Из автомата электронной очереди выскальзывает талончик. B16.
В окошках, которых на этаже огромное множество, есть только буквы ближе к концу алфавита: R, U… И ни одной B.
Очередь в миграционную службу тянется даже за дверями здания. Мужчины разного возраста стоят на улице, пинают камни и давят ногами окурки сигарет.
Получение рабочей визы всегда требует много нервов и хватки охотника. Своими действиями процесс нельзя ускорить, приходится несколько дней искать ведомства, адрес и часы работы которых могут меняться каждый год.
Например, в этом комплексе — два квартала административных зданий. Нужно знать точно, где и какой талончик взять, никаких инструкций нет.
Стоящие в ряд стулья навевают мысли о фойе аэропорта. Арья Паананен держит сумочку двумя руками и с улыбкой садится.
«Здесь можно провести сколько угодно времени».
У многих журналистов есть своя история о том, как и почему они избрали свою работу.
Журналисты помоложе придумывают ее для собеседований при приеме на работу, а постарше — для того, чтобы обосновать свое вот уже 30-летнее страстное увлечение.
История Арьи Паананен начинается с рассказа о Чернобыле.
«Сейчас это может показаться нелепым».
После окончания лицея Паананен решила поступить в Училище Алкио рядом с городом Ювяскюля на факультет журналистики и средств массовой коммуникации. Еще дома в городе Виитасаари она придумала, чем будет заниматься дальше: журналистикой и русским языком.
Все свое детство она видела в новостях советских руководителей, казавшихся ей пугающими и мистическими. Было очень интересно, когда в лицее этот мир постепенно начал открываться — благодаря освоенному алфавиту.
Весной 1986 года курс Училища Алкио отправился в Ригу. Дни были теплыми и солнечными. Можно было лежать на морском берегу в Юрмале, спать на верхних этажах отеля с раскрытыми окнами.
Только вернувшись в Финляндию, Паананен узнала: авария на АЭС. В новостях писали о радиации. Советский Союз не спешил предавать произошедшее огласке, и только спустя несколько дней выяснилось происхождение радиоактивных осадков.
Паананен была в ужасе. Облако проплыло прямо над Ригой. Или нет? Данные были неточными, оценки — непонятными.
«Я очень испугалась, что с нами что-нибудь может произойти».
Паананен решила перестать заниматься русским. С какой стати она поедет в страну, где взрываются реакторы и никто не сообщает об этих взрывах?
«Но потом я изменила свой взгляд на ситуацию. Если информации нет, я могла бы улучшить возможность ее передачи».
В то время Паананен еще не планировала быть корреспондентом. Корреспондентами радио и газет в Советском Союзе были исключительно мужчины, к которым все относились как к почтенным государственным деятелям. Им нельзя было сообщать, где они находятся, постоянно велась слежка. О статьях-сенсациях, раскрывающих правду о каких-то вопросах, не было и речи.
В училище Паананен решила изучать русский язык и культуру. Журналистику она взяла как дополнительный предмет.
Потом все неожиданно завертелось: гласность, движение «Демократическая Россия», языковая практика от университета в Москве. Летом Паананен подрабатывала журналистом в изданиях «Кескисуомалайнен» (Keskisuomalainen) и «Маасеудун Тулевайсуус» (Maaseudun Tulevaisuus). Языковые лекции в университете, где она училась по программе студенческого обмена, начали интересовать ее гораздо меньше, чем написание статей о распаде великой державы.
Она осталась в Москве на целых три года.
Фриланс-статьи шли так хорошо, что в студенческие годы Паананен жила как богатая наследница. Иностранные журналисты могли купить билеты в турагентствах дипломатических представительств практически бесплатно. Полет из Москвы в Хабаровск на Дальний Восток обходился в 58 марок, в нынешней валюте — 15 евро.
Супруг Паананен, фотограф, проявлял черно-белые фотографии в ванной комнате квартиры, где они жили, и отправлял их в Финляндию факсом. К дверям государственных ведомств надо было только подойти, особых разрешений не требовалось, всегда можно было зайти и обсудить разные темы. Удалось заказать звонок чеченским террористам через коммутатор прямо в захваченную кизлярскую больницу и взять интервью. На другом конце провода ответили: «Радуев». Горбачев взял с собой в печальный предвыборный тур.
В это время Паананен сдавала экзамены в посольстве. Когда в 1994 году она вернулась в Финляндию, то начала работать в газете «Илта-Саномат» (Ilta-Sanomat), где продолжает работать и по сей день.
Работа в вечерней газете сильно отличалась от нынешней. Существовало негласное правило: одна статья в день.
Сейчас Паананен даже не знает, сколько статей журналисты делают за день. Некоторые, наверное, пишут в десять раз больше. Статус специального корреспондента означает, что он может заниматься тем, чем хочет, заходить в редакцию тогда, когда ему нужно.
Она неоднократно возвращалась в Россию, прожила год, позже — еще один, в разные периоды в общей сложности больше десяти лет. Она говорит, что знает Москву лучше, чем Хельсинки.
«Если бы я не попала в Россию еще в советские времена, вряд ли поверила бы, что политика может быть такой, как сейчас».
Визу найти не могут. Сотрудница миграционной службы в окне 246 заявляет, что визы Паананен нет ни в кипе бумаг, ни в компьютере. Нужно ее откуда-то принести, на это уйдет минут пять. Или больше.
Этот процесс длится уже больше месяца. Сначала надо было отправить заявление с подписью главного редактора в Министерство иностранных дел Российской Федерации, сделать регистрацию на почте, отправить документ о регистрации, забрать письмо с согласием Министерства иностранных дел в Москве, отнести его в миграционное ведомство, сделать копию всех страниц паспорта, узнать номер счета платежного документа за визу и стоимость, оплатить его в банке, заполнить заявление на подачу визы, заполнить его заново, даже если ошибка всего одна, оставить документы на месяц в миграционной службе.
Здесь каждый раз что-нибудь новое. Об изменениях узнаешь, только когда уже сделал ошибку. Если печать, дата или имя руководителя отдела указано неверно, приходится все переделывать. Если какой-нибудь специалист переехал в другое здание, нужно пойти в старый офис и узнать, куда.
Если фотография не наклеена на бумагу, чиновник может не принять документы и отправить за клеем. Паананен уже не первый год носит для таких случаев клей-карандаш в сумке.
«Я не всегда могу объяснить происходящее своим начальникам. Они наверняка удивляются, почему все так постоянно стопорится на процессе получения визы».
Прогресс все же есть. Повседневная жизнь год от года становится легче, и уже стала заметно легче, чем в 1990-х. Например, больше не нужно стоять в очереди, спрашивать, кто последний. Есть автоматы электронной очереди.
Хуже всего — чувства дежавю. Кажется, что где-то уже видел такое. Как люди могут хотеть вернуться в прошлое?
В Советском Союзе было две реальности: официальная и неофициальная. Люди учились лавировать между ними, выживать. «Советский человек притворялся кем-то, притворялся, что чем-то владеет, притворялся, что во что-то верил, и притворялся, что притворялся», — пишет российско-американская журналистка Маша Гессен.
«Однако они почувствовали на собственной шкуре, что не все происходит так, как показывают в фильмах», — говорит Паананен.
«Мне кажется опасным то, что сейчас по государственным телеканалам каждый вечер показывают старые пропагандистские фильмы, в которых Советский Союз предстает ужасно хорошим и благородным. Более молодые поколения могут подумать, что все действительно так и было. А люди постарше… конечно, многие утратили разные привилегии с распадом СССР. Да и вообще пожилые любят ностальгировать по молодости».
Президент Владимир Путин очень умело играет на чувстве ностальгии, считает Паананен. Официальная манера подачи информации работает таким образом, что человек начинает тосковать по системе, в которой отдельный человек не играет никакой роли.
«Никак не могу перестать удивляться тому, что все вновь к этому готовы».
Мы наблюдаем постановочные судебные заседания и обвинения, которые кажутся придуманными. 17-летних обвиняют в экстремизме и планировании государственного переворота из-за записи в интернете. Историка, изучавшего сталинские репрессии, подозревают в хранении детской порнографии. Заместитель генерального прокурора, который занимался делами Александра Литвиненко и Скрипалей, загадочным образом погиб при крушении вертолета.
А еще, конечно, есть захват Крыма и Украина.
«Очень тяжело сохранять рассудок, когда во всем сомневаешься. До начала разговоров об информационной войне я часто думала, не стала ли я параноиком», — говорит Паананен.
В новостях о России часто пишут неопределенным языком: «Кремль» что-то делает, но доказательств, конечно же, нет, поскольку доказательства действий Кремля и «ближайшего окружения» получить невозможно. В новостях часто встречаются слова «ослабление уровня безопасности», «вмешательство» — еще чаще.
Все реже уточняется, о ком конкретно говорится в новости, и редко кто понимает, как устроена административная система страны. Создается ситуация, в которой читатель не может решить, какой шаг является более глупым — верить в теории массового заговора или не верить.
Паананен удалось обойти подводные камни, постановило жюри, присудившее журналистке премию газеты «Суомен Кувалехти» (Suomen Kuvalehti).
31 октября Паананен наградили за работу иностранным корреспондентом чеком в десять тысяч евро. Основания: Паананен удается делать статьи на языке оригинала, в ее статьях нет панических криков, она подает важную информацию в интересном ключе. Премия — это в то же время напоминание о том, что для статей вечерних газет тоже тщательно изучают и анализируют материал.
«На протяжении всей карьеры я говорила, что российская демократия не является настоящей демократией. После Крыма алармизм несколько вышел в СМИ из-под контроля, обо всем предупреждали чрезмерно много», — говорит Паананен.
«Но с другой стороны… если раньше предупреждения никто не слышал, то… Конечно, мы, как народ, придерживаемся того мнения, что нам было бы неплохо немного очнуться».
Розовый сон. Так Паананен называет отношение Финляндии к России. В 1991 году все думали, что Россия постепенно начнет действовать как западная демократия. Все ждали этого и в 2014 году. Пока не поняли, что Россия играет в другую игру.
«Нужно просто пытаться максимально тщательно проверять факты, а не публиковать самые безумные теории и ждать, что дальше появятся доказательства».
На экране телефона высвечивается оповещение. Окружной суд Хельсинки назначил небезызвестному Йохану Бекману (Johan Bäckman) условный срок по делу, которое касается газеты «МВ» (MV).
«Ага. Да, интересно», — говорит Паананен и смотрит на экран.
Она следила за действиями Бекмана в России уже больше десяти лет, и была в числе первых журналистов, написавших о пропагандистской компании Бекмана.
В газете Паананен поблагодарила Бекмана за то, что его работа, которую можно охарактеризовать как угодно, но не как осторожную, заставила финнов признать факт ведения информационной войны.
«Решение суда, скорее всего, обжалуют. Но все равно хорошо, что была определена своего рода грань».
Из окошка 246 зовут Паананен. Визу нашли через полчаса. В этот раз можно было бы даже успеть на поезд в Хельсинки, в отличие от прошлого раза.
Паананен собирает свои вещи и заказывает такси. Нужно спешить, чтобы успеть оплатить счет за электричество. Идущий нам навстречу человек придерживает входную дверь.
«Есть, конечно, одна вещь, о которой важно помнить. Россияне и политика России — не одно и то же».