С тех пор как я дружу с Ибрагимом, он все время говорил о женитьбе. И так продолжалось одиннадцать лет. «В этом году точно женюсь!» — говорил он время от времени, и эти слова звучали мужественно и решительно. Ибрагим — чеченец, и все, что он говорит, звучит мужественно и решительно, и по-другому быть не должно. Но каждый раз выяснялось, что Ибрагим не знал, на ком ему жениться. Намерение у него было, а подходящей невесты не было.
Этой весной Ибрагим позвонил мне и пригласил на свадьбу. Он уверил меня, что невеста есть, и я отправился в Шалажи, родное село Ибрагима.
Шалажи находится в предгорье Северного Кавказа, в часе езды от столицы Чечни города Грозного. Ибрагим повез меня туда на машине, мимо мелькали первые цветущие грушевые деревья и зеленые щиты с надписями «Аллах велик» и «Слава Аллаху». За последние годы Чечня стала очень религиозным местом.
Ибрагим все время что-то делал руками. Во-первых, управлял машиной, во-вторых, принимал звонки родственников, а в-третьих, он все время пожимал мне руку — это он делает всегда, радуясь собственной удачной шутке. Нам обоим почти по 50 лет, то есть мы в том возрасте, когда человек находит большинство своих шуток удачными.
На заднем сидении расположился Эндрю, наш общий друг и мой коллега из «Нью-Йорк таймс». В 2008 вместе с Эндрю мы приехали в Чечню, где и познакомились с Ибрагимом. Было интересно сегодня вспоминать о той поездке. Грозный выглядел тогда по-другому — город только что поднялся из руин. Раны, нанесенные ему войной, еще не зажили, шрамы были свежи. Сегодня Грозный выглядит современнее, чем многие российские города. Тут есть огромная мечеть в османском стиле, квартал небоскребов под названием «Грозный —Сити», помпезные правительственные здания и модные кафе, например. «Сёрен», обставленное скандинавской дизайнерской мебелью (адрес: проспект Владимира Путина, 19).
Тогда, в 2008 году, мы сразу заметили Ибрагима: он был высок, говорил на изысканном русском языке, учился в Париже и Каире. Он видел большой мир, но возвратился в маленький Грозный. Он казался человеком, который не вписывался ни в тот, ни в другой мир.
Кроме того, он происходил из семьи, которую в Чечне знал каждый. Арсановы олицетворяли собой религиозность и миролюбие. Его прадед Дени был харизматичным суфийским шейхом, принадлежащим к братству «Накшбандия». Он выступал за мир с казаками и якобы предсказал свержение царя. Мы проехали мимо мечети, воздвигнутой в честь Дени. Его имя носит и лингвистическая школа с популярными курсами арабского языка, которой руководил Ибрагим. Двоюродный дед Ибрагима также был известным шейхом, в 1944 он призвал покориться властям, когда по приказу Сталина были депортированы все чеченцы и ингуши.
В семье Ибрагима были не в восторге, когда в девяностые годы националистически настроенный офицер ВВС по имени Джохар Дудаев призвал к войне с Москвой. Результатом стали две ужасные войны. Дудаев был убит неподалеку от Шалажи российской ракетой, Чечня осталась в составе России.
Мы приехали в Шалажи утром и через заднюю калитку пробрались в сад семьи Ибрагима. Жениху на чеченской свадьбе делать особо нечего, точнее, он может там находиться, но как-то с краю, вне поля зрения старших членов семьи, так сказать, не за общим столом. Чеченские свадьбы — это не мероприятие для молодоженов, в тщательно продуманный государственный акт двух семей. Всем заправляют самые старшие члены семьи. В случае с Ибрагимом это его старшие братья и сестры, родителей уже нет на свете. В задней части сада для жениха установили палатку, где его могли посетить друзья и закусить с ним.
Во дворе перед домом, на участке, обращенном к улице, под навесом были установлены длинные столы, за ними молча сидели мужчины в шапках из овчины и ели мясо, приготовленное в огромных котлах. Через ворота постоянным потоком прибывали пожилые родственники и соседи, это были мужчины с морщинистыми лицами и биографиями, начинавшимися где-то в Казахстане, в ссылке. Я добросовестно жал их мозолистые руки и пытался запомнить, кем они друг другу приходятся. Это было почти невозможно. Ибрагим — самый младший из семи братьев и сестер. У меня в глазах рябило от его кузенов и кузин, племянников и племянниц разных степеней родства.
Вскоре после полудня я и Эндрю сели в багажное отделение какого-то внедорожника и отправились за невестой. Ее звали Зарема, она была на двадцать пять лет моложе Ибрагима, то есть находилась в том же возрасте, что и моя дочь. Ибрагим сказал, что она из той же деревни и из «хорошей простой семьи», что они познакомились в январе на какой-то свадьбе. С тех пор они виделись всего несколько раз, как правило, в присутствии кого-то еще. Больше он ничего не рассказывал.
Самый старший брат Ибрагима Махмуд, веселый мужчина в высокой шапке из овчины, посвятил меня в некоторые технические детали: выкуп за невесту, уже переданный в полдень вместе с бараном, составляет 50 тысяч рублей, то есть около 700 евро. Эту сумму муфтият Чечни определил как максимальную. В прошлом году она составляла еще 30 тысяч, но в этом году за такие деньги можно получить только вдову. Вдова обошлась бы, конечно, дешевле.
Родительский дом Заремы находился ниже по улице и смотрелся очень солидно, с роскошной кованой решеткой. Отец невесты работал в строительстве. Но вообще весь Шалажи выглядел более зажиточным, чем большинство русских деревень. На Зареме было белое свадебное платье, она плакала, в то время как огромное количество коробок и пакетов с лейблом Fendi загружали в припаркованные у дома машины. Затем длинной чередой мы поехали по деревне. Время от времени деревенская молодежь преграждала дорогу автомобилям. Тогда водители нажимали на газ, моторы начинали реветь, кто-то производил несколько коротких залпов из ружей, в воздух взвивались купюры, молодые люди бросались на них. Затем они освобождали дорогу.
Во дворе собралась огромная толпа людей, ждущих, когда Зарема выйдет из машины. Это был, вероятно, самый необычный момент, крайне любопытный и совершенно инородный. Зарему провели в дом к женщинам, где она и оставалась до конца свадьбы. Зарема напомнила мне дорогую фарфоровую статуэтку, которую осторожно ставят в угол. Ибрагиму, сидящему за своим столиком в саду, все этого видеть было нельзя. Но он мог хотя бы перемещаться в пространстве, разговаривать и развлекать гостей в своей палатке. Зарема же должна была смотреть в пол и молчать.
Почему невеста должна молчать, мне объяснили с помощью железной логики традиции. Якобы она только что утратила свою старую семью и входит в новую, поэтому сейчас она как новорожденная и должна еще обрести способность говорить. Традицией предусмотрен и способ, призванный этот процесс ускорить. Способ называется «развязывание языка». Для этого ритуала я припас купюру, пошел в столовую к Зареме и три раза попросил ее дать мне воды. «Когда она тебе даст напиться в третий раз, то это будет знаком, что она готова заговорить», — объяснил мне Ибрагим. И, смотри-ка, сработало! Я выпил глоток воды и запихнул купюру под дно стакана. Правда, парализованным оказался не только её, но и мой язык. Наша беседа состояла из смущенного хихиканья. Как ей нравится свадьба, наконец, спросил я. «Хорошая», — тихо сказала она и пожала плечами.
Тем временем внизу, рядом с палаткой жениха, стали появляться важные гости. Приехал начальник штаба Рамзана Кадырова, авторитарного правителя Чечни. От милости Кадырова зависят все, поэтому откровенные разговоры о политике в Чечне стали большой редкостью. Прибыли и министр образования, и какой-то известный писатель, и автор песен и целая делегация ингушей из союзной республики. Кроме того, я познакомился с тем кузеном, который раньше настойчиво внушал Ибрагиму мысль о необходимости жениться, «потому что иначе в политике у тебя не будет веса».
С чисто технической точки зрения, Ибрагим до сих пор так и не был женатым, в отличие от Заремы, которая еще в полдень, в доме отца, поговорила с присутствующим имамом и подтвердила свою готовность выйти замуж. Для Ибрагима главная часть церемонии началась, когда многие из гостей уже разъехались по домам. Это была красивая и необычная сцена: четверо мужчин сидели под ореховым деревом, без зрителей, без невесты, вообще без присутствия каких-либо женщин. Имам, по бокам которого заняли место два брачных свидетеля с длинными бородами, разъяснил Ибрагиму его права и обязанности. Ибрагим поклялся их соблюдать. Затем короткая молитва, и дело было сделано.
Вечером Эндрю и я ехали в машине назад в Грозный. Один из многих сотен гостей захватил нас с собой. В то время как мы ехали по погруженной во тьму местности, другие пассажиры машины пели какую-то молитву. «Не постреляли как следует, вообще не потанцевали», — говорил водитель, разочарованный свадьбой. По его словам, раньше было лучше, были другие обычаи.
Но это «раньше» в данном случае было довольно сложной категорией. Имел ли водитель в виду советское время? Тогда и в Чечне были распространены российско-советские традиции. Об этом мне рассказывали женщины на свадьбе Ибрагима. В советское время праздновали скромнее, пили алкоголь, обходились без имама. То есть, не только пакеты от Fendi и заграничные внедорожники были новыми, но и старые традиции и религиозные обряды были в определенном смысле новыми.
На подъезде к Грозному наш водитель остановил машину на холме, и мы посмотрели вниз на огни города. «Рамзан» было написано огромными цветными буквами на одном из небоскребов в «Грозный-Сити», имя абсолютного владыки Чечни Кадырова.
Я уже лежал в постели, когда вдруг мне позвонил Ибрагим. Спросил, не можем ли мы встретиться? Я был изумлен: если уж он в день свадьбы не был с невестой, то почему он хотя бы брачную ночь не хочет провести с ней? Это не принято, был ответ. Нужно подождать несколько ночей.
Мы встретились за завтраком. Он с интересом рассматривал фотографии, сделанные мною на свадьбе, которую он сам видел лишь фрагментарно. «Ну, разве жених не хорош?» — спросил он. Как он затем сказал, Зарема хочет в будущем заниматься организацией свадеб.