Словацкая общественность неоднозначно реагирует на участившиеся поездки председателя Национального совета Словацкой Республики Андрея Данко в Россию. Специалист Словацкого общества по внешней политике Александр Дулеба (Alexander Duleba) объясняет ностальгический оптимизм части словаков и рассказывает, почему в России трудно заниматься бизнесом, и почему Андрей Данко никогда не станет уважаемым партнером при решении российско-украинского конфликта.
Parlamentní Listy: Почему, как Вы думаете, часть словаков позитивно относится к прошлому режиму?
Александр Дулеба: Я думаю, что причиной может быть индустриализация Словакии, пример — заводы тяжелого машиностроения в Поважи. Так решили генералы Варшавского договора, которые ожидали войны с НАТО и начали строить предприятия, которые, находясь близ западной границы, могли производить военную технику.
Деревни выросли в города, возникли машиностроительные вузы, повысился уровень образования, появились новые рабочие перспективы. В сознании многих все это пришло к нам с востока, и мы якобы должны благодарить за это Россию.
Впоследствии Мечьяр хотел спасти эти предприятия от закрытия и искал решения в России. Потом и Фицо занимался этой серьезной темой. Проект ширококолейной линии существует со времен правительства Фицо. Вы покажите мне хоть одну другую страну в Европе, с которой словаки хотели бы вести масштабные проекты. Я говорю о системных проектах, выходящих за рамки рядовых отношений. Это типичный для нас подход к Восточной Европе, и поэтому мы предпочитаем русских, пренебрегая украинцами.
Министр Козлик из правительства Мечьяра утверждал, что они — только ворота в Россию. Фицо говорил, что они не способны управлять собой сами и что он не понимает, что происходит. Это укоренилось в нашей идентичности. Словацкий национализм всегда был прорусским.
Мы ожидали, что русские спасут нас от венгерской ассимиляции.
— Таким образом, можно ли утверждать, что Андрей Данко действительно верит в Россию как в нашего стратегического партнера, и все это не очередная политическая комбинация?
— Андрей Данко часто говорит о торговле, о том, что наши бизнесмены должны налаживать коммерческие связи с российскими коллегами. Но проблема в том, что за последние годы всего три процента нашей внешней торговли приходится на Россию. У нас даже с Китаем оборот больше.
— Почему?
— Главная проблема — российская коррупция и то, что у мелких и средних предпринимателей там нет шансов удержаться и заработать. Нашим фирмам намного проще торговать с Европейским Союзом. Почти 50% нашей внешней торговли приходится на Чехию, Венгрию и Польшу.
Остальное — это сделки с немецкими, французскими и другими компаниями из крупных стран Европейского Союза. При работе с ними гарантированы юридическая прозрачность и четкие правила коммерческой конкуренции. Рынок России не стандартный. Да, крупные инвесторы, которые на него выходят, могут себе позволить подождать. Они вкладывают в проекты миллионы и ждут, что из этого получится.
Но у нас преобладают средние компании. Никаких концернов нет. Им нужно произвести и продать свою продукцию. А на российском рынке это невозможно. Так что дело не в том,
Мечьяр делал все для того, чтобы с Россией нас связывали хорошие торговые отношения. Он даже предлагал создать зону свободной торговли, но на эту идею негативно отреагировали чехи, с которыми у нас был таможенный союз.
Андрей Данко, в свою очередь, игнорирует системные проблемы, из-за которых торговлю с Россией развивать невозможно.
— Андрей Данко советует словацким предпринимателям создавать с россиянами совместные предприятия.
— Когда открывается совместное предприятие, вторая сторона получает ваши ноу-хау, на которых вы зарабатываете. Кроме того, сегодня фиксируется спад торговли России со всеми странами, потому что рубль неотвратимо падает, и русским приходится покупать меньше.
Импорт для них слишком дорог, и это объективная причина, которую не изменят два-три проекта. Людям свойственны наивные представления, однако мы знаем, что в реальности все так и есть.
Господин Данко говорит полную ерунду о том, что у нас плохие коммерческие отношения с Германией и Францией, а вот русские ждут нас с распростертыми объятьями. Подобную ложь можно говорить или намеренно, или по неведению.
Сотрудничать с Россией очень трудно, и все иллюзии Владимира Мечьяра ни к чему не привели. Хотя он занимался этой темой систематично и долго, в отличие от господина Данко, потому что хотел спасти оборонную промышленность Словакии.
В итоге проблема решилась естественным образом: наша оборонная промышленность преобразовалась в автомобильную благодаря реформам, проведенным правительством Дзуринды.
— Возможно, люди воспринимают страну с десятками миллионов жителей как потенциальный рынок с большим количеством клиентов.
— По последним данным, дохода половины российских семей хватает только на еду и одежду. У них нет денег на то, чтобы купить себе что-то еще. Путевки, техника, машины — они не могут себе все это позволить.
Кроме того, падает российская экономика, прежде всего, из-за их государственного капитализма. Почти 80% людей там работает в государственном секторе и живет на государственную зарплату. Из-за коррупции там не удается развивать мелкий и средний бизнес.
Чтобы работать там, у нас должна быть «крыша», то есть политическое покровительство, чтобы нас оставили в покое. Но за нее нужно платить государственным чиновникам. В 90-х там приходили вымогать бандиты, как и у нас. А теперь это делает государство.
— Как это?
— Вам представляют список тех государственных чиновников, кому вы платите, и тогда они оставляют вас в покое. Налоговая инспекция, пожарные, санитарные службы и прочее. Чиновники получают зарплаты от государства, а еще деньги от бизнесменов. Вы даете им деньги, а они закрывают глаза на что-то во время проверок.
Но это бизнес-среда, которую не изменить ни господину Данко, ни кому-то еще из Словакии.
Что-то может измениться только со временем, поскольку подобная система неустойчива. То же самое происходило в Советском Союзе при Брежневе, который начал жить на доход от экспорта нефти и природного газа.
Когда в 70-х и 80-х годах союз сосредоточился на экспорте нефти и газа, остальные отрасли начали ущемлять. Проявилась «голландская болезнь». Они начали жить с экспорта полезных ископаемых, а не с экспорта продукции с добавленной стоимостью.
Но легкие деньги, полученные от экспорта, уничтожают в стране дух предпринимательства. Появилась коррупция, автократия, хотя финансировались и крупные проекты. Но когда цена нефти упала, начались проблемы.
— Что теперь ожидает Российскую Федерацию? Им придется начать реформы, или они опять ждут нового роста цен на нефть?
— Развитие цен на нефть предсказать невозможно. Достаточно конфликта США с Ираном и блокирования Ормузского пролива. Тогда цены могут взлететь. Но это не выход для государства. Оно не может полагаться на вещи, которые не контролирует.
Им придется начать реформы. Еще никто не придумал, как капитализм может функционировать в тоталитарной стране. Это удается только китайцам, но они — азиатский уникум. Россия же — европейская страна. В Китае за коррупцию карают смертью, а в России с коррупцией почти никак не борются.
— Но в России реформы уже обсуждались не раз в прошлом. Почему их не провели?
— Борис Ельцин довел Советский Союз до развала. России пришлось провести реформы, но она делала это ужасным образом. Появились олигархи, которые разворовали государственную собственность невиданным еще нигде образом. Так, вся нефтяная промышленность обманным путем оказалась в руках девяти крупных олигархов.
Эти люди в момент получили огромную собственность в ущерб государственному бюджету. Когда Путин стал президентом, цены на нефть начали расти. Приблизительно с 25 долларов за баррель в 90-х цена выросла до 147 долларов в 2007 году.
Тогда министр финансов Кудрин не позволил, чтобы эти «легкие» деньги пошли в экономику, потому что это привело бы к высокой инфляции. Он воспользовался норвежской моделью и создал резервный фонд, куда поступали деньги, которые Россия заработала сверх плана. Их собирались использовать для компенсации дефицита госбюджета.
Путин хотел создать несколько крупных государственных предприятий, мировых лидеров в разных отраслях, таких как сегодня Газпром. К сожалению, с 2007 году начался финансовый кризис, и цены на нефть упали. В 2014 году разразился российско-украинский кризис, после которого ввели санкции.
— Неработающие санкции — это еще один аргумент многих политиков, которые хотят пойти навстречу Российской Федерации. Так действуют санкции или нет?
— Конечно, да. Наиболее эффективно работает та санкция, которая касается ограничения доступа государственным российским компаниям на финансовые рынки. Европейские и американские банки не могут предоставлять им короткие деньги.
Теперь они оказались в ситуации, когда вынуждены выплачивать старые долги, но без коротких денег из банков. Поэтому они начали высасывать резервный фонд. За три года от него ничего не осталось.
Государству больше не из чего покрывать убытки, вызванные снижением цен на нефть, и поэтому правительству пришлось сократить расходы. Пострадало образование и здравоохранение (поступления снизились в 2019 году примерно на 20% по сравнению с 2017 годом).
Поэтому правительству пришлось начать непопулярную пенсионную реформу без необходимых ресурсов.
Ситуация обостряется, что сказывается уже и на общественном мнении. Цель санкций — ответить без применения военных средств на вооруженные действия России на Украине, оккупацию части ее территории и нарушение базовых правил международной безопасности.
— Но на одну уступку мы все-таки пошли. В Парламентской ассамблее Совета Европы мы проголосовали за возвращение России права голоса. Украинцы же назвали нас предателями.
— Россию лишили права голоса за аннексию Крыма. Причина осталась неизменной, но в данном случае санкции все же отменили.
Русские торжествовали, утверждая, что одержали большую дипломатическую победу. Нужно сказать, что Германия и Франция оказали сильное давление для принятия этого решения после того, как русские пригрозили покинуть Совет Европы.
В Страсбургском суде, где граждане стран-членов отстаивают свои права, 20% дел — из России. Эти люди могли бы лишиться правовой защиты.
Тут нужно вспомнить, насколько прагматично Германия традиционно относится к восточному блоку еще с 60-х годов. Немцы уверены, что благодаря прагматичному сотрудничеству им удастся изменить партнера. Однако есть границы, преступать которые нельзя.
Секторальные санкции не будут отменены, пока не решится кризис на Донбассе. Что касается Совета Европы, то я вижу в случившемся жест в адрес русских. Насколько мне известно, частью договоренности было, в том числе, обещание России выпустить часть граждан Украины из российских тюрем.
— Однако подобные договоренности, вероятно, не то, чего хотели бы наши политики, симпатизирующие востоку. Я не слышал, чтобы Андрей Данко беседовал о подобном в Москве, зато я знаю, что он призывает к отмене санкций.
— Экономические, то есть так называемые секторальные санкции, то есть санкции, связанные с кризисом на Донбассе. Я был бы рад услышать, что господин Данко беседует с Путиным, Володиным или Матвиенко о путях решения кризиса на Донбассе. И если бы Данко ездил в Киев так же часто, как в Москву, я тоже обрадовался бы.
Если бы Данко поехал в Москву, а потом в Киев и поспособствовал бы достижению договоренности между Россией и Украиной, я просто снял бы перед ним шляпу. Господину Данко следует проводить политику в немецком стиле, а без Украины это невозможно. Но он ездит только в Москву и повторяет только российскую риторику.
Он не задумывается о проблеме кризиса и не может стать для России партнером при его решении, потому что проводит одностороннюю политику. В отличие от немцев, которые определенные вещи понимают совершенно четко. Мы за отмену санкций? Хорошо, но давайте тогда решим кризис на Донбассе.