Еще до начала 80-х годов первая премия в одном из известных конкурсов пианистов — в Москве, Больцано, Варшаве, Брюсселе или в техасском Форт-Уэрте — приносила победителю раннюю славу, немного денег, но прежде всего открывала дорогу к международной карьере. Среди призеров таких конкурсов были знаменитости — Фридрих Гульда (Friedrich Gulda) и Марта Аргерих (Martha Argerich), Маурицио Поллини (Maurizio Pollini) и Артуро Бенедетти Микеланджели (Arturo Benedetti Michelangeli). Альфреду Бренделю (Alfred Brendel), занявшему всего четвертое место в конкурсе имени Бузони, в 18 лет удалось начать карьеру на международной сцене. Андраш Шифф (András Schiff) оказался на московском конкурсе имени Чайковского лишь на втором месте, первое занял Андрей Гаврилов. Это было в 1974 году.
Сегодня же молодым музыкантам подчас не помогает для продвижения даже призовое место в конкурсах, авторитет этих соревнований за последние сорок лет постоянно снижался.
Наблюдатели стали подмечать некоторые странности в присуждении премий, предполагали, что существуют внутренние договоренности среди членов жюри и что на них оказывают влияние спонсоры. Кроме того, некоторые пианисты, например, Евгений Кисин, начинали успешные карьеры, вообще не участвуя в конкурсах. Но сейчас значение музыкальных соревнований вновь стало расти. Они помогли таким призерам, как, например, Даниил Трифонов в 2011 году. Вот и карьера победителя конкурса имени Чайковского Дмитрия Маслеева продолжает набирать обороты.
«Для меня конкурс Чайковского — самый важный из четырех основных международных соревнований», — говорит Маслеев. В этом году он гастролирует по Мексике, Эстонии, Франции, России, Испании, Польше и Швейцарии.
Научиться так играть нельзя — нужна исключительная природная музыкальность
Ради немецкой публики он лишь однажды отклонился от основного маршрута и дал эксклюзивный фортепианный концерт в баварском замке Эльмау. Казалось, что Маслеев чувствует себя неловко в роскошной обстановке дворца. 31-летний музыкант, выглядящий так, как будто он только что закончил школу, по природе скорее сдержан. Глядя на его изящные кисти рук и фигуру в целом, трудно предположить, какую мощь он может показать, сидя за роялем. Когда от нежного пиано, извлекаемого легкими касаниями пальцев, он вдруг ударяется в неистовое форте, то за него становится даже немного страшно.
Это можно услышать и на его первом сольном диске: деликатного Скарлатти, в особенности сонату ре минор К1, Маслеев наделяет как элегантным журчанием, так и ритмичным драйвом, который придает гламурный блеск не только этому маленькому барочному шедевру, но в какой-то степени и самому пианисту.
Это немного напоминает фортепианную музыку Моцарта: технически она не слишком сложна, но с музыкальной точки требует от исполнителя особых качеств. Этому почти нельзя научиться — необходима исключительная природная музыкальность.
Затем в программе Прокофьев, фортепианная буря, в которой Маслеев раскрывается полностью. Дело тут не в каких-то искусственных экстравагантных приемах. «Наша русская традиция, — говорит пианист, — учит нас подходить к каждому произведению с позиций композитора и его эпохи». В программу своего эксклюзивного выступления в роскошном замке Эльмау Маслеев включил Сергея Прокофьева, а также по одной сонате Николая Мясковского и Николая Медтнера, два ноктюрна Фредерика Шопена и один из экспромтов его ученика, вундеркинда Карла Фильча.
Судьба этого гениального пианиста и композитора, умершего в пятнадцать лет от туберкулеза, — одна из самых трагических страниц в мировой музыкальной истории. Маслеев исполняет экспромт Фильча с виртуозным восторгом и ментальной дисциплиной, которые юный композитор, вероятно, черпал в творчестве Шопена и Листа. Это поразительное произведение, вероятно, очень близко и Маслееву, который и сам может рассказать удивительную историю: историю своей матери, которая с раннего детства поддерживала его любовь к музыке и настояла на том, чтобы он участвовал в знаменитом конкурсе имени Чайковского в далекой Москве.
Сам он не решался на это. Если ты родился в Улан-Уде и учился в Новосибирске, то у тебя, наверное, меньше соблазнов и больше времени на занятия фортепиано, чем в Москве. Но, с другой стороны, нет у тебя и такого самомнения, как у столичных жителей.
После того как Маслеев успешно прошел первый тур, произошло нечто неожиданное. Через два дня, 21 июня, должен был состояться второй тур. Все были в восторге от игры юного пианиста. Но тут дома умирает его мать. Елена Маслеева не смогла приехать вместе с сыном в Москву, рак отнял у нее все силы, и вот теперь, в разгар напряженного конкурса, пришла весть о ее смерти. Маслеев хотел тут же все бросить и поехать домой, чтобы успеть хотя бы на похороны. Организаторы конкурса были в ужасе, члены жюри ничего не знали. Все пытались уговорить молодого пианиста остаться, но тщетно. И только когда из Сибири ему позвонил отец, Дмитрий передумал. Мать ничего не желала столь же сильно, как увидеть сына победителем конкурса, и твердо верила в его успех — этими словами отец спас положение.
Маслеев решил играть дальше, но при одном условии: жюри не должно было узнать о смерти матери. Для него стало бы предательством ее памяти, если бы ее смерть дала ему какие-то преимущества. Молодому исполнителю было нужно не сочувствие, а истинное признание. Поэтому мастерство и дисциплина всегда важнее, чем выставленные напоказ эмоции.
Но так же хорошо, как он скрывает свои чувства в повседневной жизни, он демонстрирует их в музыке. Минимальная задержка в игре там, страстный акцент тут — всё это мелочи, придающие его игре особое звучание. Он особенно ярко проявляет себя не в больших романтических хитах типа концерта для фортепиано с оркестром Чайковского. Именно в простых по форме сонатинах Доменико Скарлатти Маслеев показывает, что и в малом можно раскрыть целый космос душевных переживаний. Это великое искусство, именно то, чего слушатели ждут и так редко получают: наблюдать за поисками исполнителя и услышать, как он нашел то, что искал.
Возможно, это в свое время и произвело впечатление на жюри. Во многих отношениях Маслеев еще находится в поиске, осторожно, но настойчиво ищет свой путь. Это подразумевает и некоторые слабости, что типично для пианистов младшего и среднего поколения, пожалуй, за исключением, Даниила Трифонова. Публика тут ведет себя более терпеливо, чем звукозаписывающие компании, предпочитающие иметь дело с готовыми мастерами. А ведь часто развитие исполнителя и его мастерства намного интереснее, и не в пользу музыканта говорит то, что он играет какое-то произведение каждый раз одинаково, даже если он считает, что окончательно нашел нужную форму выражения. Музыка живет именно тем, что в ней нет абсолютной истины, а только направления и границы, но даже и они могут быть немного размыты.
В России все еще учат высочайшей технике игры
Молодым музыкантам должно быть позволено прикоснуться к большим композиторам, еще не распознав всей значимости их произведений. Вопрос не в том, не слишком ли рано Мартин Штадтфельд (Martin Stadtfeld) взялся за Баха или Игорь Левит — за Бетховена. Удалось ли им за прошедшие годы глубже познать произведения этих композиторов и сделать свое исполнение более выразительным? Это хотелось бы не только узнать из интервью исполнителей, но и услышать в их игре. Важно не только то, насколько осмысленно и полноценно воспроизведена композиция. Большое значение имеет и личность исполнителя, являющегося с одной стороны медиумом, но с другой стороны — и самостоятельным произведением искусства, пусть не во всех деталях повседневной жизни и высказываниях, но во всех гранях творческой жизни. Частности приватной жизни и личные убеждения тут не так значимы, как способность выразить себя и во всей полноте представить произведение.
Музыкант должен своим искусством показать, чего он желает и что может, а не только заявлять об этом. Маслеев даже разговаривать не хочет о произведениях, которые исполняет. То, что Рахманинов ему особенно дорог, он, правда, упоминает, но Скарлатти он играет так же впечатляюще, как и произведения великих русских композиторов. А его легкий и журчащий Моцарт приводит в восторг, несмотря на то, что он как верный последователь Татьяны Николаевой твердо придерживается русских традиций и умеет показать это на практике.
В России до сих пор учат высочайшей технике игры. Если ученик достигает такого уровня, что в 14 лет может сыграть концерт Рахманинова, то он всегда будет испытывать радость от виртуозной игры, воспринимать ее как свободу, а не как обязанность. А когда речь идет уже о чистом удовольствии от исполнения всех мелодических и гармонических хитросплетений, то он предпочитает взять какую-нибудь из песен Шуберта не в оригинале, в обработке Листа. Тем более если при игре он чувствует и понимает, насколько музыкально плодотворны эти обработки по отношению к оригиналу.