Россия и США в последнее время мало в чем сходятся. Ливийский фельдмаршал-перебежчик Халифа Белкасим Хафтар — редкое исключение.
Пока господин Хафтар поливал минометным огнем южные пригороды ливийской столицы Триполи, а бои между его Ливийской национальной армией (ЛНА) и признанным ООН правительством достигли юга страны, США и Россия убрали призыв прекратить огонь с официальной повестки дня Совета безопасности ООН.
Россия составила компанию союзникам США — Объединенным Арабским Эмиратам, Саудовской Аравии, Египту и Франции — поддерживающим Хафтара за то, что тот держит нефтяные ресурсы страны железной хваткой. Кроме того, они утверждают, что в правительстве в Триполи доминируют исламисты. Россия заблокировала британский проект резолюции, в котором вина за боевые действия возлагается на боевого командира повстанцев.
США свои возражения ничем не мотивировали. Однако Вашингтон разделяет отвращение Москвы к исламистам и не хотел бы ссориться с некоторыми из ближайших союзников на Ближнем Востоке — уж никак не сейчас, когда ООН расследует обвинения против ОАЭ в нарушении эмбарго на поставку оружия в Ливию.
Последствия американо-российского согласия относительно геополитической ценности господина Хафтара выходят далеко за рамки Ливии. Этот уговор проливает свет на то, каким президенты Дональд Трамп и Владимир Путин видят новый миропорядок. Наконец, можно немало почерпнуть о российских целях на Ближнем Востоке и в Северной Африке.
Господа Трамп и Путин предпочли человека с сомнительной репутацией в области прав человека, который в случае победы, по всей вероятности, станет ливийским диктатором. Это отражает убежденность обоих лидеров, что для стабильности на Ближнем Востоке и в Северной Африке надежнее всего авторитарная власть или некий демократический фасад, за которым все рычаги власти держат в своих руках мужчины с военным прошлым.
Этот взгляд на регион всячески продвигается ставленниками наследного принца ОАЭ Мухаммада ибн Заида, а он считает авторитарную стабильность лучшим противоядием от народных восстаний, которые охватили арабский мир в 2011 году, а в последнее время заново разгораются в Алжире и Судане.
Уговор между Трампом и Путином строится на негласном соглашении между нелиберальными, авторитарными и откровенно диктаторскими лидерами о том, какие ценности лягут в основу нового миропорядка. В таких случаях, как Ливия, это соглашение низводит соперничество сверхдержав с борьбы за основополагающие понятия — такие, как права человека и меньшинств — к банальной дележке.
Российская поддержка господина Хафтара вписывается в более широкое представление о Ближнем Востоке и Северной Африке как об арене, где Россия сможет бросить вызов США — причем безотносительно к тому, договорятся ли господа Трамп и Путин, кого поддерживать в ливийской гражданской войне, обострившейся вмешательством иностранных держав, или нет.
Специалист по российской безопасности Стивен Бланк (Stephen Blank) утверждает, что стратегия Путина строится на замыслах Евгения Примакова, бывшего российского министра иностранных дел и вице-премьера, эксперта по Ближнему Востоку, лингвиста и опытного разведчика.
Господин Примаков считал Ближний Восток ключевой ареной для противодействия США. Там Россия, даже ослабленная распадом Советского Союза и экономическими неурядицами, сможет восстановить свой статус мировой и региональной державы и укрепиться в роли одного из полюсов многополярного мира.
«Стремясь восстановить величие России, Примаков и Путин в итоге пошли на стратегическое воспрещение, отказывая Вашингтону в единоличном господстве на Ближнем Востоке. Ведь оттуда влияние США может распространиться на Содружество Независимых Государств (СНГ), созданное после распада СССР для объединения постсоветских государств», — рассуждает Бланк.
Примаков и Путин полагали, что, преуспев в своих замыслах, Москва заставит США признать многополярный мир и ту роль, которая в нем отводится России. А это, в свою очередь, позволило бы Путину похвастаться перед российской элитой своими заслугами — мол, это он вернул России статус сверхдержавы.
В Сирии России удалось продемонстрировать свое военное мастерство с негласного дозволения США. Наряду с этим Россия использовала свои политические и экономические рычаги, чтобы создать союз с Турцией и партнерство с Ираном. Этот подход позволил нейтрализовать влияние Турции и Ирана на Кавказе и в Центральной Азии, считает Бланк.
Несмотря на жестокие репрессии против религиозно мотивированных чеченских повстанцев в 1990-х годах и вопреки еще теплящейся памяти о советском вторжении в Афганистан, Россия воплощает в жизнь заветы ОАЭ и преуспела в этом гораздо больше Китая или США. Вот смысл этих заветов, выполняемых Россией: продвигать пацифистскую, верноподданническую версию ислама, лояльную к действующим властям, а потому аполитичную.
Российское участие включает в себя целый спектр методов: от переговоров с боевиками до сотрудничества с мусульманскими автократами ради осуждения поборников ультраконсервативного ислама. Чтобы застраховаться от любых рисков, Россия сохраняет открытыми и контакты с ливийским Правительством национального единства (ПНЕ) в Триполи.
Добиваясь равновесия в отношениях с Хафтаром и премьер-министром ПНЕ Фаизом аль-Сарраджем, Россия ходит по лезвию бритвы — как она уже делала в Сирии. Однако при поддержке ОАЭ, Саудовской Аравии и Египта она заявляет о своих притязаниях на роль потенциального посредника, который поддерживает связи с обоими участниками конфликта.
Как сказал российский министр иностранных дел Сергей Лавров: «Мы исходим из того, что будущее Ливии должны определять сами ливийцы. Убеждены в том, что инклюзивному внутриливийскому диалогу нет альтернативы. <…> В таком ключе, руководствуясь безальтернативностью сохранения суверенитета и территориальной целостности Ливии, выстраиваем работу на этом направлении».
Джеймс Дорси — старший научный сотрудник Школы международных исследований имени C. Раджаратнама Наньянского технологического университета и автор блога «Турбулентный мир ближневосточного футбола»