Интервью с журналистом Артуром Гурским (Artur Górski) — автором детективов и серии книг-интервью с одним из боссов польских мафиозных группировок, выпустившим книгу «Русская мафия», написанную на основе бесед с представителем российского преступного мира в Польше.
Wprost: Поддерживает ли Путин российскую мафию?
Артур Гурский: Да, а российская мафия поддерживает Путина. Хотя, конечно, остается вопрос, что, собственно, в наше время, представляет собой мафия. С определенностью можно сказать, что выходцы из преступного мира, которые когда-то создавали масштабные мафиозные структуры, сейчас возлагают на президента большие надежды. Достаточно взглянуть на руководство Крыма.
— Вы говорите о руководстве Автономной Республики Крым?
— Сергей Аксенов, председатель партии «Русское единство», выступавшей за присоединение Крыма к России, в молодости был преступником. Он был связан со влиятельной симферопольской группировкой «Сэйлем» (она получила название от кафе, которым владел один из боссов мафии, и в котором собирались члены этой группировки). О преступном прошлом Аксенова пишут не только украинские, а, значит, заведомо относящиеся к нему недоброжелательно источники, но и российская пресса. Он был близким соратником одного из самых видных боссов российской мафии Сергея Воронкова. Тот тоже распрощался с гангстерским прошлым: он возглавлял Союз предпринимателей Крыма, а сейчас руководит крымской Федерацией бокса и владеет несколькими предприятиями.
— То есть Крым взяла под свой контроль российская мафия?
— Если взглянуть, что за люди вошли в крымское руководство, чем они занимались раньше, можно выдвинуть тезис, что вся администрация строится там на основе структур преступных группировок. Это значит, что Путин об этом знает, и, видимо, его это устраивает. Там, где возникают проблемы с политическими лидерами и управленцами, на помощь приходят организованные преступные группировки.
— О связях Путина с мафией начали говорить уже тогда, когда в Крыму появились люди в военной форме без опознавательных знаков. Российский президент дистанцировался от этих событий, говоря, что такую одежду можно приобрести в любом военторге.
— Я не думаю, что это были представители преступного мира. Даже самые умелые гангстеры не смогли бы захватить часть другой страны: такая операция по силам только элитным спецподразделениям, так что это были профессиональные военные. Акцию, однако, могло финансировать не государство, а, например, крупные концерны, компании, представляющие стратегические сектора экономики. Сила спецслужб заключается в том, что они способны устроить любую провокацию.
— Также появлялась информация, что украинские сепаратисты вербуют людей, связанных с преступным миром, в том числе поляков.
— Доказательств того, что сепаратисты набирали в свои ряды преступные элементы, нет, хотя известно, что поляки поддерживали тесные связи с украинскими мафиозными структурами. «Масса» (один из главарей так называемой Прушковской ОПГ, действовавшей в Польше в 1990-х годах, — прим.пер.) рассказывал мне в одном интервью, что представители его группировки ездили с визитом к руководительнице украинской мафии, чтобы предложить ей сотрудничество. Что из этого вышло, не знаю. Лично я сомневаюсь, что у польских преступных сообществ есть потенциал, позволяющий участвовать в российско-украинском конфликте.
— Из Вашей новой книги следует, что украинская и российская мафия вели мирное сотрудничество. Испортились ли их отношения на фоне политических конфликтов?
— Этого мы никогда не узнаем. Предполагаю, что на нижних уровнях сотрудничество продолжается, потому что общие грязные дела никуда не делись. Мне сложно поверить, что украинские командиры не видят, какие возможности открывает перед ними превращение Крыма в своего рода «банановую республику», где можно заработать деньги.
— Вы сказали, что мафиозные структуры, возлагают на Путина надежды. На что именно они надеются?
— Вокруг власти консолидируются в первую очередь так называемые славянские группировки, их волнуют угрозы, исходящие от исламского мира в широком смысле этого понятия. Борьба с джихадизмом стала одной из ключевых задач как для Кремля, так и для мафии. Для нее ислам ассоциируется в первую очередь не с Ближним Востоком, а с Кавказом. На территории бывшего СССР не было более ожесточенных войн, чем войны между славянскими и кавказскими группировками. Вторые постоянно претендовали на то, чтобы обрести в России влияние, это очень закрытые структуры, к которым сложно получить доступ. Им удалось закрепиться в сфере гастрономии и развлечений.
— Твой собеседник Назар по прозвищу «Медведь», представитель российской мафии в Польше, много раз упоминает в ваших разговорах об опасностях, связанных с исламом. Богобоязненные мафиози действительно считают угрозу исламизации реальной или это просто идеологический предлог для развязывания кровавых конфликтов?
— В России и Белоруссии религия вошла в список государственных приоритетов. Если где-то появляется мечеть, рядом строят несколько церквей. Церковные праздники получают статус государственных торжеств. Забавно, что на гербе Минска, в котором есть улица Ленина или Болеслава Берута (Bolesław Bierut) (президент Польши в 1947-1952 годах, — прим.пер.), изображена Богородица.
— Белорусские преступные группировки тоже включились в противостояние с Кавказом?
— Белоруссия свернула в другую сторону. Она налаживает отношения с Китаем. Вопреки распространенным представлениям, Лукашенко — довольно независимый политик. При этом китайский капитал становится все сильнее. Неслучайно в Минске появились новые кварталы в «восточном стиле», где дома напоминают пагоды. К белорусскому президенту можно относиться по-разному, но следует отдать ему должное: он обуздал преступность в стране. Если оставить в Минске на улице незапертую машину, никто ее, скорее всего, не украдет. За грабеж и рабой ввели настолько суровые наказания, что преступникам не хочется рисковать. Белорусы чувствуют себя защищенными.
— Герой Вашей книги рассказывает, что российская мафия не хотела иметь ничего общего с наркотиками и проституцией, этими вещами занимались в основном кавказские группировки.
— При этом российская мафия ассоциируется у всех с кокаином и публичными домами. Не знаю, как обойти это противоречие, но мой собеседник, действительно, так заявил. Возможно, одна часть российской мафии и правда придерживалась таких правил, а другая — нет.
— Как выглядела ее внутренняя структура?
— В российской мафии в первую очередь выделяются два противоборствующих лагеря: «воры в законе» и «спортсмены». Первые — это рецидивисты, руководствующиеся довольно специфическим кодексом преступной чести (почему они так называются, они не могут объяснить сами). Вторые — это отнюдь не легкоатлеты или футболисты, а люди, связанные с боевыми искусствами: боксом, кикбоксингом, борьбой. У них был свой кодекс, который во многом не совпадал с тем, которым руководствовались «воры». Эти группы вступали друг с другом в самые кровавые схватки, пока не началась война с Кавказом.
Кроме того, существовали «беспредельщики», то есть те, кто не хотел подчиняться никаким кодексам или правилам. Возвращаясь к теме наркотиков и проституции: «спортсмены» решили, что можно заниматься преступной деятельностью, отказавшись от двух этих позорных элементов. Это не значит, что сами гангстеры не страдали от наркотической зависимости. Многие из них погибли не от пули, а от передозировки.
— Как выглядел специфический кодекс чести «воров в законе»?
— Эти группы появились в эпоху сталинского террора, то есть в конце 1920-х и в 1930-х годах. Тогда массово создавались лагеря: людей свозили на какую-нибудь поляну, обнесенную колючей проволокой, и велели строить. Жизнь была там очень тяжелой, так что заключенные, стремясь как-то справиться с ситуацией, начали создавать группы взаимопомощи. Так появилась организация и культура «воров в законе». После войны они продолжили сопротивляться властному режиму. Члены этого сообщества в основном находились в колониях, которые совсем не похожи на наши тюрьмы: тяжелые условия и изнурительный труд закаляют там характер.
— То есть это были бандиты-оппозиционеры?
— Такими они себя видели. В конце 1980-х польские преступные группировки тоже пользовались общественной поддержкой, ведь они в каком-то смысле боролись с властью, с системой. Люди не доносили на преступников, потому что ненавидели милицию сильнее, чем гангстеров. Возможно, преступные структуры в странах бывшего восточного блока обрели такую силу именно благодаря отношению к ним общества.
«Воры» делали сильный упор на религию. Я имею в виду не татуировки с православными крестами, хотя их, конечно, обязан был иметь каждый, а то, что воровской кодекс в значительной степени опирался на Евангелие.
Настоящий «вор в законе» не убивает, на крадет, чтит отца и мать. Это была двойная мораль: сам он, возможно, не убивал, но обращался за услугами к наемному убийце. Это оставалось в рамках правил, ведь на его собственных руках крови не было. Красть он не мог, но если кто-то сделал это за него, он не видел ничего дурного в том, чтобы присвоить похищенное себе. Польское преступное сообщество тоже пыталось выработать собственную культуру. У них были «воры в законе», а у нас — «братва в короне». Эта традиция в Польше, однако, не прижилась, возможно, потому, что сами уголовники сочли татуированные короны несколько смешными.
— А те молодые мужчины, которые шли в спортивные клубы, заниматься единоборствами, знали, какое будущее их ждет?
— Никто, пожалуй, не записывался на бокс или борьбу случайно. Появление организованных преступных группировок связано с распадом СССР. Разразился экономический кризис, людям пришлось как-то крутиться, чтобы выжить. Для многих преступный путь получения денег стал единственным, какой был им знаком. Зачастую они вставали на него еще в детском возрасте и не задумывались о том, чем занимаются, а просто так жили.
— Как в преступную группировку попал Назар?
— Когда он был подростком, он воспользовался тем, что отец одного его знакомого умел выточить на станке из обычной гайки перстень, казавшийся золотым. Мужчина делал это ради развлечения, но Назар с приятелем придумали, как выпросить у него эти перстни. Потом они шли в оживленное место, на улицу или рынок, и подходили к хорошо одетым людям, делая вид, что случайно нашли украшение и хотят вернуть его владельцу. Каждый, к кому они обращались, не раздумывая заявлял, что перстень принадлежит ему, и давал мальчикам вознаграждение. Назар быстро понял, что люди алчны и ненасытны, а тот, кто сумеет воспользоваться этой алчностью, обретет и власть, и деньги.
— Назар был представителем российской мафии в Польше. Что это значит?
— Он был кикбоксером-чемпионом, выступал за Белоруссию, а одновременно занимал довольно высокое положение в преступной группировке из Минска. В Польшу он приехал в 1990-е, бежав от белорусской полиции, которая уже наступала ему на пятки (хотя есть вероятность, что ему также угрожали «воры в законе»). К нам его привез и окружил заботой друг Анджей Коликовский (Andrzej Kolikowski) по прозвищу «Першинг» — один из боссов польской мафии.
Так Назар стал связным между международными преступными группировками, представителем интересов структур с постсоветского пространства. Он работал для всех, отвечал за логистику и поддерживал контакты с полиций, что позволяло ему улаживать определенные проблемы. Назара приговорили к восьми годам тюрьмы за двойное убийство (отсидел он шесть): российские мафиози вывезли его в лес с известной целью, но у него тоже был пистолет, он их застрелил. Что интересно, полиции моего собеседника сдал «друг» — «Першинг», но Назар его простил. Он считает, что польский гангстер хотел спрятать его от врагов. Когда «Медведь» вышел на свободу, на него начали оказывать давление польские спецслужбы, в конце концов ему дали понять, что он стал персоной нон грата, и ему лучше уехать, но назад вернуться он не сможет. Так Назар и сделал.
— Из рассказов в Вашей книге следует, что российские мафиози в Польше были такими пай-мальчиками: они занимались в основном азартными играми, точнее — игрой в наперстки.
— Это может казаться забавным, но игра в наперстки была очень серьезным бизнесом. За день на блошином рынке в Сломчине можно было заработать на квартиру в Минске. В книге есть прекрасная история о том, как российские уголовники попали с наперстками в Монте-Карло. Там сильные мира сего с удовольствием играли в эту игру, считая ее таким экзотическим явлением. Ставки были гораздо выше, чем на восточноевропейских базарах. Наперстки при этом были сделаны из моркови, чтобы в случае появления в полиции их можно было съесть. Вот такая абсурдная сцена на фоне пейзажей Монако.
— Российская мафия обычно ассоциируется с жесткостью, кровопролитием, а не с наперстками из моркови.
— Это были на самом деле самые жестокие группировки и самые кровавые разборки в мире. Многие гангстеры приобрели опыт в Афганистане: они прошли обучение в армейских рядах, соприкоснулись с войной, со смертью. В 1990-х был один такой год, когда в бандитских разборках погибло 1,5 тысячи человек, то есть каждый день в среднем убивали пятерых. Назар рассказывал, что если у нас самым масштабным событием такого рода стала стрельба в ресторане «Гама» в Варшаве, когда погибли пятеро человек, то у них такое было обыденностью. Сам Назар потерял 50 родственников и знакомых.
Я написал эту книгу, чтобы развеять мифы, связанные с российской преступностью, которые создавались при помощи американского или шире — западного механизма упрощения действительности. Нам казалось, что это только «Солнцевская братва», боссы Могилевич, Михайлов, Япончик, но легенды искажают действительность. Особого внимания заслуживает самая безжалостная группировка — Ореховская. Именно ее члены уничтожили лидеров всех других групп, а в итоге и своих тоже.
Напрашивается вопрос: кто и зачем создал такую организацию? Среди ее главарей были представители КГБ, выпускники элитных вузов, хотя выходцы из спецслужб редко уходили в преступный мир. Может, это власть сама сотворила монстра, чтобы очистить страну от организованной преступности? В то время война между отдельными группировками приобрела такой размах, что пресечь ее традиционными методами было сложно.
— В своей книге Вы начинаете рассказ с того, как Назар приглашает Вас в театр.
— Я очень удивился. Мы в первый раз встретились в Минске, и он предложил пойти на спектакль «Черная Панна Несвижа» о несчастной любви Барбары Радзивилл и короля Сигизмунда II Августа. Общий культурный уровень и интеллект — вот что в первую очередь отличает представителей российской мафии от польских преступников. Многие боссы с Востока прославились тем, что занимаются развитием своих интеллектуальных способностей, играя в шахматы. Победить их нелегко даже гроссмейстеру. Для наших преступных главарей даже шашки — это недостижимая высота.
Польские гангстеры редко владеют иностранным языком (если не считать уголовный жаргон), а среди россиян есть немало полиглотов, людей с высшим образованием. Многие бывшие члены преступных группировок сейчас занимают в России высокие посты в бизнесе, политике, а у нас эти люди до сих пор не могут найти своего места в обычной жизни. Я не хочу превозносить российского «спрута», а просто объясняю, почему ему удалось добиться таких успехов.
— Какие еще есть различия?
— Например, отношение к женщинам. Гангстеры с Востока уважительно относятся к своим партнершам, не хвалятся визитами в публичные дома или любовницами, что в наших преступных кругах было нормой. Назар рассказывает, что для «спортсменов» изнасиловать, принудить к чему-то или просто обидеть женщину было совершенно немыслимо. Кроме того, у них был культ матери. В моей книге описывается такой эпизод: российские боссы вели переговоры с одним молодым банкиром, во время встречи он ответил на телефонный звонок и разразился бранью, прося не мешать ему. Когда мафиози узнали, что бизнесмен разговаривал с матерью, они прервали переговоры и велели ему катиться на все четыре стороны. Логика у них была такая: «Если ты не проявляешь уважения к собственной матери, как тогда ты будешь относиться к нам?»
— В книге идет речь о прошлом, присутствует ли российская мафия в Польше в наши дни?
— Думаю, нет, но сейчас существуют группы, которые интересуются стратегическими отраслями. Достаточно вспомнить одну нашумевшую историю, связанную с сектором энергетики: появились подозрения, что польские политики и лоббисты хотят позволить России обрести у нас влияния. Им это не удалось: спецслужбы прекрасно справились со своей работой (а, возможно, противоположная сторона сама решила отказаться от своих планов). Разные интересы есть, это несомненно.
— Значит, во внешнеполитические игры на самом высоком уровне тоже замешаны мафиози?
— Между политикой, бизнесом и преступлением очень тонкая грань. Порой она совершенно стирается. Так происходит не только в восточноевропейских странах. Если лоббист попадает под суд, а потом слышит приговор, то как его назвать: лоббистом или преступником? Конечно, когда дело скользкое, известный политик сам подставляться не станет, а отправит своих людей, которыми, скорее всего, не будут неопытные невинные ассистенты. В такие операции наверняка замешаны люди, связанные с преступным миром, действующие по поручению сверху, но у мафии (то есть организованных преступных группировок, которые занимаются собственным бизнесом) сейчас другие приоритеты, Польша ее не интересует.
— В Польше нет ничего, что ей нужно?
— Времена изменились, бизнесом занимаются сейчас «белые воротнички». Славянские преступные группировки сосредоточились на других сферах: они борются с джихадизмом и своими кавказскими конкурентами, осваивают Крым и наверняка начинают налаживать контакты с Азией. В этом гангстерском мире мы кажемся себе важными, но, как выясняется, лишь выдаем желаемое за действительное.