Общепризнанным является представление о том, что биологический пол определяется генетически, тогда как гендер представляет собой социальное умопостроение. Человеческие существа не могут — и не должны — подвергаться низведению до своего биологического уровня или, по сути, до своих гениталий, поскольку, с физиологической точки зрения, мы являемся продуктом того, как другие люди относятся к нам на основе нашего генетического наследия. Гомо сапиенс, человек разумный, является социальным созданием, — наша способность сотрудничать и помогла нам в процессе эволюции получить преимущество над нашими более сильными в физическом плане двоюродными братьями — неандертальцами. Без родителей, братьев и сестер, ровесников, коллег, друзей и любовников наше представление о самих себе было бы неопределенным, и мы бы не знали, кем мы являемся.
Представьте себе, что вас воспитали волки в пещере, — давайте будем называть вас Маугли, — но затем вы встретили человека противоположного пола. И вы бы заметили физиологические отличия. Но, если бы вы захотели интерпретировать эти различия, то с чего бы вы начали? Если бы вы не имели никакого представления о том, что такое «мужчина» и «женщина», — не говоря уже о таких понятиях как «мужеподобный» или «женоподобный», — у вас не было бы в уме никаких ориентиров и указателей относительно «мужского» или «женского» поведения, которые навязываются нам обществом людей.
Именно потому, что гендер является социальным умопостроением, эволюция его границ и смыслов расскажет нам нечто фундаментальное о нашем обществе. И с гендерной точки зрения в Великобритании происходит что-то действительно большое, но это не то большое, о котором вы могли бы подумать.
Транссесуальность — это тема, которая обсуждается сегодня как никогда раньше, а взгляд на цифры позволяет пролить некоторый свет на то, почему это происходит. Число детей, в частности, направляемых в Службу развития гендерной идентичности (gender identity development service или Gids) Фонда Тавистока и Портмана (Tavistock and Portman) — подразделение Национальный службы здравоохранения Соединенного Королевства (National Health Service или NHS), через которую проходят все британские кандидаты на изменение пола в возрасте до 18 лет,- возросло с 77 в 2009 году до 2590 в 2018 — 2019 годах.
Однако, помимо общих цифр, особое внимание вызывает динамика показателей среди тех, кто обращается в эту службу. В ноябре 2017 года газета «Гардиан» сообщила о том, что 70% пациентов этой службы составили представители женского пола. Подобные статистические данные вызвали удивление, поскольку всего 10 лет назад соотношение было иным, и тогда примерно 75% лиц мужского пола хотели стать женщинами, да и в настоящее время такой гендерный трафик в этом направлении находится в центре все более шумных дебатов, вызывающих разногласия и панику.
Однако недавно сигналы тревоги начали поступать от небольшой группы профессионалов в области психиатрии по поводу количества девочек подросткового возраста, которые начали поступать в Центр Тавистока, а также по сути их обращений. В настоящий момент Сьюзан Эванс (Susan Evans), бывшая сестра психиатрического отделения Фонда Тавистока и Портмана Национальной службы здравоохранения, подала иск в суд вместе с родителем одной девочки с признаками аутизма, которая хотела поменять свой пол на мужской. В ее иске говорится, что дети не имеют юридического права соглашаться на процедуру изменения пола. В ноябре прошлого года в Соединенном Королевстве была создана благотворительная организация Сеть по оказанию помощи отказавшимся от смены пола (Detransition Advocacy Network), которая оказывает помощь желающим сменить пол и в состав которой уже входят несколько сотен человек. А в январе текущего года Национальная службы здравоохранения объявила о проведении независимого исследования препаратов по подавлению полового созревания и применения гормональных методов. Возглавит эти исследования Хиллари Касс (Hilary Cass), которая раньше была президентом Королевского колледжа педиатрии и детского здоровья (Royal College of Paediatrics and Child Health).
Однако до конца 2019 года можно было простить человека, который считал, что паника по поводу использования транс-женщинами «неправильных» кабинок в туалете является самым важным вопросом (на самом деле, этот вопрос можно легко решить за счет предоставления всем одинакового уровня приватности).
Всякий раз, когда этот вопрос начинают раздувать политики, — например, когда кандидатам от лейбористов было предложено подписать обязательство обозначать скептиков в отношении прав трансгендеров как «группы ненависти», или когда шотландское правительство предложило реформу, позволяющую изменить действительный пол без медицинского диагноза расстройства гендерной идентичности,- он всегда, кажется, возвращается к уборным и раздевалкам. Подобные язвительные дебаты продолжают бурлить, особенно в интернете.
Однако назревает более крупный скандал, превосходящий все возможные штормы в «Твиттере». Хотя в Центре Тавистока было немало разумных врачей, общая картина все же тревожная. Маркус Эванс (Marcus Evans), физиотерапевт и бывший управляющий Фонда Тавитока и Портмана, подал в отставку в феврале 2019 года, а в качестве причины он назвал спешку с назначением подавляющих половое созревание препаратов детям, которые испытывают дискомфорт от своего пола, и которые могут захотеть его изменить. «Представители Центра ведут себя безрассудно в отношении детей, находящихся в стрессовом состоянии», — подчеркивает он. По его мнению, особенно странным, если говорить о спешке выписывания препаратов и отказе от обсуждения альтернативных вариантов, является то, что международная репутация этой клиники была основана как раз на качестве разговорной психотерапии (talking therapy).
«В течение последних 10 лет произошло полное изменение профиля обращающихся к ее помощи людей, — говорит Эванс. — Эти дети считают, что находятся в неправильном теле, они весьма активно настаивают на том, что хотят получить какое-то решение — то есть, речь идет о физическом вмешательстве. Я занимаюсь психиатрией уже 40 лет, и когда люди находятся в стрессовом состоянии, они часто склонны упрощать вещи и фиксировать внимание на каком-то решении, после чего оказывают давление на врачей, ожидая от них какого-то чудодейственного средства».
По его словам, задача врача-психиатра, «как правило», состоит в том, чтобы «выяснить откровения» и без спешки задать вопрос «о том, что происходит». В конечном итоге, «отрочество представляет собой динамическую картину. Мы экспериментируем с различными идентичностями по мере изменения нашего тела и изменения нашей роли в обществе. Человек вынужден терпеливо относиться к определенному замешательству и возникающим страхам, а мы должны быть способны оказать помощь, используя терапию». Но когда мы сталкиваемся со Службой развития гендерной идентичности Фонда Тависток, то оказывается, что «подобная работа не проводится, а вся эта область стала излишне политизированной», подчеркивает Эванс.
Нельзя отрицать, что трансгендеры сталкиваются с дискриминацией и негативным отношением со стороны тех людей, которые не понимают их проблем. Активно заявляющее о своей позиции правозащитное лобби тут же подвергло резкой критике трансфобию — как реальную, так и воображаемую. Однако иногда законные вызовы превращаются в запугивание.
Лайза Литтман (Lisa Littman), университетский преподаватель, столкнулась с жесткой оппозицией после публикации своей статьи, в которой она использовала термин «быстрое распространение расстройства гендерной идентичности». После этого она потеряла работу в области консультирования, но сохранила место доцента в Школе общественного здоровья при Брауновском университете (Brown University School of Public Health). Литтман обнаружила группы девочек, которые испытывают социальный дискомфорт. Они общаются между собой в онлайновых чатах и тем самым усиливают поставленный ими самими диагноз, считая себя трансгендерами, перед обращением к профессиональным врачам. Ее привело в эту среду исследование, связанное с родителями некоторых детей такого рода, и они говорили, что у их отпрысков есть друзья, которые тоже считают себя трансгендерами (в Соединенных Штатах также отмечается сдвиг в сторону женской трансгендерности, и то же самое происходит, в частности, в Финляндии, Канаде и в Голландии). Вместе с Маркусом Эвансом Литтман отметила широкое распространение аутизма и пищевых расстройств среди пациентов, которые считают себя трансгендерами. Подобное наблюдение вызывает очевидные вопросы относительно узости подхода, зацикленного на гормональном лечении расстройства гендерной идентичности.
Анна Хатчинсон (Anna Hutchinson), которая работала в Центре Тавистока до 2017 года в качестве клинического психолога, а сегодня занимается частной практикой, не особенно верит этому. По ее мнению, применяется некритичное «подтверждение» расстройства гендерной идентичности, а сотрудники Центра не проявляют «осторожность» в той мере, в которой следует это делать. «Молодые люди пытаются изо всех сил разобраться в самих себе, — говорит она в беседе со мной. — Часто они имеют представление только об основанном на подтверждении подходе в случае нарушения гендерной идентичности». Если они сталкиваются с «другой точкой зрения», то им лучше было бы принять «сбалансированное и взвешенное решение относительно того, что они хотят», добавляет она. Вот ее отношение к поспешному применению лечения: «Подтверждение основано на быстрой оценке, а после этого пациенты уже оказываются в медицинской системе, где им назначаются блокаторы гормонального развития, если они уже достигли соответствующего возраста. Следующий шаг — это применение гормональных препаратов в рамках трансгендерной терапии (cross-sex hormones) с их необратимыми последствиями. Около 100% молодых людей идут именно по этому пути после того, как начинают применять блокаторы».
Хатчинсон предложила мне обратить внимание на консультационную организацию под название Всемирная профессиональная ассоциация по здоровью трансгендеров (World Professional Association for Transgender Health — WPATH), сотрудники которой утверждают, что используют «лучшие рекомендации» в этой области, которым следуют во многих странах, и которые распространяются через курсы профессиональной подготовки для практикующих специалистов. Однако эти рекомендации часто основаны на мнении активистов, а не на опыте специалистов. Критики утверждают, что руководители этой Всемирной профессиональной ассоциации выступают в качестве адвокатов транссексуальности, а не как непредвзятые советники в области ментального здоровья. И на самом деле такого рода деятельность упоминается в заявлении этой организации о своих задачах.
В рекомендациях WPATH говорится, что «дети уже в возрасте двух лет могут демонстрировать такие качества, которые свидетельствуют о нарушении гендерной идентичности. Им может нравится… одежда, игрушки и игры, которые обычно ассоциируются с противоположные полом, они могут предпочитать игры со сверстниками противоположного пола». Здесь прослеживается совершенно определенная перспектива: речь идет о преклонении перед чувством индивидуальной идентичности, а социальные категории гендера рассматриваются с таким почтением, что увлечение девочкой ясельного возраста игрушечным трактором может рассматриваться как признак нарушения гендерной идентичности. В таком случае почти не остается места для анализа чувств или категорий, и делается такой вывод — нужно изменить биологию.
Вот что дальше говорится в рекомендациях этой Ассоциации: «Лечение, направленное на изменение гендерной идентичности пациента, а также на то, чтобы сделать его в большей степени соответствующим предписанному по рождению полу, предпринимались в прошлом и оказались безуспешными… Подобное лечение больше не считается этически допустимым». В то время, как рекомендации WPATH предполагают отказ от того, чтобы считать патологией нарушение гендерной идентичности, они, возможно, превращают в патологию естественный пол человека, полученный им при рождении.
Как мне было сказано, Всемирная профессиональная ассоциация по здоровью трансгендеров обладает влиянием именно потому, что до внезапного увеличения числа людей, ставящих под сомнение свой пол, никто не уделял большого внимания этому вопросу. Первоначально эта организация называлась Международная ассоциация гендерной дисфории имени Гарри Бенджамина (Harry Benjamin International Gender Dysphoria Association), а образована она была в 1979 году, когда в Соединенном Королевстве было всего несколько сотен пациентов такого рода в год, и это были преимущественно взрослые мужчины. Каждый случай обращения рассматривался в индивидуальном порядке. С учетом резкого увеличения количества людей, желающих изменить свой пол, возникает опасность того, что с благоразумным отношением будет покончено, а «рекомендации» превратятся в жесткие правила (представители WPATH не ответили на наши запросы).
«Возможно, рекомендации WPATH привели к выдавливанию тех профессионалов, которые были настроены на предоставлении терапии», — говорит Хатчинсон. По ее мнению, клиника Службы развития гендерной идентичности «не может» предоставить традиционную терапию, хотя Центр Тавистока именно этим и известен, а врачи по всей стране ожидают именно этого, когда отправляют туда своих пациентов.
Хатчинсон указывает на собственные установки Службы развития гендерной идентичности (среди них нет разговорной психотерапии в качестве опции долгосрочного лечения), а также на меморандум относительно разговорной психотерапии, опубликованный в 2017 году Советом по психотерапии Соединенного Королевства (UK Council for Psychotherapy). На мой взгляд, вместе с влиянием WPATH это то отсутствующе звено головоломки, которое показывает, каким образом основанный на «подтверждении» подход к изменению пола стал уже нормой в Соединенном Королевстве.
«Возможно, были смешаны разные вопросы, хотя намерения были самыми хорошими», — считает Хатчинсон. По ее мнению, «ложный знак равенства» был проведен между активной терапией изменения сексуальности, в рамках которой специалисты в клиниках пытаются изменить сексуальную реакцию пациентов, и попытками уговорить людей чувствовать себя более комфортно со своим телом. Немедицинская терапия для людей с нарушением гендерной идентичности преподносится теперь, по сути, как попытка отговорить пациента от идентификации себя как трансгендера, как раньше люди были убеждены в том, что им не следует быть геями. Однако различие между медицинскими действиями и медицинскими упущениями сегодня утрачено, и это серьезный вопрос для профессии, изначальный подход которой формулировался как «Не навреди» (Вот как ответили представители Центра Тавистока: «Мы работаем без каких-либо предварительных установок и решений в отношении любого подростка»).
Традиционное представление о враче, который оценивает состояние пациента в ходе приема, также рискует оказаться забытым. «Обычно мы не говорим о значении невероятно частых случаев расстройства аутистического спектра среди новых молодых пациенток, — говорит Хатчинсон. — Аутизм часто означает наличие черно-белого мышления и борьбы с началом полового созревания, поэтому мы должны задать вопрос: А может ли это быть случайным совпадением? И может ли быть совпадением, что такое большое количество изменений пола так распространено среди девочек и молодых женщин?»
Поучительный параллельный случай может быть найден в Восточной Европе. В бывшем советском блоке, особенно в 1980-х годах в Польше, больше было женщин, желавших сменить пол, чем мужчин. «Польские сексологи знали о существовавшем различии (с Западом), и были поражены этим», — сказала Людмила Янион (Ludmila Janion) из Варшавского университета, которая недавно защитила докторскую диссертацию на эту тему.
Но почему это было именно так? Эксперты, с которыми я разговаривала во время сбора материалов для книги в 2000- годах, предполагали, что противоположные статистические данные могут объясняться тем, что особенно ужасно быть женщиной при коммунизме, и в результате некоторые люди пытались быстро переходить от вопроса о своей половой ориентации — «Я не уверена, что у меня нормальная ориентация» — к такому выводу — «Я должна стать мужчиной».
Современные данные сложно получить в капиталистической Польше, однако мне сказали, что соотношение сегодня примерно 3:1 относительно женщин, желающих стать мужчинами, в сравнении с мужчинами, желающими стать женщинами. То есть причина была, на самом деле, не столько в коммунизме, сколько в более глубоко укоренившихся культурных вопросах. Анна Клонковска (Anna Kłonkowska), проживающая в Нью-Йорке польский университетский преподаватель, считает, что следует обратить внимание на те слова, которые используют восточные европейцы. «В славянских языках категория рода ярко выражена, — сказала она. — В них нет различия между полом и гендером — нет отдельных слов для этих вещей. Лингвистически предопределено, что ваши анатомические характеристики являются такими же, как и воспринимаемый вами гендер. И это относится не только к глаголам (как во французском), но и к существительным и прилагательным, а когда вы говорите, вы в каждом предложении выражаете свой гендер, а также гендер того человека, с которым вы беседуете». Затем Клонковска добавила: «Культурное превосходство мужского рода включено в язык — превращение женщины в мужчину воспринимается как социальное повышение, тогда как превращение мужчины в женщину как понижение».
Все это делает беседу некомфортной с любым человеком, если нет уверенности, к какой категории он себя относит. Трансы из числа бывших женщин сообщили Клонковской о том, что «самая большая их проблема» состоит «на самом деле, не в изменении тела», в «просто в том, чтобы к тебе относились, как к мужчине». К сожалению, в Польше нет возможности получить одно, не получив и другого. «Судьи, как правило, хотят увидеть какие-то физические изменения перед тем, как зафиксировать юридические. Люди говорят о том, что их принуждают употреблять гормоны, чтобы судья мог увидеть мужчину или женщину, хотя эти люди не испытывают проблем со своими нынешними телами. А после этой процедуры они перестают принимать гормоны».
Независимо от того, является ли причиной язык, наследие коммунизма или патриархальное подавление, эту проблему следует понимать на уровне общества, а не только на уровне души отдельного человека. Не приходится сомневаться,- как считает Янион, — в том, что, в соответствии с традицией «в культурном пространстве не было места для «мужика в юбке», то есть для более мужеподобных лесбиянок (butch lesbians). Транссексуальность воспринималась сексологами как редкое и сложное — но излечимое — заболевание. В данном случае это могло бы послужить основой для относительно привлекательной идентичности. В конечном счете это делало успешной жизнь лесбиянки с другой женщиной. Сексологи считали это возвращением к «нормальной» гетеросексуальности. Подобную тенденцию можно увидеть в Иране, где хирургическое изменение гендера рекомендуется геям, которые в противном случае будут подвергаться злобной травле.
«Вопрос о том, будет ли кто-то идентифицировать себя как транса или ему поставят диагноз как трансу, будет зависеть от наличия других приемлемых опций», — подчеркивает Янион. В такой момент следовало бы спросить, с учетом появляющейся похожей тенденции в Соединенном Королевстве и в других западных обществах, о том, какова причина того, что так много рожденных девочками подростков чувствуют себя столь отчужденными в своих собственных телах?
***
Размещенное недавно в интернете видео о начале работы организации Сеть по оказанию помощи отказавшимся от смены пола (Detransition Advocacy Network) проливает особенно интересный свет на те проблемы, с которыми сталкиваются некоторые молодые женщины. В записи этого видео приняли участие пять женщин в возрасте от 20 до 23 лет, а также 28-летняя Чарли Эванс (Charlie Evans), организатор этого мероприятия. Все шестеро являются лесбиянками, а испытанное ими в юношеском возрасте чувство отвращения к самим себе, недовольства самими собой и социального дискомфорта заставило их принять решение о смене пола, но впоследствии, после различной степени гормонального и хирургического вмешательства, они пожалели об этом.
Эванс вместе с другими участницами этого мероприятия сегодня считает, что причины их гендерной дисфории были социальными (а не личными), и особенно женоненавистническое отношение к «мужеподобным» женщинам и лесбиянкам. Сегодня все шесть участниц этой видеозаписи чувствуют себя более комфортно со своим лесбиянством. «Нарушение гендерной идентичности — это нечто противоположное позитивному отношению к своему телу», — сказала одна из них. Однако для них это был мучительный и в физическом отношении разрушительный опыт, который они получили в юном возрасте (все они начали смену пола в период полового созревания, поэтому не участвуют в развернувшейся сегодня полемике о препаратах для блокирования полового созревания). Один из присутствовавших на этой встрече мужчин был явно удивлен услышанным и задал такой вопрос: «Почему в вашей жизни не оказалось рядом никого, кто бы мог сказать вам, что нет никаких проблем и нужно просто быть самими собой?»
Но есть и более широкие вопросы в обществе Объединенного Королевства в 2020 году относительно его отношения к девочкам. Трудно не заметить, что социальные сети и порносайты недавно вступили в сговор и пытаются создать жесткий и экстремальный тип женщины (femme), то есть создать представление о том, как сегодня должна выглядеть красивая женщина. В свое время Джейми Ли Кертис (Jamie Lee Curtis) с ее короткой стрижкой и спортивным телосложением считалась секс-символом в Голливуде, а сегодня женственность в стиле Кардашьян может восприниматься как однородная и имеющая товарный вид. А ее поверхностные признаки — ногти, ресницы, яркие украшения — часто размывают различия между наиболее желанными женщинами и трансвеститами (drag queens). Попытки соответствовать существующим требованиям о женственности, как это понимается в настоящее время, представляет собой бремя, связанное с большими временными затратами, а все те (большинство из нас), кто не готов посвящать значительную часть времени своей внешности, могут почувствовать себя отчужденными. Люди, отказавшиеся от смены пола, возможно, представляют собой лишь вершину айсберга той серьезной проблемы, которая создается социальными сетями.
Фиби Джоунс (Phoebe Jones) — это не настоящее ее имя — лесбиянка, которой нравятся мужеподобные женщины, и которая страдает от сокращения количества подходящих для нее кандидаток для встреч. «Я всегда хотела встречаться с мужеподобными (masculine-of-centre women) женщинами, — говорит она в беседе со мной. — Я никогда не считала, что у таких женщин меньше претензий на женственность, чем у меня… Их позитивная самооценка была важна для меня и позволяла мне подчеркивать их качества».
Но сделать это не всегда легко. Одна лесбийская подруга была изнасилована одноклассником, когда открыто объявила о своей сексуальной ориентации. Другая знакомая «чувствовала себя дико неудобно в одежде, но уверенно — голой. Я осторожно указала ей на то, что ее тело не является проблемой. Она пытается сделать плоской свою грудь и пытается использовать нейтральные в гендерном отношении местоимения. Мы стали хорошими друзьями. В настоящее время она считает себя женщиной, лесбиянкой и все еще выглядит как парень. У меня такое чувство, что она комфортно чувствует себя, поскольку она желанна в таком виде, и у нее тоже возникают желания».
Это пример истории успеха «мужеподобной» женщины, пытающейся обрести психологический комфорт в общественной и в частной сфере, — о таких случаях редко рассказывают средства массовой информации в эпоху реалити-шоу «Остров любви» (Love Island). Подобного рода счастливые обсуждения идентичности, в основном, проходят незамеченными, и от этого страдают другие люди, которые все еще сталкиваются с проблемами, которые предшествуют счастливому финалу.
«Все больше в приложениях, посвященных знакомствам, «мужеподобные лесбиянки используют местоимения „они, им". В любом случае, это свидетельствует о том, что сегодня это кажется более распространенным, чем просто быть гордой мужеподобной лесбиянкой, особенно если речь идет о молодых женщинах».
Джоунс не без труда говорит о том, что у нее нет проблем с поменявшими пол людьми, «если они достаточно взрослые и имели соответствующую терапевтическую поддержку. Но что касается девочек подросткового возраста, желающих поменять пол, то меня это очень огорчает… У меня было жуткое психическое состояние, когда я была подростком, и если у этих девочек возникает такое же мучительное и безрассудное желание в направлении разрушения и прочь от дискомфорта, то я могу в таком случае только сожалеть о существующей тенденции помогать им доводить этот импульс до логического конца, а не учить их тому, как справляться с внутренними противоречиями, по крайней мере, до того времени, когда их решение о смене пола будет взрослым, осмысленным и продуманным».
Многие люди, как за пределами Службы помощи гендерной идентификации, так и внутри нее, опасаются того, что Центр Тавистока за последние 10 лет не столько занимался освобождением людей от ограничений, «связанных с нахождением в чужом теле», сколько, руководствуясь самыми благими намерениями, потворствовал самым недобрым (хотя и загнанным внутрь) предрассудкам. Было бы трагедией, если бы мы, пытаясь извлечь уроки из совершенных в прошлом неверных действий в связи с применением терапии в отношении геев, разрешили бы в спешном порядке молодым людям использовать процедуру смены пола, а потом с сожалением вспоминали бы об этом как о столь же противоречивом шаге. История не повторяется, но она, на самом деле, рифмуется.