В феврале этого года Центр европейской политики, немецкий исследовательский институт ордолиберального толка, на свой лад отметил 20 лет единой валюты, обнародовав исследование с выводами о том, что с момента своего создания евро дал противоречивые результаты. В некоторых странах, в частности в Германии и Нидерландах, валютный союз привел к увеличению показателя доходов на жителя в 20 000 евро за период с 1999 по 2017 год, тогда как в других наблюдался существенный спад: около 56 000 евро на жителя во Франции и 73 600 евро в Италии.
Таким образом, единая валюта повлекла за собой разные последствия в разных странах. В ежегодном докладе МВФ о мировом дисбалансе неоднократно отмечалось, что обменный курс евро явно слишком высок для Франции и Италии (это становится ударом по их конкурентоспособности), и слишком низок для Германии (примерно на 20%), что становится для нее решающим преимуществом и объясняет ее огромный профицит внешней торговли.
За 20 лет европейская экономика серьезно изменилась
Но почему же одна и та же валюта влечет за собой столь разные последствия в зависимости от страны? Франция не приспособлена к евро? И если да, то почему?
Сами исследования, разумеется, тоже могут вызывать вопросы, особенно первое, чья методология представляется довольно спорной. Кроме того, если мы пытаемся объяснить европейский экономический дисбаланс одним лишь валютным вопросом, то оставляем без внимания множество ведомственных преобразований, которые оказали глубокое воздействие на европейскую экономику за последние десятилетия.
С конца 1990-х годов мы наблюдали формирование единого рынка, либерализацию бывших государственных монополий, усиление политики жесткой экономии, углубление финансизации экономики, реформу общей сельскохозяйственной политики, формирование системы конкурентных рынков под надзором Еврокомиссии, подписание множества соглашений о свободной торговле и, самое главное, расширения 2004 и 2007 годов, которые привели страны Центральной и Восточной Европы в европейское экономическое пространство и способствовали усилению социального демпинга. В результате Европейский союз образца 2019 года мало похож на ЕС 20-летней давности. Изменилась не только валюта, а вся европейская экономика.
Таким образом, европейскую валюту никак нельзя назвать единственной причиной нынешнего экономического дисбаланса. Более того, если посмотреть на промышленную динамику Европы за последние 20 лет, как я это сделал в недавно опубликованном исследовании, становится ясно, что принадлежность к еврозоне не является определяющим критерием. Деиндустриализация не входящих в еврозону периферийных стран вроде Великобритании и Швеции идет точно такими же темпами, что и в государствах, которые приняли евро и расположены в той же географической зоне (например, Франция и Финляндия). При этом ряд центральных стран привлекают промышленные инвестиции вне зависимости о того, принадлежат они к еврозоне (Германия и Австрия) или нет (Польша и Чехия).
Введение единой валюты на самом деле представляет собой всего лишь одну из множества реформ, которые способствовали изменению европейской экономики. Пусть даже формирование евро стало самой знаковой и масштабной из них, оно стало своеобразным громоотводом, который притянул к себе всю критику и отвлек внимание от логики общности, лежащей в настоящий момент в основе организации всей европейской экономики.
Новая экономическая система Европы
Но что же это за логика общности? С 1986 по 2012 год экономика Европейского союза была полностью перестроена вокруг шести договоров.
Единый акт 1986 года установил принципы единого рынка. Маастрихтский договор 1992 года запустил проект евро и обрисовал его основные характеристики. Амстердамский договор 1997 года закрепил и усилил предусмотренные предыдущим соглашением бюджетные ограничения. Ниццкий договор 2001 года реорганизовал европейские институты в перспективе расширения. Лиссабонский договор 2007 года вобрал в себя основные моменты отвергнутой двумя годами ранее европейской конституции, а также переписал и уточнил все предыдущие соглашения. Наконец, бюджетный пакт 2012 года усилил стоящие перед государствами бюджетные ограничения. Шесть этих договоров сформировали экономическую архитектуру для введения общих правил для национальных экономик и их сближения на ведомственном уровне.
В 1970-х годах у каждой европейской экономики были свои особенности, унаследованные от истории, культуры и национальных институтов. Французский капитализм отличался своей опорой на крупные предприятия, мощным государственным сектором, конфликтными социальными отношениями и мощной центральной администрацией. Италия была страной с сильной промышленностью на уровне среднего и малого бизнеса со слабой валютой и плохо развитым финансовым сектором. Расположенные на севере предприятия пользовались дешевой рабочей силой с юга, которая делала их весьма производительными. Немецкая промышленная динамика в свою очередь полагалась на связи между системой образования, влиятельными и активными землями, банковским сектором, который не чурался долгосрочных инвестиций в развитие промышленности, и профсоюзной деятельностью.
Три эти страны продемонстрировали свое маленькое экономическое чудо во время «славного тридцатилетия», сформировав собственные модели роста, которые делали их эффективными не только во внутреннем, но и во внешнем плане. Так, до начала 1980-х годов Италия экспортировала больше Германии пропорционально ВВП и регулярно демонстрировала впечатляющее положительное сальдо внешней торговли.
Франция в свою очередь обладала мощным промышленным сектором, который был сформирован в силу крупных национальных проектов с опорой на масштабную государственную политику (ядерная энергетика, скоростные поезда, авиастроение…).
Единые европейские лекала
В результате европейская экономика представила идентичную юридическую схему (единый рынок, единая валюта) для всех европейских стран. Она основывалась на финансизации экономики, внутренней и внешней конкуренции, а также экономическом суде рынка.
Очевидно, что некоторые экономические модели боли более совместимы с этой схемой, чем другие. В этом плане евро является весьма символичным. Все исследования согласны в том, что единая валюта может привести к разным последствиям в зависимости от того, как работает экономика. Так, единая валюта предполагает единый центробанк и единую ставку рефинансирования. И раз показатели инфляции неодинаковы в разных странах, предложенная ЕЦБ процентная ставка становится слишком низкой для стран с высокой инфляцией (это способствует формированию финансовых пузырей) и слишком высокой для стран с низкой инфляцией (это вредит инвестициям). Одна процентная ставка не может подходить разнородному экономическому объединению.
Свободное движение капитала усилило концентрацию промышленных инвестиций в центральных странах, где находятся основные порты Северного моря и ведущие к ним пути, в ущерб периферической Европе. В результате некоторые страны продемонстрировали рост экспорта и положительного внешнеторгового сальдо, в связи с чем обменный курс их валюты должен был бы вырасти. Параллельно с этим страны, где наблюдается промышленный спад, могли бы воспользоваться снижением стоимости их валюты. Тем не менее схема единой валюты не допускает подобных корректировок.
Формирование единого рынка влечет за собой схожие проблемы. Обострившаяся европейская конкуренция не учитывает различия налоговых и социальных систем. При этом потребности в плане государственных расходов и социальных пособий (пенсии, расходы на здравоохранение, семейная политика) связаны с чисто национальными демографическими и культурными параметрами.
«Нужно приспосабливаться»
Евро представляет собой симптом системы, которая перешла от логики национальных экономических институтов (они приспосабливались к особенностям стран) к совершенно противоположной логике, предполагающей адаптацию национальных экономик к ведомственным рамкам, которые формируются напрямую в европейских масштабах. Проблема в том, что отрицание национальных особенностей и требование от всех стран приспосабливаться без учета того, что они изначально развивались в совершенно иной ведомственной системе, значительно укрепило динамику расхождения, а не способствовало сближению.
В недавно вышедшей книге Барбара Штиглер (Barbara Stiegler) описывает идеологию неолиберализма словами «Нужно приспосабливаться». Тем самым она справедливо отмечает лежащую в основе современной идеологии мысль. По ее словам, в отличие от классического либерализма, неолиберализм стремится не к обеспечению для каждого условий для движения по пути собственной эмансипации, а к насаждению жестких нормативных рамок во имя некоего высшего принципа (например, неограниченной свободной конкуренции), который лишь способствует иерархизации между теми, кому выгодны такие рамки и кто легко приспосабливается к ним, и теми, кто находятся в бесконечном процессе приспособления, потому что всегда будут отставать от стран «лидеров».
В таком ключе выводы Центра европейской политики говорят о многом. По мнению этих экономистов, Франция и Италия так много потеряли из-за евро не потому, что создание единой валюты представляет проблему само по себе, а потому, что они «отстали» в проведении национальных реформ.
Через 20 лет после создания евро пришла пора признать этот факт: единая валюта стала не обещанным инструментом на службе экономики европейских стран, а нормативными рамками, к которым вынуждены адаптироваться экономики континента. При этом никто не упоминает, что требование приспособиться приводит к отрицанию географических, исторических и культурных отличий, которые вполне реальны и сохраняются во всех странах. Евро и единый рынок в их нынешнем виде не дали Франции и Италии принять соответствующую их экономическим реалиям валютную и промышленную политику, а также принуждают их к вечным и невозможным реформам для наверстывания «отставания» в состязании с явно несправедливыми правилами.