Всего несколько гудков, и она берет трубку. «Алло?»: Ренате Харппрехт, немецкая еврейка из Вроцлава, во время нашей непродолжительной беседы говорит на смеси немецкого, английского и французского языков. Она прожила длинную жизнь. После освобождения из концентрационного лагеря она отправилась в Великобританию, потом — на юг Франции, где живет и сегодня.
Можно ли сейчас, накануне 75-й годовщины освобождения 27 января, немного подробнее поговорить об Освенциме и о том, что с ней произошло?
Pas de problème («без проблем»), отвечает она по-французски. Но во вторник — нет, не получится, потому что в этот день она отмечает 96-летие. Среда? «С удовольствием, если еще буду жива, — смеется она. I never lost my dark sense of humour («я никогда не теряла черного юмора»)».
Пять лет назад Ренате Харппрехт уже беседовала с изданием «Шпигель» о заточении в Освенциме. Тогда предстояло 70-летие освобождения узников этого концентрационного лагеря и лагеря смерти, и команда редакторов запротоколировала воспоминания 19 выживших в США, Израиле и Европе.
«Последние свидетели» — так называлась история, которая вышла 24 января 2015 года и потом в развернутом виде была опубликована в виде книги.
В последующие пять лет мир с точки зрения современников — и не в последнюю очередь переживших Освенцим — страшным образом изменился. Только с 2017 по 2018 год, по данным Всемирного еврейского конгресса, количество антисемитских нападений в Германии выросло на 10%.
Так же неоспоримо растет и готовность высказывать антисемитские взгляды в интернете, в особенности в социальных сетях. Это подтверждает и исследование Берлинского технического университета.
Тогдашний председатель партии «Альтернатива для Германии» Александр Гауланд летом 2018 преуменьшал зло национал-социализма, назвав его «птичьим пометом» истории. В октябре 2019 года было совершено нападение на синагогу в Галле, при котором погибли два человека. В том же месяце на выборах в ландтаг в Бранденбурге с триумфом выиграл кандидат от АдГ, который долгое время вращался в неонацистских кругах.
Итак, что говорят последние свидетели об этом положении дел? Как они переживают и каким видят этот меняющийся мир? Редакторы «Шпигеля» снова отправились в путь и вновь поговорили с очевидцами, у которых брали интервью в 2015 году. Двенадцать человек согласились пообщаться, трое отказались: 85-летняя Марта Визе из Иерусалима, а также 94-летние Анна и Изи Арбайтер из Бостона.
Четверых из тех, с кем мы разговаривали в прошлый раз, уже нет в живых. В мае 2016 года в возрасте 89 лет скончался в пригороде Бостона Моррис Кессельман: он был членом специального командования в Освенциме, пережил марш смерти в Маутхаузен. Джазовый гитарист Коко Шуман, которому приходилось играть для СС в оркестре в Терезиенштадте и Освенциме, умер в январе 2018 года в возрасте 93 лет. В июле прошлого года в Варшаве скончался 96-летний Казимир Альбин, бывший член польского сопротивления. В прошлом сентябре в Зальцбурге умер и Марко Файнгольд в почтенном возрасте 106 лет.
В Освенциме до окончания Второй мировой войны погибли по меньшей мере 1,1 миллионов человек. Они умирали в газовых камерах, их расстреливали, они погибали от голода, болезней или в результате медицинских экспериментов.
Всем последним свидетелям нелегко снова рассказывать о том времени. Мрачные воспоминания оживают, как и чувства, от которых людей, тем более почтенного возраста, хочется оградить, — страх, бессилие, скорбь, отчаяние.
Вина по-прежнему лежит на Германии. Тот, кто готов поделиться с родившимися позже немцами такими болезненными воспоминаниями, не только вносит большой вклад в историю XX века, но и одаривает людей, родившихся позже. Так рождаются доверие и надежда на то, что эта страшная глава истории никогда больше не повторится.
«Надеюсь, среди студентов есть те, кто передаст дальше эти воспоминания». Фредерик Терна, Нью-Йорк
У меня все хорошо, говорит 96-летний Фредерик Терна по телефону. В своей мастерской в бруклинском районе Клинтон-Хилл он смотрит на картины, которые еще предстоит закончить.
Десятилетиями Терна пытается переработать Холокост через искусство. Все, что он рисует, так или иначе связано с Освенцимом, он просто не может перестать выражать свои чувства того времени через картины. «Лагерь во мне, — говорит он. — Мои картины — пейзаж моей души». Часто он рисует пламя, пламя во всех вариациях.
«Я никогда не был рад тому, что происходит в мире, — говорит он. — Взять хотя бы нашего президента. Избрание Трампа заставило меня вспомнить ранние 1930-е годы, подъем нацистов. Это такое болезненное воспоминание. Да, есть параллели, и они нехорошие».
Терна вырос в Праге, в типичной пражской семье. Мы жили, как Кафка, рассказывает он, говорили по-немецки и по-чешски. При нацистах для него началась одиссея через четыре разных лагеря. В сентябре 1944 года Терна оказался в Освенциме. Кроме него, никто из семьи не пережил Холокост.
После войны он вернулся в Прагу и женился, затем переехал в Нью-Йорк, рисовал и боролся с забвением. «У меня были большие надежды на то, что после Холокоста в мире наступит определенный консенсус о том, что такое хорошее правление. Я думал, мы преодолели это националистическое мышление. Но, к сожалению, это не так. Этот консенсус разваливается».
Терна считает Дональда Трампа антисемитом. «Нет сомнений, что его комментарии соответствуют нацистской идеологии. Может, он не использует определенные слова. Но позиция та же: у него есть мудрость, у него есть знания, а все остальные — низкосортные люди».
Недавние нападения на синагоги в США Терна расценивает как эхо прошлого. «В Германии подобные события в прошлом привели к Хрустальной ночи». И все же ночь погромов устроили бандиты. Ему не кажется, что сегодняшние гангстеры достаточно сильны, чтобы организовать в США нечто подобное. Но всегда будут исполненные ненависти люди, которые готовы на все.
«Мы должны быть готовы встать у них на пути». Вот почему он призывает: «Вмешивайтесь, будьте активны!»
Его собственные возможности, к сожалению, ограничены. Он делает все, что в его силах. Терна много разговаривал со студентами: «Надеюсь, среди них есть те, кто передаст дальше эти воспоминания».
Затем он на отличном немецком цитирует Пролог на небесах из «Фауста»: «Добрый человек и в неясном своем стремлении всегда имеет сознание прямого пути». Эта фраза из, пожалуй, самого немецкого произведения внушает ему надежду.
«Это вселяет такой страх. Это никуда не делось». Броня Брандман, Нью-Йорк
Броня Брандман не очень хорошо себя чувствует — как физически, так и морально. Она медленно восстанавливается после инфаркта, у нее проблемы с равновесием. Ей пришлось снизить нагрузку. Слишком много приемов у врачей. Если раньше она четырежды в неделю встречалась с молодежью, делясь воспоминаниями, то сейчас делает это только раз в неделю.
Двенадцатилетняя Брандман в 1943 году оказалась в Освенциме вместе с тремя сестрами. Сестры погибли в газовых камерах. Выжила только она. Однажды она лично уговорила Йозефа Менгеле вычеркнуть ее из списка смерти.
Сегодня урожденная полька живет в ортодоксально-иудейском районе Бруклина в Нью-Йорке. Ей 88 лет, но то, что произошло тогда, «тяготит ее больше, чем раньше», рассказывает она. Потому что сейчас, когда она уже не может быть такой активной, как прежде, у нее больше времени для размышлений.
После Освенцима Броня Брандман не могла больше плакать, по крайней мере от грусти. По ее мнению, неспособность плакать связана со страхом, что Холокост может повториться. «Так много открытого антисемитизма, — говорит она. — Это вселяет такой страх. Это никуда не делось».
Но Брандман рада одному событию прошедших лет — избранию Дональда Трампа. «Стране хорошо, — говорит она. — Трамп очень хорош для нашей страны. И он за Израиль, — за это я его люблю».
«Важные вещи в жизни не забываешь». Рафаэль Эсраил, Париж
Он оказался в Освенциме в феврале 1944 года, ему было 18 лет. Первое, на что Рафаэль обратил внимание, — элегантный внешний вид офицеров СС. Они были «идеальны», вспоминал он во время нашей прошлой встречи в декабре 2014 года в Париже: высокие, стройные, в безупречной форме. Эсраил пережил лагерь и марш смерти.
Сейчас 94-летний Эсраил рассказывает по телефону: «Важные вещи в жизни не забываешь». Номер пленного на плече он выжег. Но воспоминания удалить тяжело.
Он никогда не выкидывал куска хлеба. Иногда, когда он видит людей в плащах — на бульваре, в пекарне, — приходится отворачиваться. Так внезапно оживают воспоминания о нацистских палачах.
В прошлом году Эсраил еще раз побывал в Освенциме. Он стоял перед блоком 11, и его глаза полыхали. В тот миг он был не пережившим лагерь Рафаэлем Эсраилом. Не человеком, поставившим себе задачу рассказывать о страданиях, которые одни люди могут причинить другим. Он снова стал узником. «Приговоренным к уничтожению». На короткое мгновение все вернулось.
Мир, говорит Эсмаил, очень сильно изменился. Его тревожит ощущение, что недостаточно было разъяснено, что значит Освенцим.
Какие выводы необходимо сделать?
Не причиняй боль ближнему своему, отвечает пожилой человек. Цени жизнь. Есть просто люди. Нет людей низшего класса. Вот послание Рафаэля Эсраила всем, кто родился после него.
«Чувство равнодушия ко всему». Ренате Харппрехт, Ла Круа-Вальмер
Мы звоним 96-летней Ренате Харппрехт. Она 38 лет живет на юге Франции, в Ла-Круа-Вальмере рядом с Сен-Тропе.
«Шпигель»: Госпожа Харппрехт, как прошел ваш день рождения вчера?
Ренате Харппрехт: Замечательно. Мои друзья устроили мне праздник-сюрприз, заказали огромные блюда с нарезкой и колбасками. Вообще-то такое можно позволить себе только на столетний юбилей. Но кто знает, не выживу ли я из ума, если доживу до ста. Я выпила много шампанского и сейчас хотя и готова поговорить, но не уверена, что смогу найти точные слова. Поправляйте меня, если мне будет не хватать какого-то немецкого слова.
— С тех пор как мы встречались для проекта «Последние свидетели», произошли тревожные события. Во многих местах антисемитизм проявляется все более открыто. Вас пугают такие новости?
— Меня пугает то, что это меня больше не пугает. I take to many things for granted («я слишком многие вещи воспринимаю как данность»).
— Вы воспринимаете это как неизбежность?
— Я вижу, что бал правит глупость. Большая, всеохватывающая глупость. Сколько еще серьезных политических заявлений можно услышать? Почти все они ничтожны. И, как говорят люди, кругом банальность. Царит гигантский эгоизм, люди хотят все больше, и в то же время — всеобъемлющее чувство равнодушия ко всему.
— Но к Освенциму никак нельзя относиться равнодушно.
— Ох, вы знаете, это было так давно. Боюсь, мне уже скучно рассказывать об этом прошлом, и с годами будет все хуже.
— Разве Освенцим не должен оставаться вечным предостережением?
— Это правильно, и моя сестра Анита Ласкер-Вальфиш — прекрасный пример. Она все еще много ездит, по школам и так далее, рассказывает об Освенциме. Но она другая, не такая, как я.
— Недавно было совершено нападение на синагогу в Германии. Как вы на это отреагировали?
— Меня разозлило, что синагога в Галле не охранялась. Надеюсь, это не было подстроено.
— В Освенциме вы были сильно больны и выжили только благодаря тому, что ваша сестра, которая играла на виолончели в женском оркестре, настояла, чтобы за вами лучше ухаживали. Вы когда-нибудь думали, что доживете до такого возраста?
— Нет. Вы знаете, в такие моменты, как в Освенциме, в таком жалком состоянии, хочешь умереть. Я никогда не думала, что все продлится так долго. У нас все было хорошо после войны. Но мир в целом снова стал нехорошим. Иногда я радуюсь, что долго уже не проживу.
«Некоторые школьники даже просили прощения. Они хотели все знать». Зофья Посмыш, Варшава
Зофье Посмыш Освенцим больше не снится. Выстрелы и собачий лай на платформе, крики тех, кого бросили на забор с электротоком — все это исчезло из ее головы, по крайней мере по ночам. «Но лагерь никогда не забыть, — говорит она. — Это мой второй дом».
Зофье Посмыш 96 лет, и она бы хотела еще раз съездить на годовщину освобождения Освенцима, но ноги уже отказывают.
В окружении книг и картин, написанных маслом, она живет вместе с сиделкой в Варшаве на улице Шиллера. «Я выжила, потому что знала немецкий».
6 сентября 1939 года вермахт Гитлера вошел в Краков. Зофья Посмыш была тогда гимназисткой. Немцы закрыли и ее школу. Учителя втайне проводили занятия на частных квартирах. 15 апреля 1942 года гестапо подкараулило учеников: некоторые из них общались с Сопротивлением. Зофью Посмыш отправили в Освенцим.
Там она оказалась на кухне лагеря уничтожения Биркенау: посменная чистка картофеля. «Крыша над головой, еда, может, мне помогла высшая сила?» — задается вопросом католичка, которая носит на шее медальон с изображением Иисуса — подарок польского пленного, который был членом Сопротивления в лагере и поэтому позднее был застрелен. Посмыш называет его «духовным предводителем».
Но от смерти ее уберегла немка. Даже сегодня она называет ее «надзирательницей Франц». Однажды командир командования СС Аннелизе Франц гордо вышагивала по лагерной кухне, а узницы выстроились перед в шеренгу. «Кто говорит по-немецки?». Зофья Посмыш учила язык в школе. «Будешь писать для меня!» Так она стала писать, и делала это всю свою жизнь.
По мере продвижения Красной Армии Посмыш отправили в Равенсбрюк, а затем в концентрационный лагерь Нойштадт-Глеве. Там ее освободили американцы. Аннелизе Франц так и не привлекли к суду, она мирно умерла в Арнсберге в 1956 году. «Я всегда ждала, что ее где-то будут судить, — я бы дала показания за нее».
Как ей жилось с травмой Освенцима? «Вначале мне пришлось выживать, заботиться о том, чтобы мать и брат не голодали. Отца расстреляли, времени для размышлений не было». Но воспоминания настигали ее ночью: кошмары, бегство из лагеря — снова и снова.
Зофья Посмыш изучала полонистику, стала журналисткой. В 1959 году она в Париже услышала, как немецкая туристка закричала: «Эрика, или сюда! Мы уже уезжаем». Ей показалось, что это был голос Аннелизе Франц. Тот эпизод вдохновил ее на создание радиоспектакля «Пассажирка из каюты 45». Пьеса превратилась в роман, по ней был снят фильм и даже поставлена опера.
Дальше были другие книги: «Когда я начала писать о лагере, снов стало меньше. Это было мое освобождение». И даже контакты с немцами ей помогали. В мемориальном музее Освенцима она отвечала на вопросы немецких школьников: «Некоторые даже просили прощения. Они хотели все знать».
Зофья Просмыш все еще хорошо говорит по-немецки. За сегодняшней политикой она не следит, об «Альтернативе для Германии» никогда не слышала. Но растущего национал-социализма в Европе боится. И еще больше ее возмущают слова Владимира Путина. Он недавно преуменьшил значение пакта Молотова-Риббентропа и сказал, что Польша также несет ответственность за Холокост. «Товарищ Путин хочет обелить страну, которая начала войну вместе с немцами».
С забвением Зофья Посмыш боролась всю свою жизнь: «Не только Европа — все человечество должно хранить память об Освенциме».
«Говорю людям, что они должны интересоваться политикой». Хельга Поллак-Кински, Вена
В 1943 году 12-летняя Хельгу Поллак вместе с отцом выслали из Вены в Терезиенштадт, а 25 октября 1944 года еврейская девочка в одной из последних больших партий заключенных отправилась в Освенцим-Биркенау. Из 1715 человек, которые были в том поезде, выжили только 211.
Звоним 89-летней Хельге Поллак-Кински в Вену: как вы относитесь к сегодняшней политической ситуации?
Хельга Поллак-Кински: Ситуация в Австрии в последние пять лет изменилась. Во-первых, участились нападки и проявления ненависти. В первую очередь это касается новых СМИ. Во-вторых, в австрийских политических кругах наблюдается сдвиг вправо. Страной правила Австрийская партия свободы в коалиции с Народной партией, и это было ужасно. А такой человек, как Герберт Кикль (Herbert Kickl, АПС), возглавлял МВД! Я очень рада, что сейчас в нашем правительстве есть представители партии „зеленых". Я уже много лет хожу по школам и говорю с молодыми людьми о демократии. После этого сдвига вправо я еще активнее убеждаю школьников, что они должны интересоваться политикой и участвовать в развитии демократии. Я говорю им: вы должны мыслить критически и активно участвовать в политике, если хотите жить в свободном обществе.
«Это не были люди — это были нелюди, звери». Филомена Франц, Бергиш-Гладбах
Ей уже 97 лет, но она сразу же выразила готовность еще раз рассказать свою историю. Филомена Франц, убежденная католичка, бывшая узница так называемого «цыганского лагеря» на территории Освенцима, желает нам хорошо добраться и добавляет: «Храни вас бог!»
Через три дня она открывает нам дверь еще в пижаме, — она попросту забыла, что будут гости. Во время интервью выясняется, что лагерная жизнь сохранились в ее памяти лучше, чем дела последнего времени. События в Освенциме, годы войны и преследований она до сих пор помнит в деталях: как она еще до депортации жила в Швабии и по дороге на фабрику, где работала, притворялась француженкой, чтобы никто не догадался, что она на самом деле цыганка, — держала в руках французскую газету, носила шляпку с вуалью и лисий воротник, который брала у матери.
Она как будто не изменилась: все те же большие черные поблескивающие глаза. В ее гостиной тоже все по-старому: светлые диваны у стены, фотографии детей, картина, на которой изображен отец с братьями в сценических костюмах. Они все были музыкантами, как и сама Филомена Франц. Под статуей Мадонны, стоящей на цоколе у стены, горит свеча.
Наш разговор, в отличие от прошлого раза, посвящен не смертоносной махине Освенцима, где женщинам брили головы и отправляли их в бордели для солдат СС. Может быть, поэтому она сохраняет спокойствие.
Да, конечно, она замечает изменения политического ландшафта. «Но ко мне все люди добры, будь то соседи, правительство в Дюссельдорфе или в Берлине», — говорит она. Буквально вчера к ней приходили представители ландрата. Ее все знают как свидетельницу тех далеких уже событий. Сейчас, когда ей бывает нужна помощь, ей, по собственному признанию, вспоминается один врач, который после одного ее выступления с рассказом о тех временах заговорил с ней об Освенциме и предложил любую поддержку. Или представитель страховой компании, с которым она познакомилась на таком же мероприятии. Он следит за тем, чтобы у нее было все, что ей нужно. Конечно, ей иногда снятся кошмары об Освенциме, и тогда она просыпается, быстро встает с постели, идет в гостиную и включает телевизор. Приходит ее младший сын, который живет с ней, и говорит, что все хорошо: «И тогда я снова засыпаю, и сплю как сурок».
То, что она застала те времена, она считает своей защитой. По ее словам, Германия сделала из преступлений прошлого правильные выводы. Представители цыганского народа, которых она называет «мои люди», гордятся ей: среди них немало талантливых музыкантов и полиглотов. «Они приходят ко мне и спрашивают совета, говорят: „Ты же писала книги, ты же писательница"».
Говорит она и об Освенциме, о чесотке, от которой умерло множество узников. «Раны были такими глубокими, что пальцем можно было потрогать кости». Сама она чесоткой не болела, хотя из ее соседок по бараку болезнь не пощадила никого. Со смехом она говорит мне: «Мы же женщины, мы все свои», — и распахивает халат, демонстрируя декольте. У нее действительно нет шрамов и, кстати, почти нет морщин. Она говорит, что ее кожа удивляла даже самих СС-овцев («это были не люди — это были нелюди, звери»). Кроме того, она хорошо пела. А в ответ на вопрос, что именно она пела немцам, она просто начинает петь оперную арию, поводя рукой в воздухе. Рукав ее халата сдвигается, и становится видна татуировка с лагерным номером.
«Почему мы больше не говорим друг с другом?» Анита Ласкер-Вальфиш, Лондон
94-летняя виолончелистка Анита Ласкер-Вальфиш родом из Вроцлава, а в Освенциме она играла в лагерном женском оркестре. Что она думает по поводу нынешней культуре памяти?
Анита Ласкер-Вальфиш: 75-й годовщине освобождения Освенцима посвящено множество мероприятий. Мне все это кажется очень поверхностным. Удастся ли таким образом остановить антисемитизм? Не думаю. Конечно, меня беспокоит, что в бундестаге и во многих земельных парламентах в Германии представлены правые силы из «Альтернатива для Германии». Весь мир должен насторожиться.
Почему мы больше не говорим друг с другом? Почему все утыкаются в свои мобильники? Говорите друг с другом, пейте вместе кофе, играйте в футбол! Не отворачивайтесь друг от друга!
Я уже давно живу в Лондоне, иногда езжу в немецкие школы. В школьниках сразу просыпается любопытство, когда они видят тетеньку вроде меня, которая видела те события своими глазами. Многие пишут мне потом очень трогательные письма. Мне не приходится жаловаться на молодых людей. Когда я смотрю на то, как обстоят дела в Германии, я в общем и целом ощущаю оптимизм.
Главная причина антисемитизма — недостаток образования. Люди думают, что евреи все богаты и правят миром. Это глупость, которая сидит в людских головах уже много столетий.
Самая большая опасность кроется в том, что многие не делают различий между политикой государства Израиль и людьми, исповедующими иудаизм. Я знаю не так уж и много евреев, согласных с политикой Израиля. Но ведь проще причесать всех под одну гребенку. Через пару недель мне предстоит выступление в Европейском парламенте на тему антисемитизма и сдвига вправо, наблюдаемого в Европе. Мой посыл очень прост: прежде чем убивать друг друга, надо поговорить.
«Вижу, как сестру вырывают из маминых рук». Фрида Тененбаум, Кембридж, США
Очертания татуировки на ее руке исказились. Фрида Тененбаум попала в Освенцим в десятилетнем возрасте. Это было в 1944 году. Когда она выросла, кожа растянулась, а чернила за прошедшие 75 с лишним лет выцвели, но все еще отчетливо видны.
Мы с 85-летней Фридой Тененбаум встречаемся у нее дома в Кембридже (штат Массачусетс). Лагерный номер, она, по собственному признанию, помнит наизусть, но на татуировку практически никогда не смотрит.
События тех лет постепенно стираются из памяти, и это ее несколько пугает: она уже не помнит некоторых деталей.
«Мне не так просто возвращаться в прошлое, — говорит она. — После разговора с корреспондентом «Шпигеля» пять лет назад я решила придержать коней, пореже ездить по школам и университетам с рассказами об Освенциме. Мне нужен был перерыв. Но с учетом нынешних обстоятельств приходится снова говорить громче и рассказывать людям о том, что мне пришлось пережить».
После войны Америка стала для Тененбаум новой родиной. Урожденная полька имела в багаже всего два английских слова — yes и okay. Больше, по ее словам, она не знала ничего. Но страна приняла ее вместе с родителями, которые также стали жертвами Холокоста. А вот ее маленькая сестренка погибла.
Тененбаум признается, что в США ей лично, к счастью, не доводилось сталкиваться с антисемитизмом. Но ей, конечно, известны подобные истории из средств массовой информации. Она с беспокойством смотрит на происходящее в стране при Дональде Трампе. «В последние годы вновь стали распространяться всевозможные предрассудки — это заметно и по политике, и по высказываниям членов правительства. Они иногда просто ошеломляют и даже пугают».
«Когда я вижу, как они оправдывают лагеря на границе с Мексикой и как обходятся с людьми там, у меня сердце разрывается. Когда у родителей отбирают детей, я снова вижу сестру — как ее вырывают из маминых рук».
Она мечтает, чтобы в расколотой напополам Америке вновь установился мир, чтобы и старые, да и новые раны смогли, наконец, зажить. У нее самой тоже еще есть планы. Она с удовольствием ходит в музеи, посещает концерты классической музыки. А если здоровье позволит, то скоро опять поедет в гости к трем своим детям в Портленд в штате Орегон.
Присутствует ли Освенцим до сих пор в ее повседневной жизни? «Не всегда осознанно, — отвечает она, — но он никогда не уходит надолго — иногда мне что-то слышится, иногда видится, а иногда я что-то читаю и вспоминаю о тех событиях». Когда она в 1949 году приехала в Соединенные Штаты, она еще надеялась избавиться от тех воспоминаний. Но спустя много лет она, конечно, понимает, что они никогда не исчезнут совсем.
«Мои подруги в Освенциме говорили, что я должна буду рассказывать об этом». Эстер Бежарано, Гамбург
Тому, что хочет договориться о встрече с 95-летней Эстер Бежарано, понадобится терпение — она постоянно где-то в пути. В прошлую пятницу она читала лекцию (фрагменты собственных мемуаров) в одной из школ Гамбурга, а в этот четверг ей предстоит совместный концерт с левой рэп-группой Microphone Mafia в местечке Штур неподалеку от Бремена.
Но у Эстер Бежарано есть миссия, поручение: «Мои подруги говорили мне тогда, в Освенциме, что если я выживу, то должна буду рассказывать о том, что видела». Выжить ей удалось, пожалуй, только потому, что она играла в знаменитом лагерном женском оркестре и поэтому с ней обращались лучше, чем с другими узницами.
В первые десятилетия после войны ей было трудно выполнять наказ соседок по бараку: по ее собственному признанию, будто стоял некий «внутренний блок» — это были последствия эмоциональной травмы. Ее родители и сестра погибли в годы Холокоста. Но когда представители Национал-демократической партии Германии стали проходить в парламенты, она наконец поняла, что больше не может молчать.
«Молчать нельзя!» — с тех пор это стало ее девизом, и именно это она говорит школьникам, которые спрашивают ее, что делать с «Альтернативой для Германии» и другими новыми правыми силами. Во время нашего разговора ей звонит знакомый и напоминает, что в понедельник, 20 января, в Магдебурге состоится ее следующий концерт вместе с Microphone Mafia. «А вечером можно успеть из Магдебурга в Гамбург?» — спрашивает она у друга, и он отвечает, что да. Как бы извиняясь, она поясняет корреспонденту «Шпигеля»: «Мне уже столько всего довелось пережить в этих гостиницах — вы даже представить себе не можете. Я теперь предпочитаю спать на узкой кровати».
«Не знаю, что будет, когда нас, выживших, больше не останется». Эрна де Врис, Латен
Эрну Корн нацисты считали «смесью первого сорта» — у нее были мать-еврейка и отец-христианин. Когда ее мать в 1943 году отправили из родного Кайзерслаутерна в Освенцим, 19-летняя дочь добровольно поехала вместе с ней. Мать в Освенциме убили, и она на прощание сказала дочери: «Ты выживешь и расскажешь, что с нами делали».
Эрна де Врис (так ее зовут сейчас) живет в городке Латен в Нижней Саксонии. Она до сих пор много рассказывает, что ей довелось пережить в Освенциме. В прошлом году сразу две школы были названы в ее честь. Вот наш разговор, который состоялся воскресным утром в январе 2020 года:
«Шпигель»: Госпожа де Врис, как ваши дела?
Эрна де Врис: Нормально, насколько это возможно в 96 лет.
— Вы следите за новостями?
— Иногда, и тогда узнаю, что то тут, то там происходят какие-то громкие события, как, например, недавнее нападение на синагогу в Галле. Когда к власти пришли национал-социалисты, я была еще ребенком. Теперь боюсь, что все начнется сначала. Тогда в Кайзерслаутерне мне пришлось пережить худшие времена: нас притесняли все сильнее и сильнее. Сейчас я наблюдаю то же самое.
— У вас есть ощущение, что сейчас происходит то же самое?
— Надеюсь, люди остаются начеку и понимают, к чему это может привести.
— Как молодые люди могут противостоять этой опасности?
— Они должны быть внимательны и относиться к людям человечно, независимо от того, у кого какая религия, национальность или цвет кожи. Надо смотреть и видеть: это человек.
— Что вы думаете о том, что кто-то называет Гитлера и нацистов «птичьим пометом» в истории Германии?
— Думаю, эти люди говорят именно то, что думают о Холокосте: «птичий помет». Но как можно? У нас же все это перед глазами!
— Как по-вашему, еще возможно сохранять еврейскую культуру в Германии?
— Да. В Германии столетиями была бурная, цветущая еврейская культура, и она вполне может сохраниться и в будущем — если сами евреи готовы к этому. Для меня таких вопросов не возникало никогда. Мой сын уехал в Израиль, потому что ощущает себя там в большей безопасности. Когда ему было 20 лет, тренер на футбольном турнире сказал ему: «Тебя тогда забыли отравить!»
— Вы надеетесь, что внуки продолжат вашу миссию — рассказывать о Холокосте?
— Я не могу дать им такого задания — возможно, для них это слишком. Когда нас, выживших, больше не останется, не знаю, что будет.
— Вас тревожит, что никто больше не сможет рассказывать о тех событиях от первого лица?
— Да, потому что не хочу, чтобы воспоминания о них угасли. Поэтому я сама снова и снова говорю об этом.
— Вас тяготит обещание, которое вы дали матери перед ее смертью в Освенциме?
— Вообще-то она сказала это как бы между прочим. Это я сама восприняла как обещание. Она не хотела, чтобы ее единственный ребенок умер таким вот образом. Я делаю именно то, что она сказала: я выжила и радуюсь каждому дню. К счастью, мне повстречался хороший муж. У меня трое прекрасных детей, шестеро замечательных внуков, и я надеюсь дожить до июня этого года, когда у меня появится первый правнук. Я очень рада, что этой шайке нацистов не удалось добиться своего и поубивать всех.
«Конечно, я рад, что в Германии многие интересуются тем, что было». Йехуда Бэйкон, Иерусалим
Его голос мягок, почти хрупок, но все равно звучит раскатисто в этом бетонном помещении в центре Берлина. Его можно услышать, если спуститься из Штеленфельда в подземный «Информационный пункт» под мемориалом Холокоста. Там Йехуда Бэйкон рассказывает о своей жизни на видео. Голосом, который приятно слушать, потому что он, даже рассказывая о преисподней Освенцима, наполнен теплом.
Много раз в жизни Бэйкон возвращался в страну тех, кто хотел его убить. Сейчас, когда ему уже 90 лет, он отошел от дел и живет в маленькой квартирке в Иерусалиме. Бэйкон отзывается о Германии вполне благожелательно — и это несмотря на то, что когда-то ему, молодому парню, приходилось возить по лагерю тачки с прахом убитых узников, чтобы зимой посыпать заснеженные и скользкие улицы.
Каким-то чудом этот Йехуда Бэйкон, родившийся в 1929 году в тогдашней чехословацкой Остраве, оказался единственным из всей своей еврейской семьи, кому удалось пережить Освенцим. Там он был одним из «мальчиков из Биркенау» — 89 мальчишек, которых СС-овцы оставили в живых для работы в лагерном крематории. Они должны были быть своего рода «алиби» для нацистов на случай, если представители Красного креста вдруг приедут в Освенцим с инспекцией. Сейчас Бэйкон — художник и профессор искусств в Иерусалиме.
Там он недавно прочитал в газете о новой волне антисемитизма в Германии, как, впрочем, и о том, что многие выступают против него. А потом опять о тех, кто разжигает ненависть к евреям и нападает на синагоги, как недавно произошло в Галле. Это причинило боль, но Бэйкон слишком мудр, чтобы отвечать на ненависть ненавистью. «Если бы я их ненавидел, Гитлер тогда победил бы».
75 лет назад русские освободили Освенцим. Он нарисовал картину, на которой изобразил тот день: солдат выводит его из лагеря. Сейчас эта картина висит в здании мемориала Холокоста Яд Вашем в Иерусалиме.
Что за эти 75 лет произошло с его воспоминаниями? «Они стали еще более невообразимыми. Не только для большинства людей (это понятно), но даже для меня самого. Я, конечно, рад, что в Германии многие по-прежнему интересуются событиями тех далеких лет». Но теперь он больше не стремится убеждать в чем-то людей, которые не хотят знать о Холокосте. Он устал. Поэтому он больше не выступает на публике.
Сейчас вместо него говорят его картины — словами это все равно трудно выразить. Рисовать Бэйкон начал еще в юности. Тогда — бараки и газовые камеры Освенцима. Сейчас — цвета и формы своих фантазий, абстрактные картины маслом.
Летом 1944 года, в возрасте 14 лет, он смотрел вслед отцу, когда его вели в газовую камеру. А потом видел дым, шедший из трубы. А потом собрал этот пепел на бумагу и нарисовал им портрет отца. Это одна из его самых знаменитых картин.
По собственному признанию, когда он сейчас смотрит на эту картину, то вспоминает, как стоял в очереди в газовую камеру, держа отца за руку. Тогда он хотел добровольно войти внутрь вместе с ним, чтобы не оставаться одному. Но потом отпустил руку отца.