Российских ученых, занимающихся интеллектуальной историей, обычно привлекают люди, легко поддающиеся классификации, которых можно без труда занести в категорию революционеров или реакционеров, славянофилов или западников. При этом они пренебрегают теми деятелями, которые не укладываются в готовые рамки. Но Лесли Чемберлен (Lesley Chamberlain) в своей великолепной книге «Министерство тьмы» (Ministry of Darkness) обращает внимание читателя на Сергея Уварова (1786-1855 годы), который был настолько парадоксальной и оригинальной фигурой, что выходил за рамки всех известных категорий. Чемберлен, являющаяся независимым историком и писателем, убедительно показывает, что этот человек, тем не менее, оказал огромное влияние на российское образование и мышление.
Уваров возглавлял Российскую академию наук, был попечителем санкт-петербургского учебного округа при Александре I и министром просвещения при Николае I. Он основал Санкт-Петербургский университет и вывел российские высшие учебные заведения на мировой уровень. Впервые в университетском образовании на первое место было поставлено обучение и приобретение знаний как таковое, ибо раньше к вузам относились как к учреждениям профессиональной подготовки к государственной службе. Студентов призывали ездить за границу, а образование сделали доступным не только для знати, но даже для крепостных. Уваров изо всех сил сопротивлялся тем, кто хотел ограничить мысль и навязать студентам воинскую дисциплину. Когда Николай I все же ввел такую дисциплину, Уваров в 1849 году подал в отставку.
Когда Уваров в 1818 году стал президентом Академии наук, она была в запущенном состоянии. Он превратил ее в престижное учреждение, каким она и осталась. Он жертвовал деньги на обучение студентов и на научные экспедиции, сделав Азию центром внимания университетов и учредив важный музей, посвященный Востоку. Он также организовал перевод древнегреческих стихов и эпических поэм, добившись того, чтобы в переводе был сохранен дух и стиль оригинала. Уваров и сам был немного поэтом, но в истории русской литературы он неизвестен, так как свои стихи писал на французском языке.
Учась в Геттингене, а затем работая дипломатом в Неаполе и Вене, Уваров выучил французский, немецкий, латинский, английский и итальянский языки. Потом он добавил в свой языковой арсенал древнегреческий язык. В России его воспринимали в большей степени как европейца, нежели русского, а враги Уварова ложно утверждали, что он не прочел ни одной русской книги. Но похоже, что Уварову даже нравился его сформированный обществом образ человека жеманного, офранцузившегося и демонстративно бисексуального. Великий портретист Орест Кипренский, которого открыл Уваров, называл его утонченным, изнеженным гением. Александр Герцен, с презрением относившийся к консервативной политике Уварова, тем не менее, сравнивал его с великим гуманистом эпохи Возрождения Пико делла Мирандолой.
Несмотря на многочисленные свершения Уварова, его часто вспоминают как человека, изобретшего печально известную формулу, которой описывается ярко выраженный консерватизм Николая I: «Православие, самодержавие, народность». Очевидно, это был ответ на французский революционный лозунг «Свобода, равенство, братство». Для Уварова каждое слово определяло то, во что Россия не верила. Православие у него означало отторжение антиклерикализма, самодержавие было противоположностью революционной демократии, а народность означала уход от радикального европейского образа мышления. Народность ни в коей мере не означала романтический национализм или культ русского народа. Напротив, Уваров хотел, чтобы Россия достигла западного уровня развития техники и образования, и даже был не против толики либерализма, но при условии, что он будет вводиться постепенно, дабы политическая активность не мешала чистому знанию. «Империя разума, — писал он, — как Элизиум античных мыслителей, должна быть отделена от реального мира рекой забвения».
Но русский разум очень скоро начал развиваться в противоположном направлении. По мнению Чемберлен, Уваров был трагической фигурой, жившей не в ногу со временем и с Россией. Он не только безнадежно пытался изменить траекторию русской литературы и мысли. Он пытался сделать это, апеллируя к таким понятиям как «сдержанность» и «хороший вкус», которые были чужды самому духу русской интеллектуальной жизни.
«Он предпринял редкую попытку продвинуть утонченный консерватизм», — объясняет Чемберлен. Находясь на службе у Николая I, он постоянно искал баланс между «шовинистическим требованием царя проводить больше российских исследований и своим собственным желанием, чтобы студенты не теряли связь с западным миром». Однако консервативная вестернизация не привлекала почти никого. Как администратор, просветитель и личность Уваров все больше оказывался в изоляции. Его идеал — аполитичная «республика букв», влекущая людей со всего мира в обладающее хорошим вкусом «братство чувств и мыслей», казалась такой же чуждой, как и его манеры.
Уварова часто обвиняют в политике репрессий, которую он на самом деле пытался сдерживать. Облик этого человека также омрачила его склонность к лести и готовность сводить счеты посредством цензуры, которой он имел право заниматься от имени государства. Радикальный критик Виссарион Белинский по понятным причинам, но очень несправедливо называл его «министром мрака и искоренения просвещения». Бывший одно время другом Пушкина, Уваров навлек на себя гнев поэта, и это автоматически превратило его в злодея в глазах будущих поколений россиян. Подобно Белинскому, Пушкин довольно грубо отзывался о сексуальной ориентации Уварова.
Чемберлен так хорошо описывает уникальные качества Уварова, что ее попытки показать, как он стал символом более позднего репрессивного консерватизма, вызывают разочарование. Она доходит до абсурда, предлагая провести параллели между «православием, самодержавием и народностью» и тоталитарной ленинской идеей «партийности», в которой напрочь отвергаются такие понятия как сдержанность, хороший вкус, постепенность и познание ради познания. Вопреки ложнопатетическому подзаголовку ее книги, Уваров ни в коей мере не создавал «консервативную современную Россию».
Автор встает на более твердую почву, когда отмечает, что Уваров, проповедовавший на публике не те взгляды, которых он придерживался в частной жизни, и считавший это правильным, предугадывает тот русский менталитет, который существует в настоящее время. Она делает следующее проницательное заключение: «Его жизнь демонстрирует национальный стиль политики, который требует огромных личных жертв… от людей умных и влиятельных, чтобы Россия могла демонстрировать свою мощь». По мнению западного человека, ставить нацию превыше личных нравственных устоев — это неправильно и необъяснимо, поскольку в таком случае приходится «жить в двух разных нравственных регистрах». Это непременно приведет к нечестности, лицемерию и «развращению души». Рассматривая жизнь и деятельность Уварова в ином ключе, Чемберлен указывает на важное качество, которое очень сильно отличает русских от нас.
Гэри Сол Морсон — профессор Северо-западного университета.