережил Освенцим». Это уже противоречия. Но я считаю, что такие проблемы с возрастом проходят.
— Стали ли еврейские общины за счет этого более открытыми?
— Думаю, что ослаб страх, который присутствовал еще 20 лет назад. Страх старых членов общины открыться, опасение, что их обидят. Раньше говорили, что они живут на нераспакованных чемоданах. Возможно, они их уже распаковали. И возможно, что это связано вовсе не с русскими евреями, а просто со временем, которое прошло.