После русской революции и мира в Брест-Литовске в 1918 году три прибалтийских государства провозгласили независимость. Разумеется, не без влияния событий в более крупных российских провинциях — от Петрограда отделились Польша и Финляндия. Независимость пришлось отстаивать в боях. В 1918 году, после вывода немецких войск, национальные силы и иностранные добровольцы (в том числе финские и шведские) схлестнулись с красными из России и их местными союзниками-коммунистами.
Российская гражданская война особенно затронула северную часть Прибалтики, в то время как на юге борьба за пограничные земли развернулась между поляками и литовцами — хотя с 16-го до конца 18-го века они были единым государством.
Кончилось тем, что в 1920 году Россия три новых государства — Эстонию, Латвию и Литву — признала. Но их внешнеполитические сложности вскоре стали очевидными. В 1920-х годах вокруг них кипели споры, в том числе в Швеции. Начнем с того, что трем прибалтийским государствам из-за эпохи шведского владычества (Эстляндия и Лифляндия) и 200-летнего российского правления не хватало государственно-правовой идентичности и традиций — в отличие от бывшего Великого княжества Финляндского и королевства Польского. Их внутриполитическая стабильность оставалась проблемой на протяжении всего межвоенного периода — и во всех трех случаях дело закончилось авторитаризмом. Кроме того, многие опасались, что когда Россия оправится от послевоенной разрухи, судьба этих трех стран снова окажется под угрозой.
В своем заявлении секретному парламентскому комитету в 1919 году премьер-министр Нильс Эден (Nils Edén) дал новым государствам призрачный шанс на признание. Вмешиваться на их стороне было бы рискованно — чревато войной с возрожденной Россией.
Несколько шведских министров иностранных дел — особенно Эрик Пальмшерна (Erik Palmstierna) в 1920 году, в меньшей степени Яльмар Брантинг (Hjalmar Branting) в 1922 году и Эстен Унден (Östen Undén) в 1925 году — подчеркивали, что независимость Прибалтики представляет для Швеции «определенный интерес». Наряду с этим было очевидно, что Швеция проводит четкое различие между Финляндией и Прибалтикой. Тот же Унден в 1925 году назвал будущее Финляндии наипрямейшим интересом Швеции.
Эту разницу подчеркнул опытный датский посол Эрик Скавениус (Erik Scavenius) в 1928 году в своем докладе в Копенгаген: если бы три прибалтийских страны вернулись под власть России, Швеция бы согласилась — пусть и скрепя сердце.
Обсуждались и другие модели. В 1923 году в длинном письме уходящий глава политического департамента шведского МИД Турвальд Хёйер-старший (Torvald Höjer) предложил идею нейтрального Балтийского моря. Добиться этого, считал Хёйер, можно двумя способами: полное либо пропорциональное разоружение прибрежных государств или разделение на территориальные воды.
В некотором смысле, активные действия британского флота в 1919-1920 годах многими воспринимались как напоминание: британский флот сможет беспрепятственно хозяйничать даже в нейтральном Балтийском море. А вариант с территориальными водами возложил бы на Швецию и Данию большую ответственность, превратив их в стражей Балтийского моря. Но реализация этой задачи требовала деликатных мер — и к тому же не хватало ресурсов. Наконец, в Стокгольме сомневались, что Дания охотно возьмет на себя эту роль.
Еще одну модель в 1923 предложил посол в Риге Торстен Унден (Torsten Undén): на Прибалтику распространится германо-российское соглашение о гарантиях, к которому затем присоединятся другие государства. Но в Стокгольме это предложение отклонили, несмотря на выгодную стратегическую ситуацию. Вопреки благожелательному отношению к Прибалтике, ставка делалась на сотрудничество экономическое и культурное — без политических обязательств.
Примечательно, что после Первой мировой войны, похоже, не слишком беспокоились, что когда Советский Союз и/или Германия восстановят свою военную мощь, положение о территориальных водах нанесет ущерб небольшим прибрежным государствам и приведет к советскому или германскому господству на море.
В конце концов, эти соображения легли в основу советской, а теперь и российской политики — против которой выступает Швеция. Как и другие прибрежные государства, Стокгольм исходит из того, что Балтийское море — «зона общего доступа», а не закрытое море.
В первые двадцать лет своего существования проблемы безопасности Эстония, Латвия и Литва так и не решили. В 1940 году по пакту Молотова-Риббентропа их оккупировал Советский Союз, в 1941-1944 годах — Германия. Лишь в 1990-1991 годах они восстановили свою независимость и были признаны Россией и внешним миром. Современная шведская политика — равно как датская и финская — сильно отличается от пассивности и нерешительности 1920-х годов. В Прибалтику потекла финансовая и техническая поддержка, а также военные материалы из наших резервов. Швеция теснее сотрудничала с Эстонией и Латвией, а Дания больше работала в Литве.
Начиная с осени 1991 года новое правительство Карла Бильдта (Carl Bildt) приложило немало усилий, чтобы вывести из Прибалтики российские войска и закрыть станцию РЛС «Скрунда-1». Дальнейшее российское присутствие в независимых республиках означало бы как удар по суверенитету, так и угрозу миру в регионе.
Но как наши прибалтийские соседи решили очевидные проблемы безопасности в краткосрочной перспективе? Подобно 1920-м, 1990-е годы стали окном возможностей — пока Россия была слаба. В свете довоенного опыта единое стремление прибалтийских стран заключалось в том, чтобы закрепиться как можно ближе к западному миру. К 2004 году они вошли как в Евросоюз, так и в НАТО. Швеция поддержала их заявку в соответствие с так называемым «принципом регаты»: страны-кандидаты начинают переговоры одновременно и присоединяются по мере исполнения требований.
Что же касается НАТО, то нейтральная Швеция не могла иметь четкой позиции по стремлению соседей решать собственные проблемы безопасности, что можно трактовать как косвенную поддержку. Хотя были и такие, кто бы предпочел, чтобы от членства в оборонительном альянсе соседи воздержались.
Теперь Эстонию, Латвию и Литву — небольшие государства на границе с Россией — можно назвать наиболее уязвимыми странами альянса, ведь их труднее всего защитить. В первые годы путинского правления эта проблема не была столь очевидной, но проявилась гораздо острее после войны в Грузии в 2008 году, аннексии Крыма и вторжения на восток Украины в 2014 году. Во внешнеполитической дискуссии Нарва даже называется современным Берлином: с точки зрения Прибалтики (в данном случае, эстонцев), преимущественно русский город Нарва представляет собой конкретную угрозу, суля серьезный кризис мирового масштаба.
Чтобы преодолеть этот риск, НАТО в течение ряда лет патрулирует на ротационной основе воздушное пространство трех прибалтийских государствах, у которых нет собственных ВВС, и разместило в регионе ограниченные контингенты из других стран НАТО. В Польше НАТО пошла еще дальше — пусть и без официального размещения сил. Эти договоренности призваны обеспечить прикрытие и стать для Москвы сигналом, что нападение на любое из трех прибалтийских государств приведет в действие статью 5 устава НАТО о коллективной обороне и вызовет открытый конфликт.
Однако конкретный вопрос, как альянс защитит Эстонию, Латвию и Литву в случае военного конфликта, остается без ответа. Вероятно, это зависит от того, сколько времени будет дано на подготовку и будет ли кризис долгосрочным или же российское вмешательство произойдет внезапно — как в Крыму. В первом случае в регион успеют перебросить войска — в основном из США. Во втором риск эскалации неизбежен.
Несколько лет назад опытного американского стратега в Стокгольме спросили, как защитить Прибалтику, и тот предположил, что это произойдет «вне зоны летальности» — по всей видимости, подразумевая ракеты с платформ в Северном море.
В шведских дебатах о НАТО нередко утверждается, что конфликт из-за Прибалтики не обойдет Стокгольм стороной и что Швеция втянется в него незамедлительно. Такой сценарий кажется правдоподобным. Если баллистические ракеты полетят через наше воздушное пространство, мы, по всей видимости, ничего поделать не сможем. Однозначно и то, что в таком конфликте НАТО так или иначе воспользуется шведской территорией. Но несмотря на одностороннюю декларацию солидарности с соседними странами от 2009 года, в конечном счете мы сами вольны решать, как нам действовать.
Что же общего в безопасности Прибалтики в 1919 и в наши дни — и каковы различия? Сегодня, как и в 1919 году, безопасность Эстонии, Латвии и Литвы должна рассматриваться как следствие их геополитического положения — соседства малых государств с великой державой. Тогда проблему лимитрофных государств предлагали решать альянсом четырех из пяти северных периферий Советского Союза — и за этот вариант вступилась Франция, поддерживавшая тесные отношения с Польшей. Но в Финляндии к этой идее отнеслись скептически — предпочтя, как и мы, сохранить скандинавскую ориентацию.
Лимитрофный альянс оказался бы шатким и едва бы перевесил быстро крепнущую мощь СССР. В конце концов, членство в НАТО и статья 42:7 договора о ЕС дают более серьезные гарантии.
Конкретный вопрос, как защитить Прибалтику, остается ключевым. Не в последнюю очередь из-за очевидного скептицизма Дональда Трампа в отношении НАТО — вынудившего союзников всерьез задуматься о применении статьи 5. Подписываться под суровым приговором НАТО от президента Макрона еще рано, но анализировать доступные варианты необходимо.
Матс Бергквист — посол, доцент и член Королевской академии военных наук