Россия вернулась к состоянию, сопоставимому с тем, что привело в итоге к падению СССР. Сегодняшний Кремль, как и его советский предшественник, оказался не в состоянии адекватно разобраться с такими взаимосвязанными вопросами, как обеспечение благотворных отношений с внешним миром, ответственное управление и стабильное экономическое и социальное развитие. Путинской Россией управляет непрозрачная и подвижная властная структура, сосредоточенная в Кремле. Сейчас нет никаких авторитетных институтов, выходящих за ее рамки, которые позволили бы России развиться в полнофункциональное и прозрачное государство1. Может ли это измениться?
Несколько предположений
Разумеется, вовсе не обязательно, что Путин досидит до 2024 года, и неизвестно, отдаст ли он бразды правления какому-нибудь режиму-преемнику. Нынешние страхи России связаны с этим неизвестным и непредсказуемым постпутинским будущим. Иностранные игроки и силы тоже в ближайшие несколько лет будут ориентироваться на то, что может и что не может случиться в этом неопределенном будущем.
Вчерашних кремленологов критиковали за то, что они не смогли предупредить мир о коллапсе советской империи и распаде самого СССР. Более поздние эксперты всегда имеют преимущество перед своими предшественниками, ведь они рассуждают уже задним числом. Тем не менее попытки заглянуть в будущее остаются необходимым упражнением. Но не следует поддаваться соблазну и чересчур увлекаться экстраполяцией того, что считается нынешней нормой. В 1980-х годах на Западе и, конечно, в пределах СССР царило общепринятое представление, что брежневский режим придерживался своего курса вплоть до смерти Брежнева. Однако мало кто ожидал радикальных системных изменений в предсказуемом на то время будущем2. Большинство считало, что Андропов в роли преемника Брежнева сможет вдохнуть новую жизнь в советскую систему3. Появление Горбачева после раннего ухода из жизни Андропова и смерти злополучного Черненко явно сигнализировало о новых возможностях, но поначалу ничто не предвещало последствий растущей убежденности нового генерального секретаря, что необходимы фундаментальные реформы: «Мы не можем так продолжать».
Путин толкует произошедшее так: безрассудная попытка Горбачева либерализовать «истинный социализм» сама по себе привела к развалу Советского Союза и его империи. За таким пониманием стоит предположение, что советская система, в том числе ее отношения с партнерами по Ялте, была в принципе стабильной и такой бы и осталась. Сейчас невозможно доказать, означали ли многочисленные проблемы, с которыми Кремль сталкивался в начале 1980-х, например, плачевное состояние советской экономики, что крах СССР был неизбежен. Однако нет никаких сомнений, что именно попытки реформировать структуры СССР и его отношения с внешним миром в том виде, в котором Горбачев и его аппаратчики изо всех сил их предпринимали, привели к распаду именно в это время и именно таким образом. К тому времени, как Горбачев уступил дорогу Ельцину, в самой России царил опасный раскол между желающими по возможности восстановить традиционный централизованный контроль и теми, кто полагал, что необходимы более глубокие изменения, основанные на западных моделях. Можно заявить, что сделанное Ельциным было временной, но необходимой корректировкой напряженности, которая росла в СССР еще до Горбачева и продолжила расти в его время, но, став президентом, Ельцин оказался неспособен, возможно, из-за чрезмерной усталости или недостаточной уверенности, обеспечить жизнеспособное начало фундаментального перехода к функционирующей демократии, опирающейся на законы. Миссия же Путина с самого начала заключалась в том, чтобы восстановить «порядок», в рецепт которого в качестве волшебного ингредиента обязательно должна была входить централизованная ФСБ/КГБ. Поддержание этого порядка и до сих пор остается его главной целью как в России, так и за ее пределами.
Современные представления в России
Таким образом путинское авторитарное правление вернуло Россию к дилемме, с которой столкнулся Советский Союз в конце эпохи Брежнева: может ли она переосмыслить или переформулировать свои задачи, не высвобождая силы, неподконтрольные ее правителям. В результате путинский Кремль все больше и больше настраивается на централизацию процесса принятия решений и стремится сохранить власть в своих руках. Переосмысление альтернатив, которые есть у России в сфере ее международных отношений, системы управления и экономической и социальной политики тем самым становится более трудным и рискованным, чем когда-либо. К 2024 году и позднее необходимость изменений вырастет, но при этом произвести их объективно будет все тяжелее. То, что существуют параллели между ранним постбрежневским периодом и нынешней ситуацией, еще не значит, что при переходе от путинского правления к какому-то другому наступление нового Смутного времени неизбежно, так как неопределенность, связанная с этим процессом, в этот раз лежит гораздо глубже. Однако эти параллели в любом случае наводят на размышления. Согласно самому распространенному сейчас мнению на Западе, преемник Путина будет из его ближайшего окружения и сделан из того же самого теста, а значит, значительные перемены маловероятны. В самой России никто не знает, существует ли мирный выход из нынешней международной изоляции и внутреннего застоя.
Брежневско-путинские параллели во внешних отношениях
У Советского Союза была официальная идеология, определяющая его будущее, которая вместе с набором бесконечно повторяющихся слов должна была внедряться в сознание граждан. По мере того как эра Брежнева близилась к концу, идеология эта потеряла как значение, так и былой творческий потенциал. Тем не менее она продолжала устанавливать рамки, в которых советское правительство и советские граждане были обязаны работать, изображая уважение. Она задавала параметры отношений с Западом и определяла природу контроля над странами Варшавского договора. Неудивительно, что, когда эти идеологические путы были ослаблены, другие идеи, как иностранные, так и отечественные, тоже вырвались на свободу, и у них появились горячие защитники, тем более что подавляли их так долго. У Путина нет убедительных представлений о том, какую новую внутреннюю политику он может или должен предложить своему народу. Вот почему миф об осажденной Крепости России стал важнейшей опорой режима.
Восстановление статуса великой державы, которое Кремль считает главным национальным интересом России, все еще несет в себе значительную эмоциональную силу. Россию в ее нынешних границах воспринимают как долговременного ответственного наследника всей советской истории. «Происходили ужасные вещи, но мы построили великую и могущественную страну, поэтому цена оправдана» — вот вкратце широко распространенное мнение. На его фоне все меньше и меньше внимания уделяется ужасам, которые россияне предпочитают забыть. Сталина сейчас представляют великим героем России, а победу 1945 года превратили в праздник самопрославления и несговорчивости в еще больших масштабах, чем это было при Брежневе. Все это вписывается в историю о том, как Россия веками «собирала земли»5, в сочетании с воспоминаниями о том, как в итоге совсем недавно, в 1991 году, ее структуры рухнули. Кроме того, все это еще подпитывает и поддерживает российскую одержимость Соединенными Штатами как естественным противником и заклятым, а порой и вредоносно презрительным врагом. Фундамент сегодняшней Крепости Россия уходит во вчерашний Советский Союз, чьи лидеры тоже считали, что им постоянно угрожают США.
Провозглашенная Кремлем цель, состоящая в создании вокруг России сферы особых интересов, тоже основывается на желании в той или иной форме восстановить памятное советской прошлое. Во времена Брежнева Советскому Союзу угрожали попытки Чехословакии, а затем Польши, построить у себя политические модели, отличные от советских норм, что в обоих случаях сказалось на сплоченности советского блока и, вероятно, имело последствия также для самого СССР. Чехословакию подавили. Постепенные изменения в Венгрии были не такими опасными, Румынию тоже можно было более или менее игнорировать. А вот с Польшей, как сегодня с Украиной, было совсем другое дело. Теперь путинская авторитарная Россия никак не сможет создать вокруг себя желаемую международно признанную и надежно защищенную сферу интересов, не принудив Украину подчиниться силой. Чтобы добиться этого, придется потребовать от США и их союзников больше бесхребетной уступчивости, чем они могут себе позволить. Украинцам тоже надо бы признать эту сферу интересов и в течение длительного времени смиряться с ней.
Наконец, можно провести общие параллели между сегодняшним российским наращиванием вооружений и долгой и изматывающей военной программой СССР, которая ему предшествовала. В ельцинские времена российские вооруженные силы по большому счету игнорировались, и общепринятой была точка зрения, что со стороны Запада нет никакой военной угрозы, кроме расширения НАТО. Это представление начало меняться в последние четыре года правления Ельцина. Особенно подстегнуло российские националистические чувства вторжение НАТО в Югославию. Поразительный экономический рост России с 2000 по 2008 год в сочетании с успешной концентрацией путинской власти в Кремле подогрел веру в то, что Россия встала с колен и потому имела право или даже была обязана заставлять других, например, Грузию, подчиниться. Определяющим моментом стал захват Россией Крыма в ответ на свержение президента Виктора Януковича, которого Кремль считал ключом к долгосрочному контролю России над Украиной. В результате, опираясь на опрометчивую логику, что сильный всегда прав, и оглядываясь на военное соперничество с США, доминирующее в мировоззрении Путина, Россия повысила расходы на военную сферу, увеличила роль военных в принятии своих политических решений и расширила сферу агрессивной политики. Плоды оказались не так хороши, как ожидал или надеялся Кремль, — ни в отношении выгод на международной арене, ни в смысле пользы дома.
Конец конфронтации?
Внешнюю политику России определяет сам президент Путин, и он, очевидно, считает это более срочным делом, чем разбор и решение внутренних дел страны. В принципе из этого может извлечь выгоду его преемник, если он выберет роль нового независимого лидера, который, несмотря на любые трудности, будет искать пути улучшить отношения России с Западом. По идее россияне должны воспринять это положительно. Эйфория, вызванная захватом Крыма, уже рассеялась. Российские приключения на востоке Украины принесли скудную награду. Неясно, изменится ли что-то в ближайшие четыре-пять лет. Стоимость разрушений, нанесенных россиянами Украине, сама Россия не сможет с легкостью покрыть, а западные страны в настоящее время едва ли согласятся за это заплатить, уж во всяком случае, пока Россия не отступила с территорий, на которые вторглась. Восстановление разрушений в Сирии и защита Асада на протяжении многих лет тоже обойдется дорого. Как понял еще Брежнев по истории с Афганистаном, ввязаться в военную операцию с целью сохранить или продвинуть предпочтительный режим гораздо проще, чем выйти из нее.
Конечно, со временем западные страны, вероятно, примирятся с тем, что Путин с коллегами сделали на Украине, как это довольно быстро произошло в 2008 году, когда Россия вторглась в Грузию. На Западе есть те, кто склонен признавать право России вести себя так, как она хочет, по отношению к меньшим странам, в том числе Украине. Путинская политика именно потому и стремится расколоть Запад, запутать общественность и запугать граждан. Нет никаких признаков того, что Запад намерен превзойти Россию в военных расходах настолько, чтобы это существенно снизило военное преимущество Москвы в соседних с ней странах. Российские расходы на безопасность значительны и обременительны, но пока они не на том уровне, который подточил Советский Союз в 1980-х. Бывший министр финансов Алексей Кудрин, который, как многие считают, может говорить правду Путину, неоднократно утверждал, что сильно увеличившиеся за последние годы расходы России на армию делают экономический рост невозможным. Кудрин пошел и дальше, в середине октября публично выступив в пользу усилий по улучшению отношений России с Западом с целью смягчить санкции. Тогда появится шанс добиться 4 %-го прироста экономики, который Путин назвал своей целью на президентский срок с 2018 по 2024 год. Не похоже, чтобы Путин прислушался. Напротив, есть признаки, что он, возможно, повысит ставки на Украине, а также надеется возродить деятельность России в Афганистане, конкурируя с Соединенными Штатами и другими западными державами.
Если отношения России с Западом останутся напряженными, а очень вероятно, что так оно и будет как минимум до 2024, непосредственные преемники Путина будут, скорее всего, вынуждены продолжать антизападную политику, по крайней мере поначалу. Особенно, если он/она/они будут из его нынешнего окружения. В конце концов, они уже подписались под его великодержавными амбициями, а соперничество с США прилагается к ним по умолчанию. Любой преемственной власти, будь то подобие нынешнего режима или что-то свежее и потенциально способное на перемены, потребуется время, чтобы развить независимый авторитет и переосмыслить подход к международным делам и представление о фундаментальных интересах России. В свое время Горбачев сразу после прихода к власти не смог переосмыслить внешнюю политику СССР, в особенности его отношения с рейгановскими Соединенными Штатами. Но по мере того как ему и его ближайшим советникам становилось ясно, что унаследованная ими конфронтация с Западом несовместима с необходимыми изменениями в Советском Союзе, Горбачев начал искать способ разобраться с советской военной нагрузкой, которую он также получил в наследство6. Поскольку дилемма, стоящая перед нынешним Кремлем, еще не насколько остра, как та, с которой столкнулись его лидеры в начале 1980-х, конфронтация с Западом и в особенности с Соединенными Штатами может продолжиться, мешая российским правителям решать внутренние проблемы страны. Не справиться же с ними будет опасно.
Государственные структуры тогда и сейчас
Правительственные структуры России значительно отличаются от тех, что когда-то унаследовал Горбачев. На первый взгляд «вертикаль власти», выстроенная в годы правления Путина, должна позволить его преемникам — ну или ему самому, если он этого захочет, — предпринять решительные и новаторские меры для устранения изъянов экономического и социального состояния страны, а также ее внешней политики. Однако Путина, как и всех «сильных мужчин» в целом, связывают решения, который он принимал в прошлом. Но неизвестно, будет ли его потенциальным преемникам благодаря этому удобнее действовать, или же, наоборот, вертикальные правительственные структуры России окажутся уже слишком накатанными и не позволят сменить курс, вопреки интуитивным ожиданиям.
Горбачев начал свои попытки усовершенствования с организованной партией, располагающей эффективной властью по всему Советскому Союзу, а также в значительной степени и за его пределами. Его контролировали Политбюро, а также Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза (КПСС). Поэтому он должен был убедить эти органы в необходимости изменений, которые хотел произвести. КПСС их не пережила, но тем не менее была именно тем инструментом, который определил начало структурных изменений в СССР в целом. Именно КПСС составляла «номенклатуру» — список тех, кто мог претендовать на должность и/или повышение во времена Брежнева. У этих людей были хорошие места и во времена Горбачева, особенно в начале его правления. Когда Советский Союз распался на нынешние составные части, номенклатура мигрировала в различные отрасли эволюционирующих систем принятия правительственных, политических и экономических решений, занимающиеся международными делами институты, а также правоохранительные органы. Все они сохранили унаследованную от советской эпохи манеру мышления и часто принимались активно обогащаться. В конце существования СССР и после его распада КПСС уже не могла контролировать их амбиции.
У России больше нет сопоставимой с партией структурной способности дисциплинировать свой исполнительный аппарат или достигать аргументированного и взвешенного политического консенсуса по поводу направления будущего развития. И Ельцин и Путин в последнюю четверть века пытались построить партийные структуры в России, в принципе стремясь к двухпартийной системе в Думе (парламенте), где одна партия должна быть правительственной, а другая — оппозиционной. Ничего удивительного, что с этим получился полный провал. В последнем воплощении Думы представительство «оппозиционной» ее части, «Справедливой России», стремится к нулю, а «правительственная» «Единая Россия» с премьер-министром Медведевым во главе высасывает у всех кровь. Коммунисты и либеральные демократы в сегодняшней Госдуме представлены, но не имеют ни желания, ни возможности формировать национальную политику. Может, Путин и авторитарный лидер, но у него нет ничего сопоставимого с той властью, какой располагает китайский Си Цзиньпин, с помощью Китайской коммунистической партии как угодно меняющий и пересматривающий политику страны. Путинский преемник(и) будет не в лучшем положении.
Российские правительственные структуры теперь в основном комплектуют и контролируют правоохранительные и силовые органы («силовики»). Во времена Брежнева, да и Андропова, КГБ никогда не играло такой универсальной политической роли. При Ельцине его место тоже было гораздо менее значительным. Но при Путине ФСБ в его разнообразных обличьях под разными аббревиатурами, борясь с внутренними соперниками, оказалось в самом неуправляемом сердце правительства7. Связь между органами безопасности страны, а также, естественно, военными организациями, и озабоченностью Путина российским национализмом — важный элемент этого доминирования. У «силовиков» в широком смысле есть собственный интерес использовать возможности обогащения, которые открываются им благодаря их роли. Этот интерес заставляет их сотрудничать с организованными преступными группировками и нелегальными группировками, на деятельность которых они закрывают глаза8.
У силовиков будет право голоса, когда придет время определять, кто или что сменит Путина. Возможно, между ними и есть разногласия, но будет чересчур смело предположить, что кто-либо из их лидеров станет способствовать либеральным реформам, которые, вероятно, будут идти вразрез с их интересами. В общем и целом, конечно, очевидно, что желательно сменить нынешнюю систему личного правления, которая больше основывается на договоренностях, чем на четких и обязательных законах, если получится добиться плавного перехода к лучшей организации управления в 2024 году или позднее. Но нынешняя система устраивает тех, кто сейчас у власти. Чтобы начались изменения, нужны не только непрерывные и продолжительные усилия целого ряда высокопоставленных политиков, способных заставить «силовиков» подчиниться своей воле, но и серьезные и опять-таки продолжительные усилия, направленные на восстановление российской судебной и пенитенциарной системы вместе с законами, которые должны их регулировать. Ничего такого на горизонте не видно, и не похоже, что кто-то думает о многообещающей, но пугающей возможности улучшить и санировать работу российской бюрократии в целом.
Экономические и политические реформы?
Экономическая ситуация в СССР в 1985 году была тяжелой, а та, что досталась в наследство Ельцину в 1992 году, — и вовсе катастрофической. Путину, когда он стал президентом в 2000 году, повезло больше, и он использовал это, чтобы привести в порядок долги России, наладить налоговые структуры и политику, а также вложиться в рост уровня жизни в стране. Мировой экономический кризис, начавшийся в 2008 году и приведший к падению цен на углеводороды, однако, стал причиной значительных изменений в России, в связи с чем широко распространилось мнение, что стране нужна диверсификация экономики, чтобы снизить зависимость от нефти, газа и других природных ресурсов. Связь такой задачи с системой управления на основе четких и обязательных законов, независимо и ответственно контролируемых, хорошо понятна. Но необходимость политически заряженных реформ не упоминалась и явным образом не подразумевалась в рекомендациях по улучшению функционирования России к 2020 году, озвученных после встречи официально одобренных экспертных комиссий перед предсказуемым возвращением Путина в Кремль в 2012 году. Путин отверг рекомендованные реформы, предпочтя вместо этого и дальше усиливать контроль и подавлять дебаты.
Преемники Путина, если направление движения в ближайшие несколько лет не изменится, унаследуют Россию с ослабленной экономикой и обществом, обеспокоенным недостаточным ростом и подавляемым политически выстроенными ограничительными структурами. Российское условное обозначение этого — «неозастой», что сознательно отсылает к термину, используемому для описания брежневской эпохи. Путин обратил внимание на распространенное пожелание уделять больше внимания социальным потребностям, таким как образование, здравоохранение и инфраструктура. Обратить на них внимание его вынудили проблемы федеральных округов, в том числе потому, что во время последних выборов обычные «административные меры», призванные гарантировать его возвращение в Кремль, оказались неэффективными. Он и правительство с премьер-министром (и бывшим президентом) Медведевым во главе, которое следует его предписаниям, ищут частичных и временных решений такого рода проблем, но не выказывают никакого желания заниматься подготовкой значительных изменений истощающей страну системы, которая определяет путь дальнейшего развития России. Безосновательно ждать, что экономика, большая часть которой остается во власти коррупции или под государственным контролем, в нынешних условиях продемонстрирует радикальное улучшение показателей.
Преемникам Путина, если опять же предположить, что в ближайшем будущем не случится радикальных изменений, придется так же считаться с тем, насколько разрушительными могут оказаться структурные экономические реформы. Во-первых, чтобы быть эффективными, они обязательно должны включать радикальное перевоспитание ФСБ и родственных ей органов, сокращение штата их сотрудников, пересмотр законов, которые лежат в основе их власти, питающей масштабную коррупцию, а также создание независимой и надежной судебной системы. Для достижения этих целей потребуется время и упорство мощно мотивированных сил. Поначалу этой инициативе будут активно сопротивляться. Во-вторых, чтобы основанные на рыночные принципы реформы были хоть сколько-нибудь эффективны, под вопросом должны оказаться интересы верхушки пирамиды. Российский народ в целом, возможно, об этом сожалеть и не будет, а вот убыточные или относительно невыгодные предприятия, которые полагаются на поддержку государства, пострадают. В-третьих, в настоящее время не существует политического механизма, с помощью которого в нынешних условиях можно было бы решить, какими могут быть эти изменения, в каком порядке они должны происходить, как можно контролировать процесс перемен и какую убедительную долгосрочную программу можно представить российскому народу.
Отсутствие динамики
Нынешняя Россия сосредоточила управление государством в руках крайне небольшого числа людей, даже если сравнивать ее с советским предшественником. Путин один сидит на самом верху. Никто не знает, есть ли у него близкие доверенные лица, как у Горбачева, или, коли на то пошло, Ельцина, пусть и в меньшей степени. У обоих были и жены, которым они доверяли, и приближенные коллеги-профессионалы. Тем же, кто работает на Путина или зависит от него, приходится как минимум приглаживать свои идеи или рекомендации, чтобы они соответствовали его ожиданиям и представлениям (как они их видят). О том, как это влияет на самого Путина, можно только догадываться, но к настоящему моменту, должно быть, в нем парадоксальным образом уверенность в своем праве и способность принимать лучшие решения на пользу страны сочетаются со страхом, что страна его в конце концов предаст. До недавнего времени он мог наказывать других за ошибки и провалы политики, которую он ранее фактически одобрил. Защита ослабела из-за двух факторов: затянувшихся плохих экономических показателей, сменивших роскошь высоких цен на нефть и газ в первые два президентских срока, и слабеющего общественного энтузиазма по поводу стремления завоевать международный статус великой державы. Ответственность за вызвавшее столько возмущения решение одобрить повышение пенсионного возраста нельзя переложить на правительство Медведева. Внешняя политика Путина изолировала Россию в ее стремлении достичь цели — статуса великой державы. Между тем просто невозможно дать этой цели точное определение и демонстративно ее достичь.
Тех, кто работает под Путиным и при этом обладает действительной властью, довольно мало, тем более готовых пойти на увольнение или финансовые потери. Аналитические игры, описывающие сложные эллиптические орбиты близко или далеко от Солнца, довольно популярны, но сейчас нет Политбюро, которое могло бы и хотело бы определять, какие проблемы режим должен рассматривать в долгосрочной перспективе и каков может быть правильный порядок их решения. А многие федеральные и местные власти, находящиеся ниже этого уровня, действуют с заметным высокомерием по отношению к населению в целом. Ничего удивительного, что общественное доверие к российским властям низкое и продолжает падать. Неудивительно и то, что огромная пропасть между богатством немногочисленных избранных и большинством населения вызывает возмущение, особенно сейчас, когда доходы низшего класса сильно сократились.
Те, у кого есть идеи о структурных реформах по окончании эры Путина, располагают небольшими возможностями воплотить их в жизнь. Владимир Милов, бывший российский министр энергетики, недавно представил в аналитическом центре Чатем-хаус программу действий «Свободной России», где изложил, какой должна быть новая конституция или экономика. Он выступал как уполномоченный представитель Алексея Навального, известного критика и возможного преемника Путина. Как и другие, он выступал за передачу части полномочий президента Думе, за политические изменения, призванные укрепить неустойчивый статус России в мировой экономике и увеличить расходы на здравоохранение и образование, за пересмотр Уголовного кодекса и восстановление свободных СМИ. По его мнению, в России сейчас растет спрос на такие перемены и на примирение с Западом, которое будет непременно их сопровождать. А вот чего он не мог сказать, так это того, как эти изменения будут происходить. Он сообщил, однако, что на Путина сейчас оказывается сильное давление, чтобы он уступил желаниям общественности, и, если дело дойдет до уличных волнений, его рано или поздно могут принудить провести серьезные реформы.
Отсутствия существенного прогресса в процессе возможных и желательных перемен, однако, недостаточно для того, чтобы вызвать общественное недовольство, способное принудить Кремль или того, кто будет на его месте, организовать диалог между правителями и подчиненными. Без этого результаты окажутся хаотичными или, в конечном итоге, навязанными победителями, если таковые будут. Партийным структурам, например, потребуется время, чтобы реформировать Думу так, чтобы она работала, как хотели бы неправительственные оппозиционные группы. Потребуется время, чтобы восстановились и развились независимые СМИ, а также чтобы начала развиваться адекватная правовая система. Подавление прессы, преследование «экстремистов» и угнетение дебатов в современной России сделали почти невозможным диалог между правителями и связанными с ними «хищниками» и основной частью населения. Это, пожалуй, и стало самой большой ошибкой Путина, с тех пор как он вернулся в Кремль в мае 2012 года. Это контрастирует с оживленными, а зачастую и гневными дебатами, которые шли во время Горбачева и Ельцина. России нужна беседа самой с собой, чтобы найти путь к переменам. К молчанию принуждают, чтобы разделять и разорять9.
Руководство изменится?
Согласно Конституции, нынешний срок Путина должен завершиться в 2024 году, после чего выборы определят следующего президента в марте/апреле того же года. После замечаний председателя Конституционного суда о необходимости неких неназванных изменений российской Конституции последовали предположения, что изменения возможны и раньше. Кое-кто предположил, что это был намек на некие способы позволить Путину на практике оставаться у власти и после 2024 года. Это вполне согласуется с предположением российских и иностранных аналитиков, что Путин не сможет безболезненно отступить в сторону как по личным причинам, так и из-за ближайших соратников.
Однако для Путина будет опасно оставаться на посту, предполагающем значительную власть, а тем более еще раз баллотироваться в президенты в 2024 году. Было бы трудно полностью легитимизировать такое решение, а его успешное воплощение в жизнь пришлось бы продавливать «административными мерами», за которыми стояло бы главное послание: никто больше не может справиться с управлением Россией. Это послание уже сейчас теряет силу, за исключением тех случаев, когда никаким другим кандидатам вообще не дают выйти на сцену, создав впечатление, что выбор выглядит как «Путин или хаос». Если верить опросам, личная привлекательность Путина уже пострадала. В любом случае Путин не в силах избежать действия общего закона жизни: на нем может сказываться возраст, усталость и стремление к комфорту, а разнообразие его реакций уже явно истощилось10. Если он останется у власти, это может спровоцировать протесты, напоминающие те, что потрясли Россию в 2011-2012 годах.
Со временем необходимость прояснить, кто или что придет на смену Путину и каковы могут быть намерения этого человека или группы11, будет только возрастать. Вот уже некоторое время гадают, кто из числа нынешних сторонников Путина может стать главным кандидатом, если верить, что никого извне на этот пост заведомо не пустят. Сейчас эта игра в угадайку — по большей части пустая трата времени. Ясно одно: угрозу, которую Путин отказывается называть, то есть Навального, будут стараться исключить из числа кандидатов всеми возможными способами. Его атаки на коррупцию, пронизывающую путинскую Россию, и общественный интерес, которого он в итоге добился, имеют пусть и не решающее, но слишком существенное значение. Путин в любом случае будет стараться любыми способами отсрочить момент, когда у потенциальных официальных кандидатов появятся возможности действовать, а это значит, что у них не будет шанса разработать свою программу приоритетов и сформировать адекватное сообщество сторонников до вступления на президентский пост, если все пойдет по плану. В таком случае едва ли стоит ждать иного взгляда на политические вопросы или подхода к структуре будущего управления Россией, чем те, что отстаивал Путин, поскольку очень велик риск, что его преемник окажется не более чем миниверсией его самого и не будет иметь собственной свежей программы. Хочется напомнить, что перемены в Советском Союзе наступили лишь после двух неэффективных периодов правления непосредственных преемников Брежнева — Андропова и Черненко.
Из вышесказанного следует, что Россия в обозримом будущем не найдет способов решить эти связанные друг с другом вопросы: как обеспечить выгодные взаимоотношения с внешним миром, ответственное управление и стабильное экономическое и социальное развитие. У тех россиян, кто полагает, что катастрофа рано или поздно произойдет, причем, возможно, еще до 2024 года, есть убедительные аргументы. Некоторые считают, что только такая катастрофа и позволит России покончить с нынешними мучениями. Если опасения насчет надвигающегося внутреннего кризиса оправдаются в то время, когда Путин еще будет на посту, его последствия могут быть очень неприятными для Запада. То же самое касается и более вероятной ситуации, что следующее руководство России окажется неспособно утвердить и легитимизировать свою власть. Внутренние проблемы страны пока что несопоставимы с теми, которые стояли перед Горбачевым: например, большую роль в распаде СССР сыграла межэтническая напряженность. Тем не менее они достаточно серьезны и насущны, и российский народ вправе требовать их решения. Пока что ему не предложили ничего.
Примечания
1 Дальнейший анализ опирается на идеи, изложенные в мартовском докладе 2018 года «Путин и Россия в 2018-2024 годах: что дальше?» (Putin and Russia in 2018-2024: What Next?)
2 Андрей Амальрик, например, написал в 1970 году: «…если считать происходящую „либерализацию" не обновлением, а дряхлением режима, то ее логическим результатом будет его смерть, за которой последует анархия». («Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»)
3 О глубокой убежденности Андропова в том, что Соединенные Штаты и НАТО в целом готовились к упреждающему ядерному удару по Советскому Союзу, в то время мало кто знал (почитайте, например, восьмую главу недавно изданной книги Бена Макинтайра (Ben Macintyre) о Гордиевском «Шпион и предатель» (The Spy and the Traitor). Андропов не был новым человеком, каким некоторые его считали, когда он пришел к власти в 1982 году. Однако он был и остается образцом для подражания Путина.
4 Бурный период между смертью последнего русского царя из династии Рюриковичей Федора Иоанновича в 1598 году и воцарением династии Романовых в 1613.
5 Царь Иван III.
6 Здесь и во многих других местах я ссылаюсь на проницательную книгу Уильяма Таубмана (William Taubman) «Горбачев, его жизнь и времена» (Gorbachev, His Life and Times).
7 Почитайте, например, книгу Питера Реддэуэя (Peter Reddaway) «Домашние войны безопасности России» (Russia's Domestic Security Wars), опубликованную в этом году.
8 Возьмите, скажем, пример Пригожина (повара Путина), образ которого набросал Марк Галеотти (Mark Galeotti) в своей статье «Жадные маленькие помощники Путина разрушают Россию» (Putin's Needy Little Helpers Are Ruining Russia), «Москоу таймс» (Moscow Times), 23 октября 2018 года.
9 Полный обзор постоянных активных попыток упразднить свободу слова в России можно найти здесь.
10 С этим не справилась даже Клеопатра.
11 Вероятность того, что это будет «он», а не «она», конечно, чрезвычайно высока.