В начале XIX века среди французских эмигрантов, приглашенных на юг России, были занимавший пост градоначальника Одессы герцог Ришелье, а также его друг граф Рошешуар, которому было поручено разоружение татар и подавление попыток мятежа в регионе. Кроме того, в ту эпоху побывавшие в Москве европейские путешественники нередко возвращались домой через Одессу.
После начала в городе эпидемии чумы в 1811 году герцог Ришелье принял чрезвычайно жесткие меры для борьбы с ней. В частности, он запретил въезд и выезд людей из города, а также обязал всех жителей сидеть по домам.
Граф Огюст де Ла Гард намеревался вернуться во Францию из Москвы через Одессу и Вену, но не смог продолжить поездку из-за этих ограничений. Читая в его «Путешествии из Москвы в Вену» его письма другу Жюлю Гриффиту в сентябре-октябре 1811 года, поражаешься сходству его ситуации с той, в которой мы оказались сейчас. Иногда складывается впечатление, что он пишет о нашей собственной жизни в четырех стенах.
В начале эпидемии в сентябре 1811 года Огюст де Ла Гард пишет: «Чума пришла в Одессу, и я пишу тебе посреди всеобщего смятения, быть может, в последний раз. Все общественные места закрыты, и на улицах почти не видно людей. Были приняты мудрые и жесткие меры, чтобы остановить заразу у ее источника, но каждый день все равно гибнет несколько дюжин людей, к их собственному несчастью и горю их близких». В другом письме месяц спустя он вновь описывает город: «Когда посреди тишины, которая царит на некогда таких оживленных площадях и улицах, ты размышляешь о том, как простое дуновение парализовало всю эту деятельность, тебе с трудом удается вспомнить дни изобилия и процветания торговли».
Друзья собрались, чтобы вместе пройти через тяготы изоляции. Они даже выделили в арендованном им доме небольшое помещение на тот случай, если кто-то из них заразится.
Вот, что пишет на этот счет граф Ла Гард: «Я сформировал группу терпения и смирения с двумя твоими соотечественниками и одним польским господином, которые оказались со мной в этом чумном чане. Мы сняли дом, в котором разместились со своими людьми в ожидании того, как болезнь распорядится нашей судьбой. (…) Опасность как ничто другое привязывает человека к ближнему. Собравшись на волне спонтанного чувства, мы поклялись не бросать друг друга, насколько тревожным ни стало бы состояние здоровья кого-то из нас: для этого мы подготовили отдельное помещение и устроили там палату, чтобы при необходимости человек мог там спокойно умереть или выздороветь с уверенностью, что не окажется в одиночестве в последний момент».
Некоторые, из числа самых привилегированных, позволяли себе отступления от правил изоляции. Огюст де Ла Гард говорит, что сам участвовал в запрещенных встречах друзей: «Наша нынешняя жизнь напоминает жизнь людей, которые поглощены настоящим. Мы сидим за столом, играем музыку, стреляем из оружия и подшучиваем таким образом над бедой, которая, может, и убьет нас, но заранее не лишит нас жизни. Граф Рошешуар тайно приезжал на наши веселые банкеты, поскольку любое общение под запретом для предотвращения заражения. Опасность и ограничения придают нашим встречам оттенок любви: мы расстаемся с болью и с удовольствием видимся вновь. Тревоги о будущем достаточно, чтобы заставить людей ценить настоящее».
Отправлявшиеся им за границу письма подвергались дезинфекции. Посещение друзей и родственников было запрещено, но один из друзей французского аристократа не боялся рисковать. «Ситуацию с развлечениями отнюдь не улучшает тот факт, что никто сейчас не принимает гостей за исключением господина Томаса, австрийского консула, который философски предпочитает умереть от болезни, чем от скуки, и не собирается говорить с друзьями через щель в заборе или с крыши, как большинство жителей этого опустевшего города».
Он все же позволял себе упражняться: «Я каждый день выезжаю на лошади».
Соблюдение норм изоляции в некоторых районах обеспечивали казаки: «Целые кварталы, где проявилась чума, окружены кордоном из казаков, которые не позволяют никому выйти и пропускают только медиков в сопровождении квартального комиссара».
Снабжение и работа рынков четко регламентировалась: «Сделки проводятся через заграждение. Покупатель моет продукты в воде и бросает деньги в вазу с уксусом, откуда их забирает торговец». Несколько дней спустя он писал следующее: «Недавно вокруг города установили карантинные зоны. Там все в ужасе, потому что объявлена чума, и люди чувствуют себя еще меньше в безопасности, чем в Одессе. Болезнь уже дошла до соседних деревень: туда больше никого не пускают. Поселенцы (речь идет об иностранных поселенцах, среди которых было много греков и немцев — прим.ред.) заперлись дома, не привозят продовольствие, и городу угрожает голод: для полноты нынешней мрачной картины не хватает только этого. Болезнь каждый день уносит целые семьи, а голод скоро подберет оставшееся после своей ужасной сестры».
Родственникам не давали подойти к телам погибших. Огюст де Ла Гард так описывает похороны: «К повозкам с больными прикрепляют красные флажки. Мертвых везут с черными. Горе тому, кто приблизится к такой процессии! Его сразу отправят на карантин в крепость».
Осужденных на пожизненную каторгу отправили помогать в больницы и развозить погибших в обмен на свободу: «Осужденных на пожизненную каторгу преступников используют для перевозки мертвых и работы в больницах. Именно они через 20 дней убирают дома и сжигают личные вещи погибших от чумы. Их заставили носить одежду из промасленной черной кожи, которая в сочетании с лязгом цепей придает им вид жутких привидений. Они стараются из-за обещания свободы и пожизненной пенсии, но я сомневаюсь, что кто-то из них сможет воспользоваться этим. Более 30 из них уже погибли, несмотря на все предосторожности, и лишь очень немногим из 200 из них удастся все пережить».
Гибли и врачи: «Еще три врача стали жертвами собственного рвения. Один умер утром, и надежды спасти остальных нет. Есть опасения, что мало кто проявит такую же самоотверженность, и что все оставят на волю природы зло, с которым еще не смогло совладать врачебное искусство. Эпидемия попала на стоявший в Одессе корабль. Чума проникла на борт. Капитан спасся с четырьмя матросами, и, если судить по отданным на их счет приказам, их жизнь под угрозой, если они быстро не доберутся до османской территории».
Автор предрекает экономическую катастрофу из-за эпидемии. Вот отрывок из письма его другу Жюлю Гриффитсу в октябре 1811 года: «Боюсь, что Одесса еще долго не сможет оправиться от этого страшного удара, который может разорить ее. Болезнь вот уже несколько недель сопротивляется принятым против ее распространения мерам. И есть опасения, что, если зараза не уйдет до возобновления судоходства, торговля между Европой и Азией может выбрать другой маршрут. (…) Больно смотреть на несчастных, которые разрываются между необходимостью кормить свои семьи и опасением принести им лишь смерть».
В этих отрывках из переписки есть нечто пугающее и пророческое, словно автор сумел заглянуть в будущее и рассказал, что ждет нас два столетия спустя.
Часто говорят: «История повторяется». Действительно, многие из написанных в прошлом документов о периодических катастрофах вроде эпидемий и землетрясений могут послужить пищей для размышлений.
Например, упоминание графом де Ла Град метода дезинфекции денег на рынках привлекает наше внимание к тому, что нам, наверное, следует задуматься о дезинфекции банкнот или же вернуться к использованию металла вместо бумаги, поскольку его проще обеззаразить.
Есть и еще один очень интересный момент, особенно в перспективе приближения летних отпусков. Так, граф пишет, что во время эпидемии власти отправляли купаться в море всех членов семьи человека, который контактировал с больными: «Были приняты мудрые и жесткие меры, чтобы остановить заразу у ее источника, но каждый день все равно гибнет несколько дюжин людей, к их собственному несчастью и горю их близких, которых сразу же отправляют окунаться в море вне зависимости от погоды».