В Грузии проходят президентские выборы. 28 октября состоялся первый тур, который не выявил победителя. Страна застыла в ожидании второго тура, в котором противостоять друг другу будут «независимый» кандидат, экс-глава МИД Грузии Саломе Зурабишвили, которая поддерживается политически и экономически правящей партией «Грузинская мечта» и админресурсом власти, и представитель оппозиционного объединения «Сила в единстве», также бывший глава МИД Грузии Григол Вашадзе.
В предвыборный период продвигающая Зурабишвили на пост президента партия «Грузинская мечта» утверждала, что якобы заслугой их кандидата, которая занимала должность главы МИД Грузии в правительстве Михаила Саакашвили, является тот факт, что российские базы были досрочно выведены с территории Грузии. Речь идет о базах в Батуми и Ахалкалаки. В оппозиции крутят пальцем у виска — мол, как это может быть заслугой дипломата, который выступает посредником в переговорном процессе между государствами. Следует отметить, что переговоры по выводу российских баз начались еще при Эдуарде Шеварднадзе.
Предлагаем интервью с Николозом Вашакидзе, руководителем главной рабочей переговорной команды (1999-2003), который рассказывает о деталях сложных переговоров по выводу российских военных баз с территории Грузии.
Грузия online: Переломным эпизодом в процессе вывода российских баз из Грузии вы считаете стамбульское соглашение (Стамбульский министериал ОБСЕ1999 года). Было достигнуто соглашение о выводе российских военных баз из Грузии. Интересны процессы, предшествующие этому историческому министериалу, например, как пришла к этому соглашению Грузия, находившаяся на российской орбите…
Николоз Вашакидзе: Разумеется, после поражения в войне в Абхазии Грузия оказалась на российской орбите в режиме капитуляции, и согласие на размещение российских военных баз было составной частью этой капитуляции. Постепенно Грузия начала поворачиваться к Западу, и усиливать позицию, продвигая прозападные кадры.
Что касается непосредственно вопроса вывода баз из Грузии, это стало частью международного процесса, который назывался «Адаптацией Договора об обычных вооруженных силах в Европе». Как известно, этот договор в свое время был заключен между НАТО и Варшавским блоком, но после развала Советского Союза возникли новые реальности, и договор требовал пересмотра. Его основные принципы были определены на специальной конференции в Вене в 1996 году. Там же было решено, что исходя из определенных принципов, будет оформлен новый договор. Именно это дало нам возможность начать вывод российских военных баз, используя международный процесс. Все наши дипломатические усилия с 1996 до1999 года были направлены на это, и мы максимально подготовили почву к Стамбульскому саммиту 1999 года.
— Каким образом была подготовлена почва для этого?
— Здесь очень много деталей. Прежде всего, разумеется, мы ограничили те международные механизмы, которые давали России основание для военного пребывания на территории Грузии. Это касалось наших разрешений и т.д.
В начале 1999 года я предложил господину Ираклию Менагаришвили (бывший министр иностранных дел Грузии), и мы создали совместную правительственную комиссию по вопросу российских военных баз, которая была положена в основу самой переговорной делегации (делегации, которая проводила переговоры с российской стороной). Это была совместная комиссия из представителей Министерства иностранных дел и Министерства обороны, сопредседателями которой стали Ираклий Менагаришвили и Давид Тевзадзе (бывший министр обороны Грузии). Потом уже в рамках этой делегации в течение 1999 года проводились как многосторонние, так и двухсторонние переговоры с Россией по вопросу баз, и мы пришли до Стамбула.
— Весьма интересы детали из закрытых встреч. Ведь это уже принадлежит истории…
— Непосредственно перед Стамбульским саммитом у нас были крайне тяжелые переговоры в Москве. Они должны были продлиться 2-3 дня, но затянулись на две недели. В результате мы разгадали комбинации, которыми Россия собиралась сохранить свое военное присутствие в Грузии. Если бы мы допустили ошибки, естественно, наши партнеры невольно поддержали бы их. Мы были в трудном положении: если бы мы не приняли предложения, то позиционировали бы себя неконструктивной стороной…
Россия старалась с применением механизма т.н. временного размещения перераспределить свои военные силы и вооружение на территории Грузии таким образом, чтобы качественно сохранить конфигурацию, дающую ей возможность военно-политического контроля Грузии. Как выяснилось, у нее была возможность для этого. В данном случае «временное» можно было трактовать чрезвычайно широко. Нашей целью было используя этот международный процесс нанести им такой удар, чтобы их военное присутствие в той конфигурации, в которой бы оказались, потеряло силу. И как затем показали результаты, мы достигли этого. Мы поставили вопрос в Москве следующим образом: поскольку тема касается военного присутствия другой страны на территории Грузии, для того, чтобы Грузия приняла осмысленное решение, нас интересуют ответы на три вопроса:
Каким военно-политическим и стратегическим интересам служит военное присутствие России на территории Грузии?
Как соответствует этим задачам в точности та конфигурация и то количество, которое вы требуете от нас?
В чем во всем этом интерес Грузии, и почему мы должны согласиться на это?
Эти вопросы оказались для них совершенно неожиданными, они растерялись, их стратегия распалась, соответственно, переговоры приняли напряженный характер, и вместо двух дней продлились более чем две недели. Переговоры шли в Министерстве иностранных дел России, где пяти приехавшим из Грузии молодым людям противостояли лучшие силы российской дипломатии — несколько послов, опытные переговорщики, 5 генералов, 2 адмирала, и другие. Между прочим, это было весьма занимательное зрелище. Помню, в процессе кульминации руководитель российской делегации потерял терпение и пригрозил мне: «Я работал с вашим президентом, господином Эдуардом Шеварднадзе, я хорошо с ним знаком, позвоню и скажу ему, что вы здесь делаете, как разваливаете процесс». Разумеется, я предложил позвонить.
Одним словом, на этой встрече мы расшифровали реальный план России. У нас, переговорщиков, сформировалась позиция, и мы срочно по закрытым каналам передали информацию Тбилиси. Помню, был сильный дождь. Мы воздержались от использования аппаратуры нашего посольства, наверное, все прослушивалось, поэтому мы послали телеграмму из обычного офиса «Телеграфа» факс на квартиру нашего сотрудника…
— Обратились бы к посольству США…
На следующий день с утра в Тбилиси созвали заседание Совета безопасности, и любопытно, что на этом заседании практически произошло столкновение между существующими в правительстве Грузии пророссийскими и прозападными силами. Пророссийским флангом руководил тогдашний государственный министр Важа Лорткипанидзе. Между прочим, содержание и форма этого противостояния и тогда была почти такая, как сегодня: пророссийский фланг говорил, что «не надо раздражать Россию», и т.д. а прозападный фланг — «здесь необходима жесткая защита национальных интересов Грузии, и максимальное использование момента, чтобы не упустить из рук этот исторический шанс». В дискуссии победил прозападный фланг.
Думаю, непосредственно перед Стамбульским саммитом мы предприняли очень правильные шаги, поставили Россию в безвыходное положение: разгадали задумку России, успели сделать предварительные международные шаги, и это сделало их попытки невозможными. Мы заявили, что если Россия не согласится на большую ясность в связи со своими обязательствами, мы бы вообще отказались от принципа временного размещения российских военных частей в Грузии. Соответственно, в данной ситуации им пришлось пойти на компромисс.
— И все же, что имело «ударный» эффект?
— Обоснованием международных требований мы предложили им такие параметры пребывания, которые, исходя из их же стратегических соображений, лишали смыла военное пребывание в Грузии. Что главное, на первом же этапе мы заставили их вскоре вывести две базы из Грузии: в процессе решения Стамбульского саммита мы заставили их взять обязательство о закрытии баз Вазиани и Гудауты в срочном режиме, что в принципе, означал перелом военного присутствия России в Грузии. В то же заявление вложили обязательство разрешить в скором будущем вопрос оставшихся двух баз (батумской и ахалкалакской).
— Трудно представить во всем этом сложном вопросе Грузию и Россию наедине. Какой была включенность международных партнеров?
— Как я уже сказал, мы поставили вопрос в контекст международного процесса большого договора (Об обычных вооруженных силах в Европе), и поэтому это стало возможно. Нашим самым активным сторонником были Соединенные Штаты Америки, но нашими партнерами в процессе были и другие государства члены НАТО. Что главное, чрезвычайно активно работала наша миссия в ОБСЕ, поскольку обсуждение этих вопросов шло именно там, в совместной рабочей группе. Это был координированный процесс. Пик включенности партнеров приходится на стамбульский саммит. Потом они следили, и в определенной степени даже участвовали, но в основном все это было решено в двухстороннем режиме.
— После закрытия баз Вазиани и Гудауты процесс затянулся до 2004 года…
— Думаю, решающую роль в этой части сыграли два обстоятельства: твердая позиция нового руководства Грузии, и революция 6 мая Аджарии.
Когда в Аджарии изменилось руководство, один из главных плацдармов пребывания России в Грузии, батумская военная база, лишилась фундамента в виде режима Аслана Абашидзе (бывший лидер Аджарии в 1991-2004 годы). Россия поняла, что в данной ситуации уже не имеет смысла продолжение борьбы в данном направлении, и соответственно, решила уйти из Грузии.
— Как известно, взамен были выдвинуты предложения, в том числе был разговор о совместном антитеррористическом центре, на что мы на начальном этапе согласились…
— Был разговор об этом. Надо понимать, что только жесткими требованиями трудно достичь успеха в дипломатической борьбе, необходимо лавировать и т.д. Тем более что однозначно жесткую позицию не приветствуют и партнеры. Это крайне осторожная игра. Чтобы дипломатическим путем продвинуть вперед вопрос баз между Грузией и Россией шел разговор, чтобы в виде компромисса заменить военную базу совместным антитеррористическим центром. Мы предполагали, и действительно в контексте антитеррористического центра Россия сделала нам предложения, которые с точки зрения их масштаба, состава, задач и т.д. имели весьма опасное содержание. Фактически они требовали создать в Батуми свой громадный диверсионно-разведывательный шпионский центр, разумеется, мы от этого отказались.
— Был разговор, будто тогдашний министр иностранных дел Саломе Зурабишвили старалась защитить идею антитеррористического центра, дескать «я дала слово Лаврову»…
— Очевидно, несмотря на биографию, у Саломе Зурабишвили поверхностное представление о настоящей дипломатии, и это видно по каждому ее действию. Так было и в данном вопросе. Естественно, когда шли разговоры на эту тему, у нее тоже были некоторые переговоры с Лавровым (министр иностранных дел РФ), и почему-то она посчитала, что разговор того конкретного периода возлагает на нее или на Грузию какие-то жесткие обязательства. Или же второй вариант: она вступила в настолько теплые отношения с Лавровым, что ей было неловко пересматривать эти позиции. Это с точки зрения политики, дипломатии, и национальных интересов Грузии, звучит как полный нонсенс.
— В конечном итоге Россия взяла обязательство, и вывела военные базы, причем, раньше срока. Мнения аналитиков в связи с причиной этого отличаются. Как Вы думаете, что заставило Россию покинуть базы Ахалкалаки и Батуми почти на год раньше?
— Русские прагматичны. Соответственно, проиграв дипломатическую войну с Грузией, оставшийся год или два были для них лишней тратой денег и ничем более.