Кашгар — «Добро пожаловать в Кашгар!» — говорит полицейский на безупречном английском, смотрит в глаза и широко улыбается.
Он и еще три китайских чиновника пришли в фойе отеля, чтобы рассказать, как нужно делать репортаж о Кашгаре. Лучше всего — оставаться в туристических зонах и ни в коем случае не фотографировать полицейских, напоминают они.
Мне представляют мужчину из отдела пропаганды коммунистической партии. Нам сообщают, что он сделает все возможное, чтобы наша поездка прошла без проблем. Номер своего телефона он не дает.
Однако телефон нам и не понадобится. Следующие три дня мы постоянно ощущаем присутствие его коллег. Некоторые находятся в поле зрения, другие прячутся за деревьями или изучают газеты в киоске, или сидят в машине без номеров, следующей за нами.
Они ничего нам не говорят, но все видят. Это лишь небольшая часть повседневной жизни граждан Кашгара.
Кашгар — не простой китайский город. Он входит в Синьцзян-Уйгурский автономный район, где живут уйгуры — представители одного из крупнейших меньшинств Китая. Их около 12 миллионов, и они исповедуют ислам суннитского толка.
Сейчас Китай следит за каждым жителем района, словно любой из них может оказаться террористом. Полиция задерживает людей без серьезной причины и, по информации ООН, уже отправила миллион уйгуров в закрытые лагеря. Там уйгуров заставляют восхвалять Китай и отказываться от своей религии.
Давайте поговорим об этнических чистках.
Китай опровергает заявления о чистках, но признает, что переучивает уйгуров. Однако Китаю не нравится, что в Синьцзян приезжают журналисты, чтобы узнать об этом побольше.
«Хорошего вечера. Адью!» — говорит улыбающийся полицейский.
Телефон таксиста звонит, когда он оставляет нас у самой известной достопримечательности Кашгара.
«Я привез их в Старый город», — докладывает он в трубку.
Эта часть Кашгара скорее похожа на сказку «Тысячи и одной ночи», а не на Китай. Архитектура напоминает о том, что мы находимся в древнем городе-оазисе, который расположен всего лишь в двухстах километрах от западной границы Китая. Кабул, столица Афганистана, находится в четыре раза ближе Пекина.
Однако Китай дает понять, на чьей территории мы пребываем.
Фасады всех зданий украшены китайскими флагами. На одном двухэтажном здании удалось насчитать 17 красных флагов, на двух следующих — примерно столько же. Вся улица окрашена красным цветом.
По обочинам главных дорог, на мостах и над домами растянуты большие баннеры, которые призывают уважать принципы коммунистической партии и идеи президента Си Цзиньпиня.
Часть Старого города практически полностью сравняли с землей, однако другая часть была восстановлена для туристов как тематический парк, в котором они могут узнать о Великом шелковом пути в экзотическом Кашгаре.
Здесь уйгуры представлены такими, как того хочет Китай. Они жарят на гриле шипящие блюда со специями, продают изюм и фрукты. Мужчины, которые делают медные сосуды, носят квадратные тюбетейки доппы, напоминающие маленькие подушки.
Уйгуров, представителей Центральной Азии, легко отличить от китайцев. Большая часть жителей Кашгара — уйгуры, хотя Китай постоянно заселяет сюда основное население страны.
Сейчас 40% жителей района — китайский народ хань.
Камеры слежения направлены на китайских туристов и старичков-уйгуров, которые сидят у ресторана. Полицейские стоят у закрытых дверей, за которыми ничего не видно.
Днем на улицах тихо. Кажется, что многие магазины закрыты уже давно.
Пенсионер Чен из Шанхая ходит по кварталам вместе с членами клуба операторов-любителей.
«Мы приехали, потому что это один из самых этнически богатых городов. Здесь очень красиво», — говорит Чен.
Он говорит, что взял с собой дрон для съемок и жалеет, что его нельзя использовать.
«По какой-то причине здесь нельзя снимать с дронов», — удивляется Чен.
Рядом с Ченом тут же возникает мужчина из отдела пропаганды, который был представлен нам в отеле.
Вскоре мы узнаем, что следящие за нами люди разговаривают с каждым человеком, с которым мы общаемся. Продавцы, работники ресторанов, торговец, у которого мы спрашиваем дорогу.
Мужчины ждут нас утром в фойе отеля, стоят у дверей общественного туалета и едут с нами в автобусе. В вечерней пробке они тоже стоят за нами. Они фотографируют нас, когда мы проходим через контрольный пункт, и замечают, если в объектив нашей камеры попадает полицейский. Тогда полицейский патруль требует удалить материал.
Убедительные интервью снять невозможно, и собеседников нельзя уберечь от прослушки.
В теории Китай рад иностранным журналистам, но уровень свободы работы в Синьцзяне отличается от уровня свободы в Пекине. Надо больше слушать и наблюдать за тем, что происходит вокруг.
Китай обосновывает слежку в стране борьбой с терроризмом. Давление начало расти еще в 2001 году, когда Китай присоединился к международной войне против терроризма.
В 2014 году по Китаю прошла волна терактов, в которой чиновники обвинили уйгуров. Лучше всего мир запомнил резню на железнодорожной станции Куньмин на юге Китая.
Эти события стали причиной ужесточения контроля над уйгурами в Китае. Правозащитная организация «Эмнести интернешнл» (Amnesty International) сообщает, что лагеря для массовых задержаний начали появляться именно тогда.
Китай относится к меньшинствам с осторожностью и опасается появления в стране сепаратистских идей, которые в дальнейшем могут распространиться. Поэтому Китай особенно тщательно осуществляет контроль за Тибетом и Синьцзянем. Сепаратизм — одна из трех «сил зла» в Китае. Две другие — терроризм и экстремизм. По мнению Китая, все его действия в районе Синьцзян направлены на предотвращение распространения этих идей.
Синьцзян является важной территорией для Китая — в том числе и с экономической точки зрения. Здесь добывают нефть и газ, и здесь же проходит важный торговый маршрут — Новый шелковый путь в Центральную Азию. Поэтому партия использует строгие методы, чтобы предотвратить отделение района от центра.
На площади старого города гид рассказывает китайским туристам о патриотичном мероприятии, которое проводится здесь каждый понедельник.
«Здесь проходит процедура поднятия государственного флага, в которой нужно принимать участие всем присутствующим», — рассказывает гид в дребезжащий рупор.
Он объясняет группе, что каждому жителю района нужно принести на мероприятие маленький стул из дома. После подъема флага все сидят и слушают речи чиновников о пользе, которую приносит политика Китая, и достижениях руководства.
«Здесь уделяют особое внимание патриотическому воспитанию», — говорит он.
Такие процедуры поднятия флага описаны в докладе правозащитной организации «Хьюман райтс вотч» (Human Rights Watch), посвященном ситуации в Синьцзяне. Для составления подробного отчета были опрошены десятки уйгуров.
Один мужчина рассказывал, что имена участников процедуры поднятия флага записывают, а за отсутствие — наказывают. Некоторым пришлось отказаться от членов своей семьи, если тех заставали за молитвой или чтением Корана.
В противном случае могут задержать или отправить в лагерь.
В августе комитет, подведомственный ООН, сообщил, что в закрытые политические лагеря было отправлено около миллиона человек. Это практически каждый десятый житель района.
Комитет ООН, рассматривающий вопросы притеснения по расовому признаку, сообщил, что Синьцзян напоминает «гигантский секретный лагерь для интернированных». Кроме этого, вице-председатель комитета сказал, что два миллиона человек заставляют проходить обучение, в ходе которого их обращают в новую веру.
Как сообщили уйгуры, у которых взяли интервью представители Хьюман райтс вотч и Эмнести, в лагерях нужно учить партийную пропаганду, петь песни, восхваляющие коммунизм, и писать китайские иероглифы. За разговоры на уйгурском языке наказывают, любые проявления традиций ислама запрещены.
Мало кто из тех, чьи интервью цитируются в докладе, знал, почему он попал в лагерь. Находясь в лагере, они не знали, когда смогут выбраться из него.
Вернувшиеся рассказывали о случаях физического и психологического насилия. Заболевшие не получали должного лечения, некоторых избивали. Многие участники интервью говорили, что пытались покончить с собой. Другие рассказывали о пытках в центрах задержания — например, о пытке лишением сна, привязыванию к «скамье тигра».
«Там не боролись с экстремизмом. Там прививали желание мести и стирали уйгурское самосознание», — говорит выбравшийся из лагеря Абдусалам Мухаммет в интервью «Нью-Йорк таймс» (New York Times).
Как и Мухаммет, большая часть людей, которые осмелились рассказать о своем опыте жизни в лагерях, сейчас живут за границей. Однако многие до сих пор боятся называть свое имя, чтобы не подвергать опасности родственников, оставшихся в Китае.
По словам уйгуров, приведенным в СМИ и докладах по защите прав человека, людей забирают в лагеря против воли и без проведения судебного разбирательства. Для обвинения в преступлении может хватить цитирования Корана или опыта проживания за рубежом.
Как сообщает Хьюман райтс вотч, именно здесь, в южной части района Синьцзян, проживает много семей, половина членов которых находится в образовательных лагерях, под арестом или в тюрьме. Когда родители оказываются в лагере, детей отправляют в детский дом.
Главные доказательства существования лагерей долгое время были в докладах правительства Китая, а также на спутниковых снимках. Некоторые китайские документальные фильмы подробно рассказывают о работе лагерей, говорит немецкий исследователь Адриан Зенц (Adrian Zenz), изучающий ситуацию в Синьцзяне.
Документальные фильмы появились в связи с тем, что местные чиновники хотели показать жителям района, как они ведут борьбу по предотвращению терроризма, объясняет Зенц.
Зенц сравнил ситуацию в Синьцзяне с культурной революцией 1960-х, когда Мао Цзэдун хотел очистить Китай от буржуазных течений. По разным оценкам, число политических жертв той культурной революции — от нескольких сотен тысяч до полутора миллионов.
Несмотря на наличие доказательств, до прошлого лета Китай оспаривал все заявления иностранных исследователей и СМИ о системе обучающих лагерей. Затем страна изменила свою тактику и начала предоставлять информацию якобы открыто.
В сентябре Китай сообщил, что в Синьцзяне есть «центры переобучения», в которых людей, совершивших небольшие преступления, учат разным профессиональным навыкам и законам. В октябре Китай сделал эти центры официальными и сообщил, что в них происходит.
«В центрах учат язык страны, законы, получают профессиональные навыки. В столовых дают бесплатную питательную еду, предоставляют хорошее жилье. На улице можно играть в баскетбол и настольный теннис», — рассказывает губернатор Синьцзяна Шохрат Закир в длинном интервью государственному информационному агентству «Синьхуа».
Закир не рассказал, сколько человек находится в таких «центрах» и не сообщил, что с ними может произойти. В интервью он сосредоточился на восхвалении того, насколько мирным стал Синьцзян благодаря действиям чиновников.
«Цель этой образовательной программы — очистить мир от элементов, которые способствуют развитию терроризма и религиозного экстремизма, а также предотвратить случаи насилия», — сказал Закир.
На телефон водителю приходят сообщения на уйгурском. Мы просим его высадить нас у памятника Мао в центре Кашгара.
Гигантский каменный Мао выставил руку в направлении парка, где уйгурские мужчины по вечерам играют в шашки и карты.
Мы узнаем семерых из нашей «команды сопровождения». Мужчин 20, 30, 40 лет в джинсах или спортивных костюмах и кроссовках можно было бы принять за случайных прохожих, если бы они постоянно не были там же, где и мы.
Большая часть мужчин — уйгуры. Один любит носить солнечные очки, другой не может скрыть улыбки, когда наши взгляды встречаются.
Я спрашиваю, как сегодня дела. Он не отвечает.
Мужчины следуют за нами, когда мы идем на запад. Мы направляемся к тому месту, где, согласно спутниковым фотографиям, должен находиться закрытый центр обучения уйгуров. Если верить карте, он находится всего в паре километров от Старого города.
Информацию о возможном расположении центров собрал живущий в Канаде китайский студент юриспруденции Шон Жанг. Он использовал документальные фильмы местных чиновников, чтобы собрать данные, и сравнил их со спутниковыми фотографиями. Данные с карты Жанга не удалось подтвердить, но газета «Уолл-стрит джорнэл» (Wall Street Journal) в прошлом году нашла один из центров, опираясь на данные спутниковых снимков.
На фотографиях также видно, что центров в последнее время стало значительно больше.
В нескольких десятках километров от центра Кашгара на карте обозначены 18 возможных мест нахождения центров. В общей сложности лагерей должно быть больше тысячи.
Мы проходим мимо пустующих домов. О том, где находятся их жители, можно только догадываться. Они могли переехать, или их могли вывезти против воли. Согласно докладу чиновников, обнаруженному «Нью-Йорк таймс», уйгуров отправляли в лагеря без разбора, поскольку нужно было выполнить количественные показатели.
На двери жилого дома висит табличка «Надежная семья». Мы не хотим ни у кого спрашивать о значении этой таблички, поскольку полицейские останавливают нас и просят показать документы.
Мы обходим квартал и вновь сталкиваемся с полицейскими. Первый патруль проверяет камеру, второй хочет посмотреть телефоны. Полицейские стоят треугольником, спинами друг к другу. У них есть оружие и щиты.
На этот раз патруль не подзывает нас. Наоборот: нам кричат, приказывая повернуть назад. Подтвердить данные о нахождении здесь лагеря кажется невозможным.
На улицах Кашгара такая обстановка, словно в любой момент могут начаться беспорядки. Пока едешь в машине, кажется, что город покрыт сетью полицейских наблюдательных пунктов.
По пути в аэропорт я насчитал 32 полицейских пункта. В них полно полицейских автомобилей и вооруженных дорожных патрулей. Кроме полиции на улицах и перед магазинами ходит гражданский патруль в жилетах и с жезлами в руках, которые напоминают большие бейсбольные биты.
Район Синьцзян уже многие десятилетия досаждает Китаю, но только в прошлом году контроль за этими территориями действительно усилился. Тогда президент Китая Си Цзинпинь назначил главой парткома Синьцзян-Уйгурского автономного района Чэня Цюаньго. Раньше он был партийным руководителем Тибета — другого автономного района Китая, где проживает этническое меньшинство.
Немецкий исследователь Адриан Зенц считает, что за время руководства Чэня Цюаньго количество рабочих мест в Синьцзяне, связанных со сферой безопасности, значительно возросло. Усиление контроля отражалось и в статистике Китая: 21% арестов, совершенных в Китае в прошлом году, были сделаны в Синьцзяне, хотя там проживает всего лишь 1,5% населения страны.
Властям значительно помогают камеры. В Синьцзяне они установлены повсюду.
Синьцзян стал лабораторией для отработки технологий слежки и антиутопией будущего для всего Китая. Здесь тестируют то, что в будущем может появиться по всей стране.
По небу летают птицы-шпионы, которые следят за людьми — то есть замаскированные под голубей дроны, оснащенные камерой.
У дверей стоят охранники и установлены устройства, которые определяют личность человека при помощи системы распознавания лиц. Если в человеке есть что-то подозрительное, устройство начинает пищать. В черном списке можно оказаться, например, из-за ареста родственника.
Известен каждый шаг любого жителя района Синьцзян.
У дорог стоят столбы, на которых закреплены камеры. Автозаправки, вокруг которых стоят заборы с колючей проволокой и дежурят полицейские патрули, напоминают военные объекты. Покупка каждого литра бензина фиксируется. Представители власти боятся, что топливо могут использовать для создания бомб.
Здесь расовая предвзятость — это повседневность. Мы проходим мимо пунктов контроля, у которых останавливают уйгуров, но спокойно пропускают китайцев без проверки документов. Уйгуров науськивают следить друг за другом, прямо как в Северной Корее.
«Люди перестали ходить друг к другу в гости. Если ко мне кто-то подходил на улице, я сразу же убегал», — описывает уйгур жизнь в Синьцзяне в беседе с Хьюман райтс вотч.
Живущие в Синьцзяне уйгуры вынуждены сдавать телефоны на проверку. Полицейские сканируют телефоны и ищут в них религиозные материалы. По информации Эмнести, в лагерь можно попасть за установленное приложение Вотсапп.
Информационное агентство Рейтер сообщило, что устройства уже распространены в других районах Китая. При помощи сканеров можно провести анализ информации, скачанной на телефон, видео, фотографий и содержания социальных сетей.
Мы возвращаемся в Старый город, в центре которого возвышается желтоватая мечеть, самая большая в Китае. На ее крыше тоже развевается красный китайский флаг.
Вечер пятницы. Мусульмане по всему миру собираются для совместной молитвы. Однако здесь приглашения на молитву не слышно. На площади у мечети на гигантском экране показывают рекламу пиццы.
На другой стороне установлен экран размером с дом, на котором меняются фотографии: на первой — Си Цзиньпинь во весь рост, на второй — Си с детьми, на третьей — Си с уйгурами, на четвертой — Си с политиками.
На вывеске у мечети говорится, что по пятницам здесь собираются от пяти до шести тысяч человек. Больше не собираются, говорят местные. Никто не решается, потому что это могут трактовать как экстремизм.
Недавно Китай запретил практически все, связанное с исламом. Религия не должна выражаться в одежде, приверженности халяльным продуктам, молитвенные коврики и Кораны конфискуются. Здесь обращают внимание на молитвы и соблюдение поста в Рамадан.
Приветствовать друг друга нужно словами «Ни хао», а не «Ас-саляму алейкум».
На фотографиях, которые были сделаны три года назад, на ступенях мечети полно мужчин с молельными ковриками. В те времена журналисты могли относительно спокойно гулять по Синьцзяну.
Сюда все еще можно приезжать с туристическими целями, но передвижение живущих здесь людей ограничивают. Несколько лет назад у местных жителей начали требовать образцы ДНК для получения паспорта. В конце концов, все паспорта были конфискованы. По данным правозащитных организаций, передвижение людей по Синьцзяню сильно ограничено.
Пункты контроля могут находиться у шоссе каждые несколько сотен метров. Журналисты газеты «Экономист» (The Economist) видели у города Хотань в сотнях километров на юго-восток от Кашгара, как людей заставили выйти из автобуса для проверки личности при помощи сканирования радужной оболочки глаза.
Молитва закончилась, у дверей ждут туристы, которые хотят зайти в мечеть. Вышли только несколько пожилых уйгуров.
Над площадью поднимается облако из голубей. Какой-нибудь из них может быть дроном с камерой.
Мы выходим из автобуса, чтобы найти наше место для ночлега. Иностранцы могут останавливаться в Кашгаре только в определенных отелях. В сумерках можно различить силуэты шести мужчин, которые идут за нами по пустому мосту.
Мы находим маленький ресторан, и китайская пара решает узнать о наших предпочтениях. Мужчина смотрит с улыбкой, как мы едим.
Затем его просят выйти.
«Этот иностранец», — слышу я, как кто-то говорит по-китайски.
Мужчина возвращается с непроницаемым выражением лица. Кажется, он чувствует облегчение, когда мы уходим.
В Кашгаре есть тот будничный Китай, в котором ходят в школу и на работу, продают еду, несут покупки в маленьких пакетах. Однако здесь присутствует и другая реальность.
Часы показывают здесь два времени: время людей и время государства. Это связано с тем, что Кашгар находится в трех с половиной тысячах километрах к западу от Пекина, и солнце встает здесь на несколько часов позже, чем на востоке страны.
Говорят, по меньшей мере один уйгур попал в лагерь, потому что его часы показывали синьцзянское время.
Официально в Китае существует только одно время — пекинское.