Светозар Надёвич — единственный из тех, кто позаботился о скорейшем и благополучном выводе советских войск с территории Чехословакии после революции в 1989 года. Вероятно, это была одна из важнейших стратегических операций чехословацкой дипломатии и армии после Второй мировой войны, которая, несомненно, повлияла на дальнейшее демократическое развитие.
«Только по прошествии лет я по достоинству оцениваю работу всех тех, кто позаботился о беспрецедентном и в целом гладком выводе войск. Я полагаю, что чешское и словацкое общество до сих пор в полной мере не оценило историческую важность этого события», — написал Вацлав Гавел в предисловии к книге генерала Надёвича «Кругом!», изданной в 2003 году.
Почти через 27 лет после ухода последнего советского солдата Светозара Надёвича наградил президент Словакии Андрей Киска.
— DenníkN: Кто-то хочет быть астрономом, а кто-то — машинистом. Вы же решили стать военным. Почему?
— Светозар Надёвич: На меня повлияло Словацкое национальное восстание и жизнь в районе Миявы. Уже в детстве я увидел первого мертвеца, застреленного немцами. Мой двоюродный брат Виктор служил в десантной бригаде и встал на сторону советских сил. Брат отца погиб во время восстания. С тех пор я хотел быть военным. Еще одна причина заключалась в наследственности. Наш род служил господам из Чахтице. Мои предки были отличными солдатами и всегда сражались на стороне императора. Фердинанд Второй, этот самый религиозный католический правитель, пожаловал нас, лютеран, дворянским титулом в 1626 году.
— Правильно ли я понимаю, что Вы всегда хотели быть военным?
— Да, всегда. Я не хотел изучать медицину, и уже в 17 лет учился в офицерской школе. Я хотел быть военным, офицером. В этом была моя цель.
— Вы хотели быть просто рядовым офицером или генералом?
— Мои сокурсники вспоминали, что я уже тогда хотел быть командующим. Я говорил им: «Друзья, через десять лет я хочу командовать полком». Но мне это удалось не через десять, а через 12 лет.
— Вы были членом Коммунистической партии Чехословакии?
— До 1968 года я не был членом партии. Мне это не было нужно. Я думал, что достаточно придерживаться высоких нравственных ценностей, социальной справедливости, быть порядочным и образованным человеком.
— Где Вас застал 1968 год и вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию?
— В 1968 году я окончил вуз. Сначала меня отправили в Требишов, а потом назначили заместителем командующего танковым полком в Левице. Мне было 29 лет.
— Какой, по Вашим воспоминаниям, была братская помощь Чехословакии в 1968 году?
— Я был капитаном и в тот момент отдыхал в Тренчине. Я и подумать не мог, что может произойти нечто подобное. Брежнев и генералы были уверены, что мы любим их и с радостью примем. Это была кардинальная ошибка, и тем самым они подписали себе приговор.
— Вы сказали, что до 1968 года не вступали в коммунистическую партию, а потом стали ее членом. Почему?
— Моя супруга всегда была против того, чтобы я вступал в партию. Я целый год скрывал от нее. Меня вызвали в августе 1969 года и сказали: «Если ты хочешь чего-то добиться в армии…» Конечно, мы знали, что такое нормализация, но не были донкихотами, чтобы сражаться с ветряными мельницами. Нам задали вопросы, и я постарался ответить так, чтобы не поступиться собой. Я написал, что введение советских войск меня удивило. Я считал, что у нас достаточно сил, чтобы самостоятельно навести дома порядок. Но и это создало мне проблемы, хотя я не написал, что не согласен.
— Этот ответ можно было истолковать по-разному. Внутренне Вы отвергали оккупацию?
— Конечно.
— Вы учились в Москве. Почему?
— Мне предложили это в 1973 году за успехи в командовании. Тогда это была возможность получить лучшее военное образование. Должен сказать, что в Москве я научился воевать.
— Что это значит «научился воевать»?
— Мне дали возможность овладеть операционными и стратегическими умениями на уровне армии и фронта.
— Говорят, что армия всегда готовится к прошлым конфликтам. Можно ли научиться вести войну, так ни разу и не попав в условия реального конфликта?
— Это неправда. Когда я стал командующим сухопутными войсками федеральных вооруженных сил при Гавеле, у меня было 220 тысяч человек, 4588 танков и тысячи транспортеров и БМП. Не стоит недооценивать армию.
— Я не недооцениваю, а только хочу понять, как можно научиться «воевать». Я по-дилетантски сравниваю со спортом. Вы тренируетесь, тренируетесь, но никогда не сходитесь с соперником в реальном соревновании…
— Очень хорошо, что мы так и не вступили в конфликт со своим западным противником, так как я посещал занятия по стратегии, которые проводил, в том числе, маршал Куликов. Чехословакия образовывала фронт. Превосходство в конвенциональном оружии было шесть к одному в пользу Варшавского договора… Если бы НАТО не перешел на ядерное оружие, Варшавский договор подчинил бы себе всю Европу.
— Существовала ли реальная угроза конфликта в Европе?
— Думаю, это была только игра и попытка остановить распространение коммунистических идей… Если бы не Горбачев, Шеварднадзе, если бы не перемены в Советском Союзе, то — при всем уважении к нашим диссидентам и союзникам — в 1989 году ничего не произошло бы. Я благодарен студентам и всем тем людям, кто выступил и сделал все за Чехословацкую армию так, что стрелять не пришлось.
— А есть у нас враги сегодня?
— Вряд ли нам стоило бы…
— Я спрашиваю, есть ли они. В стратегических документах речь идет о российской угрозе.
— В документах, которые мы создавали в начале, мы не рассматривали Россию как нашего врага. Сейчас ситуация в целом изменилась. НАТО считает ее угрозой, и ведутся споры, является ли она угрозой или прямо врагом. Я бы не хотел, чтобы Россия была нашим врагом.
— Вернемся к Вашей, возможно, важнейшей миссии за военную карьеру — к выводу советских войск почти через 23 года после вступления в Чехословакию. Вероятно, многие этого не знают, что уже во время горбачевской перестройки, которая шла в Советском Союзе, начинающая чехословацкая дипломатия вела переговоры о выводе советских войск. Более того, еще за два-три года до того Горбачев и не думал о выводе войск.
— Я не знаю позицию Горбачева. Однако ясно одно: Чехословацкая армия добивалась вывода и отстаивала однозначную позицию, что советским войскам тут делать нечего.
— Как Вы оказались причастны к выводу советских войск?
— 16 февраля 1990 года зазвонил телефон. Звонили из канцелярии министра обороны Вацека. Он спросил меня, готов ли я занять пост начальника управления по обеспечению вывода советских войск из Чехословакии. Я минуту помолчал, а когда он переспросил, слышу ли я его, я ответил, что мне нужно посоветоваться с женой. Она сказала, что я должен гордиться тем, что буду иметь отношение к историческому событию, и что я должен согласиться. С другой стороны, совершишь ошибку, и слева или справа тебя вышвырнут, а чехи скажут: «Этого словака не жаль».
— Почему выбрали именно Вас?
— Вацек знал меня и знал мою позицию. В списках контрразведки я появился еще в 1956 году как сочувствующий венгерской контрреволюции, а потом сыграла свою роль и учеба в Москве. Вацек был свидетелем того, как меня хотели исключить из вуза и уволить из армии как врага Советского Союза. Якобы я критиковал советское планирование, и контрразведка собрала на меня 24-страничное досье. В окружении у меня было два шпика, которые доносили контрразведке.
— Вы знали о них?
— Нет, и узнал только от отца, который прилетел ко мне в Москву и все рассказал: «Сын, плохи твои дела. Они собираются выбросить с учебы и из армии, потому что ты критиковал советское планирование». И он упомянул Марию Кузьмину из Ташкента.
— Не понимаю. Кто такая Мария Кузьмина?
— На уроках русского языка мы слушали новости, и там было сказано, что Мария Кузьмина, работница текстильной фабрики, досрочно выполнила годовой план. Я сказал учительнице русского, что раз такое возможно, то план неправильный. Представьте себе, что глава контрразведки генерал Охрабло, словак, пришел к министру Дзуру вот с таким материалом на подпись. Дзур сразу отказал, увидев мое имя, а может, он меня знал и не подписал.
— Вы получили предложение руководить выводом советских войск и приняли его. Могли ли Вы в самом начале представить, что в конце июня 1991 года в Чехословакии уже не будет советских войск? Вы, конечно, понимали, что когда дело касается русских, то, что кажется сложным, оказывается еще сложнее.
— Было очень трудно. Я ознакомился с тем конгломератом, который нужно было вывести, и понимал, с кем мы будем иметь дело. Когда я приехал в Прагу, там не было карьерных дипломатов, а мы не знали, как вести подобные переговоры. Единственным карьерным дипломатом был Эвжен Вацек, приехавший из Нигерии. Он подготовил договор.
— Как с Вами общались советские представители?
— Военные пытались нас обмануть и говорили, что вывести быстро не получится, и что нужны по крайней мере три года. Мы в ответ подсчитали, что нужно вывозить по четыре эшелона в день и все. Наша стратегическая цель заключалась в том, чтобы они как можно скорее покинули Чехословакию. В итоге мы вывели более 73 тысяч военнослужащих с техникой за полтора года.
— Не посчитали ли это в СССР неблагодарностью?
— Да еще какой. Но чего они больше всего не любили, так это лжи. А еще когда их называли оккупантами.
— Кто их так называл?
— Например, я, когда злился. Когда они что-то не желали понимать, я говорил им, что они нарушают международное право и находятся тут как оккупанты.
— Стал ли вывод советских войск для Вас самым большим достижением в жизни?
— Я сделал много чего еще, но это самое важное. В тот момент я это еще не осознавал. С нас брали пример немцы, поляки и венгры.
— Независимо от того, как Вы оцениваете вывод советской армии, Вас почти сразу наградил Гавел.
— А в парламенте — Александр Дубчек.
— Вы стали одним из символов вывода и, возможно, также дипломатической победы над державой, но, так или иначе, этому событию в Словакии уже не придают значения. Почему?
— Я скажу так: я должен поблагодарить друга, князя Шварценберга, за то, что в 2011 году меня пригласили в Прагу по случаю 20-й годовщины, что я побывал на конференции в МИДе Чешской Республики. На протяжении четырех часов я находился в студии на Вацлавской площади, где мог высказываться.
— А в Словакии?
— Не знаю. Может, я ошибаюсь. Может, это вызвано отсутствием таких фигур, как, например, Гавел. Они живут настоящим и говорят себе: «Русские уже ушли». Им неинтересно, что было и как это было сложно и важно — избавиться от оккупационной армии. Их интересует только сиюминутная скоротечная выгода.