Шли пожилые и даже дряхлые, кто-то в лохмотьях, были и больные, но все это было неважно. Они передвигались, опираясь на посохи, одетые во все черное, вместе со своими женами, детьми и внуками, кто-то одетый получше других, но почти все голодные и чуть не падающие в обморок. Шли и молились еле слышным шепотом, иногда разговаривали, рассказывая друг другу старинные легенды о том, как когда-то в середине XV века несколько монахов основали Оптину пустынь в надежде найти и сохранить истоки Святой Руси. Шли с верой, с гордо поднятой головой, сильные силой своих предков, уверенные, как и они, что Бог — в каждом из них. Они были бедны, но не страдали из-за своей бедности, они молились и никогда не уставали молиться, они шли за почтенным старцем, который направлял их стопы, и, как и он, презирали и земли, и работающих на них крепостных, и богатства Церкви.
Паломники шли, зная, что рано или поздно они увидят маковки монастырских церквей, что вскоре они дойдут до монастыря и что там, в Оптиной пустыни, они встретятся со своими предками, которые все были русскими, и с самими собой, и с Богом и с сыном Божьим, и что там они сразу же поймут, почему Москва была провозглашена Третьим Римом после того, как христианство переместилось из Рима в Византию, а уже затем и на земли так называемой Московии. Они шли иногда с трудом передвигая ноги, но это не имело значения. Шли и продвигались вперед. Они отмечали на клочках бумаги один за одним все двести километров, пройденных на юг от Москвы, и рассказывали друг другу новые и новые легенды, по одной на каждый километр пути. По их словам, священнослужители после падения Константинополя провозгласили, что именно русские православные верующие были призваны спасти христианский мир. Что православный означало лучший. И что сказать русский, значило сказать православный.
Паломники шли, и с каждым разом их становилось все больше. Месили ногами грязь, снег и лужи, весь восемнадцатый век, хотя духовно принадлежали к семнадцатому столетию, потому что это были старообрядцы, которые отвергли традиционную церковь после реформы, происходящей, по их мнению, от Антихриста. У них были длинные бороды, что нарушало изданный в 1700 году указ Петра Великого, велевшего всем брить бороды под страхом заключения в тюрьму. Паломники шли под руку или взявшись за руки, соединенные вместе, солидарные и непокорные, решительно настроенные на сохранение своей старой веры, своих обрядов и своего Бога, восставая против царя, титул которого для них уже не происходил от слова «цезарь» с тех пор, как он спознался с Антихристом, и они отказывались исполнять его указы и осуждали его намерения превратить Россию в задворки Западной Европы.
Паломники были одеты в типичные славянские одежды, такие же, как носили их отцы, деды и прадеды. Они говорили по-русски и время от времени запевали русские песни, бросая таким образом вызов радетелям новой западно-европейской культуры, предлагавшим русским одеваться на французский манер, говорить по-французски и петь также по-французски. Они шли, не беспокоясь о том, дойдут ли они раньше или позже на день, два или три, не износится ли их обувь и не закончится ли еда.
Паломники продолжали идти, уверенные в справедливости слов, сказанных позднее Гоголем: «Я заезжал по дороге в Оптинскую пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там присутствует. Это слышится в самом наружном служении, хотя мы не можем объяснить себе, почему. Нигде я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное». Они знали, что после этих слов Гоголь перед самой смертью еще напишет, что спасение Руси зависит только от духовного преображения каждого русского человека.
Было много споров о том, умер ли писатель сам или его убили едкие комментарии Белинского, ряда других литературных апологетов правительства и даже некоторых прогрессивных религиозных деятелей, которые были не в состоянии понять, почему Гоголь никогда не говорил о самых насущных политических идеях своего народа и о его материальных трудностях. Орландо Файджес (Orlando Figes) писал, что «Гоголь чувствовал себя недостойным предстать перед Богом и поэтому решил умереть от голода. Отдав указание слугам сжечь неоконченную рукопись своей незавершенной книги, он отправился на свое смертное ложе. Последние слова 43-летнего писателя, произнесенные им перед смертью 24 февраля 1852 года, были: «Принесите мне лестницу. Быстрее, лестницу!»
После его смерти паломники, которые искали истоки русской души, чтобы уяснить и саму суть русского человека, продолжали свое движение и двигались вперед еще многие годы. В 1878 году среди них оказался Достоевский, искавший утешения после смерти сына Алексея, а годы спустя они встретились с Толстым, который разрывался между Богом и разумом, между религией и земной жизнью.
Паломники продолжали идти, и их пример вдохновлял миллионы русских людей, которые нуждались в вере, потому что вера их спасала, давала им силы противостоять трудностям жизни. Они шли и думали, как Достоевский, что искупают грехи верой, и не сомневались в том, что разум может довести их до отчаяния, а затем и до убийства или самоубийства, как персонажей «Преступления и наказания» и «Братьев Карамазовых». Они были едины, хотя и принадлежали к десяткам старообрядческих общин, разбросанных по всей России. Они шли, и их нескончаемый поток напоминал полотна Репина, Шагала или других художников, которые объехали всю Россию в поисках истинно русского характера и русской души. Эти художники также шли с паломниками и оставляли на местах своих многочисленных учеников, называвшихся передвижниками. Одни продолжали рисовать. Другие смешивались с паломниками Оптиной пустыни.
Паломники продолжали свой путь. Заходили в монастырь и в часовню. Глубоко погружались в себя перед иконами, висевшими на стенах, входили, выходили, возвращались, слушали песнопения священников, молчали. И чувствовали. Чувствовали русскую душу, и то, что эта душа овладевала ими. Они шли, переполненные чувством того, что они русские, уверенные в том, что они и есть суть русского народа, который не лучше и не хуже других народов. Но это был их народ.